Часть 9. Глава 130
В расположении эвакуационного взвода стояла тишина, нарушаемая лишь ровным тарахтением дизельного генератора, укрытого в глубокой яме под щитом из бревен, и редкими, приглушёнными фразами. Люди страшно устали. Всё происходило механически – движения, слова, мысли.
Валя закончила перевязку крайнего, как привыкла тут говорить, «трёхсотого». У него было осколочное ранение, и его должны были забрать вместе с остальными. Она опустилась на ящик из-под боеприпасов, чувствуя, как мышцы перестают слушаться. Спина болела, пальцы дрожали, в голове стоял гул. Ей казалось, что каждая минута здесь выжимает из человека силы, пока не остаётся одна оболочка.
Сон казался чем-то невозможным. Даже когда удавалось лечь, тело не расслаблялось, а мозг продолжал работать, как перегретый мотор. Она объясняла себе это тем, что не успела привыкнуть. Слишком мало времени прошло с тех пор, как попала сюда. Каждый выезд превращался в испытание, каждое возвращение – в немой отчёт, что пока жива. Радости не было, только усталость и короткое осознание выполненной задачи.
Медсестра знала, что люди рядом на пределе. Любое напряжение, любая ошибка могли привести к срыву. Кто-то начинал злиться без причины, кто-то замыкался и переставал говорить вовсе. Валя старалась не думать и всё свободное время занимала мелкими делами: проверяла аптечки, сортировала медикаменты. Когда руки заняты, мысли отступают.
В подвал, переоборудованный под блиндаж в разрушенном доме, вошёл Док. Он всегда держался собранно, говорил спокойно, не терял самообладания, но сегодня в его лице было что-то настороженное. Следом вошёл мужчина лет пятидесяти. На нём был камуфляж без знаков различия. Он двигался уверенно, без лишних жестов. Его взгляд был прямым, цепким, внимательным. Осматривал людей без суеты, оценивая каждого.
– Коллеги, разговор, – сказал Док.
Через минуту бригада – Валя Парфёнова, Костя-Студент и водитель санитарной машины Дед – стояла перед ним.
– Знакомьтесь, – произнёс Док. – Николай Андреевич. Позывного и знаков различия у него нет. Он гражданский. Переговорщик.
Николай Андреевич слегка покачал головой, давая понять, что продолжать не стоит. Его лицо оставалось спокойным.
Слово «переговорщик» прозвучало в воздухе глухо. Здесь их не обсуждали. Всё решалось иначе. Люди молчали, но каждый понимал, что подобные задания не бывают простыми.
– Сегодня вы поедете с Николаем Андреевичем на нейтральную территорию, – сказал Док. – Нужно забрать нашего пленного. Все решения принимает переговорщик. На время операции он – руководитель группы. Строго выполняйте его указания.
Док посмотрел на каждого, будто проверяя, всё ли поняли. Никто не возражал. Все знали: если поступил приказ, значит, за ним стоит причина. Валя подняла глаза на Николая Андреевича. Тот стоял спокойно, будто всё происходящее уже давно решено.
– Выезд через двадцать минут, – добавил Док. – Снаряжение проверить, аптечки пополнить, машину подготовить.
Он замолчал, давая им время осознать сказанное. Внутри всё сжалось. Не страх – просто холодное ожидание. Парфёнова знала, что сегодня будет не дежурный выезд. В подвале снова стало тихо.
Николай Андреевич шагнул вперёд. Его голос был ровным, негромким, но в нём ощущалась уверенность человека, привыкшего брать на себя ответственность.
– Здравствуйте, товарищи, – произнёс он. – Речь идёт о капитане с позывным Маяк. Недавно он был представлен к званию Героя России. Во время одного из боёв он вытаскивал «трёхсотого» к опорному пункту, не зная, что тот уже занят противником. В результате оба попали в плен. Когда противник понял, кто перед ним, и узнал, за что Маяк представлен к награде, его захотели сделать «двухсотым». Позже решение изменили, но условия его содержания тяжёлые. Нам стоило больших усилий договориться о его возвращении. Условие с их стороны одно – никаких вооружённых людей. Только медики и я.
Слова звучали спокойно, без лишних деталей, но смысл был предельно ясен. Валя почувствовала, как у неё напряглось горло. Она видела раненых, слышала стоны, теряла людей, но мысль о том, что кто-то живёт, зная о приговоре, пробила её внутреннюю броню. Это была не просто боль – разрушение человеческого духа.
– Я вышел на связь с их переговорной группой, – продолжил Николай Андреевич. – Они сообщили, что у Маяка двустороннее воспаление лёгких. Я поставил им условие: либо они отдают его, либо больше переговоров не будет. Согласились. Капитану оказали помощь, перевели в более безопасное место, разрешили ему сделать звонок и заверили, что с ним всё в порядке.
Он снова замолчал. Док и медики стояли молча, каждый по-своему осмысливая услышанное. Валя посмотрела на Костю. Тот сжал губы и чуть заметно кивнул.
– Ситуация сложная. Несмотря на договорённости, риск велик. Медлить нельзя. Время работает против нас.
Он выпрямился, положил руки за спину и продолжил:
– Мне удалось добиться согласия на обмен. Встреча состоится на нейтральной территории. Передача пройдет без охраны и оружия. Только вы трое и я.
Он обвёл всех взглядом.
– Медицинские принадлежности возьмёте стандартные. Двигаемся строго по моему сигналу. Любая самодеятельность исключена.
Его слова не требовали обсуждения. Всё было ясно.
– То есть мы едем туда одни? – уточнил Костя. В голосе прозвучало недоверие и открытая тревога. Вытаскивать раненых из-под огня – одно дело, там под боком свои силы. Попасть лицом к лицу с теми, кто стреляет по красному кресту, – другое.
– Именно так, – ответил переговорщик. – Это ключевое условие. Они боятся провокаций и засад. Наша задача – добраться до точки, принять пленного и немедленно вернуться. Все контакты с их представителями беру на себя.
– Вопросы? – тихо спросил Док.
Их не оказалось. Инструкция была ясна и одновременно лишала всякой определённости: медикам предстояло двигаться в нейтральную территорию, участок, не контролируемый ни одной стороной, где в любой момент могла начаться стрельба. Риск очевиден. Все понимали, что им придётся положиться на слово противника и на профессионализм переговорщика. Любая самовольная реакция могла привести к катастрофе.
Док сделал паузу, чтобы удостовериться, что все уловили смысл. Затем распорядился конкретно:
– Проверьте аптечки и перевязочные материалы. Убедитесь в исправности транспортного средства. Никто не покидает машину без прямого приказа. Выезд через пятнадцать минут.
Каждый занялся своей задачей. Валя сверила список медикаментов, Костя проверил крепления на носилках, водитель осмотрел санитарную машину и залил дополнительный запас топлива. Николай Андреевич подошёл к Докy на шаг и тихо сказал несколько слов о маршруте и о знаках, по которым следует ориентироваться на нейтральной территории.
***
«Таблетка» шла по разбитой дороге, усеянной воронками. Ее подбрасывало на кочках, гремели носилки, тряслись металлические крепления. Сидевшие внутри молчали. Дед держал руль крепко. Его руки двигались уверенно и точно, без лишних движений. Казалось, он знал эту дорогу не по карте, а по памяти, будто уже проезжал её сотни раз. Он умело обходил наиболее опасные участки, но даже его опыт не спасал от бесконечной тряски.
Валя сидела рядом с Костей-Студентом и время от времени бросала взгляд на Николая Андреевича. Переговорщик расположился чуть поодаль, ближе к дверце, на жёстком сиденье, и не выказывал ни малейшего беспокойства. Правой рукой он удерживал приваренную к стене ручку, левой – лежащий на коленях рюкзак. Что было внутри, никто не знал.
Николай Андреевич смотрел вперёд. В мутном лобовом стекле отражались вспышки далеких разрывов, и «дворники» скрипели, размазывая дождь с пылью. Серая пелена скрывала всё, кроме узкой полосы дороги, уходящей куда-то вглубь нейтральной территории.
– Вы не боитесь? – тихо спросила Валя, не выдержав тягостной тишины.
Переговорщик повернул к ней голову. Его взгляд был ровным, спокойным, без притворства и позы. Ни страха, ни вызова, только тяжёлая усталость.
– Немного, – сказал он спокойно. – Только ненормальный не боится. Страх – это часть работы. Его нужно держать под контролем. Дашь ему волю –парализует. Направишь – помогает выживать и видеть то, на что раньше не обращал внимания.
Он на секунду отвёл взгляд, будто что-то вспомнил.
– На учениях нас гоняли так, что после трёх суток без сна человек мог различить шаги по характеру звука. Вот что делает страх, когда его не боишься – превращает в инструмент.
Валя слушала, не перебивая. Она хотела спросить ещё, но не знала, с чего начать.
– А… как вы с ними разговариваете? – выдохнула она. – О чём вообще можно говорить в таких обстоятельствах?
– О жизни, – ответил Николай Андреевич и слабо усмехнулся. – О детях. О погоде. О том, как река разлилась весной. Главное – найти в них человека. По ту сторону тоже люди. Враги, да. Но люди. У них тоже есть то, что делает их уязвимыми. Кто-то тоскует по дому, кто-то мечтает выбраться. У всех есть страх и усталость.
Он помолчал.
– Я ищу эти точки. Иногда нахожу, порой нет. Иногда разговор идёт по плану, иногда рушится в одно мгновение. Переговоры – это не просто слова, способ удержать мир на тонкой нитке.
Он снова посмотрел вперёд. Лицо его стало неподвижным. Было видно, что дальше он говорить не собирается. Всё остальное, что знал и умел этот человек, не поддавалось объяснению словами.
Машина тряслась всё сильнее. За бортом грохотал отдалённый гром или, может, разрывы. Пахло соляркой и лекарствами. Они ехали молча, каждый – в своём мире, где слова уже ничего не решали. Костя-Студент, сидевший рядом, в который раз методично перекладывал предметы в медицинской сумке. Валя знала: это его способ справиться со страхом, – занять руки. Дед был сосредоточен, взгляд впился в дорогу; лицо – неподвижное, каменное, как у человека, который слишком многое видел и больше не удивляется.
Наконец, Дед сбавил скорость. «Таблетка» плавно, почти не шелохнувшись, подкатилась к условленному месту. Впереди, в трёхстах метрах, из серого тумана проступали обломки строения – то ли фермы, то ли маленького завода, давно сгоревшего и забытого. Это была нейтральная территория – мёртвая, пропитанная страхом и отчаянием.
– Приехали, – хрипло, почти шёпотом, сказал Дед, останавливая машину у развалин.
Двигатель заглох, выпустив последний вздох, и в тот же миг вокруг наступила…