Часть 9. Глава 131
…звенящая тишина, которую тут же принялся кромсать монотонный шум дождя.
– Ждите здесь, – голос Николая Андреевича был спокоен, но в этой нарочитой невозмутимости чувствовалось колоссальное напряжение. Он поднялся, его фигура на мгновение заслонила тусклый свет, пробивавшийся сквозь забрызганное грязью стекло. – Что бы ни случилось, не выходите из машины и не двигайтесь с места. Это не просьба, это приказ. Если я не вернусь через полчаса, уезжайте. Поняли?
Он не ждал ответа, лишь на секунду задержал взгляд на каждом из медиков, словно прощаясь. Затем резко открыл дверь, и в салон ворвался влажный, пахнущий сырой землей и гарью воздух. Валя смотрела ему вслед, как он медленно, с демонстративно поднятыми руками, пошел в сторону черных провалов руин. Её сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди, отдаваясь глухими ударами в ушах. Медсестра невольно задержала дыхание, провожая взглядом одинокую фигуру переговорщика, растворяющуюся в серой пелене дождя.
Прошло десять минут, которые показались вечностью. Потом пятнадцать. Двадцать. Тишина в машине стала густой и тяжелой, она давила на уши, смешиваясь с шумом дождя и отдаленным, едва различимым гулом артиллерии, который доносился с востока. Каждый звук снаружи заставлял вздрагивать.
– Может, что-то случилось? – нервно прошептал Костя, его молодое лицо было бледным. Он вцепился в свою укладку.
– Ждать, – отрезал Дед, не отрывая напряженного взгляда от руин. Его руки неподвижно лежали на руле, но Валя видела, как напряжены плечи.
И тут они увидели движение. Из-за полуразрушенной стены, похожей на обломанный зуб, показались две фигуры. Одна из них была Николаем Андреевичем. Вторую, едва передвигавшую ноги, он поддерживал под руку, практически таща на себе.
– Наш! – выдохнул Костя с таким облегчением, будто только что выбрался из-под обстрела.
Дед мгновенно, без единого лишнего движения, завел мотор. Двигатель взревел, и машина дернулась. Николай Андреевич, увидев, что они готовы, ускорил шаг. Когда они подбежали к машине, Валя и Костя выскочили наружу, под холодные струи дождя, чтобы помочь.
Пленный был в ужасном состоянии. Худой, изможденный до неузнаваемости, с ввалившимися глазами, в которых застыла страшная усталость. Его одежда превратилась в грязные лохмотья, а на лице и руках виднелись застарелые ссадины и кровоподтеки: судя по всему, слова нацистов о том, что капитана бить не будут, оказались подлым враньём.
– Быстрее! В машину! – крикнул Николай Андреевич, его голос звенел от напряжения. Он помог затащить обмякшее тело офицера в «таблетку».
Как только они оказались внутри, Дед рванул с места. Колеса взвыли, разбрасывая комья жидкой грязи. Валя тут же принялась осматривать спасенного, ее пальцы привычно и быстро забегали по его телу.
– Обезвоживание, крайнее истощение, – быстро, почти скороговоркой, определила она. – Кажется, есть перелом ребер. Костя, капельницу, быстро!
Они работали слаженно, как единый, отлаженный механизм. Валя ввела обезболивающее, обработала самые глубокие раны. Костя уже готовил капельницу с глюкозой. Пленный лежал с закрытыми глазами, его дыхание было слабым и прерывистым, с тихим хрипом вырываясь из груди.
– Как вас зовут? – тихо спросила Валя, пытаясь привести его в чувство, установить контакт.
Он с трудом, словно поднимая неимоверную тяжесть, приоткрыл веки. Его мутные глаза на мгновение сфокусировались на ее лице.
– Маяк… – прошептал он одними губами.
– Все хорошо, товарищ капитан, вы в безопасности, – сказала Валя, накрывая его старым армейским одеялом. – Мы везем вас к своим. Потерпите немного.
Он слабо кивнул и снова закрыл глаза, проваливаясь в спасительное забытье.
Николай Андреевич сидел напротив, его лицо было серым от усталости и пережитого стресса. Он достал из кармана пачку сигарет, но, вспомнив, где находится, с досадой убрал ее обратно.
– Спасибо, – тихо сказал он, глядя на Валю и Костю. – Вы настоящие молодцы.
– Мы просто делаем свою работу, – ответила медсестра, не отрывая взгляда от капельницы, по которой в вену спасенного медленно поступала жизнь.
– Нет, – покачал головой переговорщик. – Героизм – это не только бросаться с гранатой под танк. Героизм – это каждый день делать то, что должно, несмотря на страх и смертельную усталость. Это спасать жизни, рискуя своей. Или даже ехать в неизвестность, чтобы вытащить из ада одного-единственного человека.
Он замолчал, и в наступившей тишине был слышен только рев мотора и прерывистое, хриплое дыхание спасенного капитана. Валя подумала, что этот день она не забудет никогда. День, когда она увидела другую сторону боевых действий – не ту, где грохочут орудия, жужжат дроны и свистят пули с осколками, а ту, где главное оружие – это слово, а главная победа – спасенная жизнь еще одного пленного.
Обратная дорога показалась на удивление короткой. Они без происшествий добрались до расположения, где их уже ждали. Маяка немедленно передали врачам госпиталя, уже ожидавшим его на бронетранспортёре с несколькими бойцами охранения, а Николай Андреевич, пожав на прощание руки Деду, Косте и Вале, так же незаметно исчез, как и появился.
Вечером, когда утихли дневные заботы, Валя сидела у входа в блиндаж и смотрела на звезды, которые робко проглядывали сквозь разрывы в облаках. Она думала о переговорщике, о его тихом голосе и уставших глазах. О том, какую невероятно тяжелую и опасную ношу он взвалил на свои плечи, и поняла, что здесь место не только разрушению и смерти, а еще и проявлениям лучших человеческих качеств: мужеству, самопожертвованию, состраданию. И пока есть такие люди, как Док, Дед, Костя и переговорщик Николай Андреевич, есть и надежда. Надежда на то, что когда-нибудь этот кошмар закончится, и на истерзанную землю вернется мир.
***
Они встретились снова лишь спустя несколько дней, случайно, у всё того же блиндажа. Николай Андреевич выглядел так же, как и в день их вылазки в «серую зону» – уставшим, собранным и словно несущим на плечах невидимый груз. Он кивнул Вале, и она, набравшись смелости, подошла ближе.
– Я хотела спросить… – начала она, немного запинаясь. – Тот наш выезд за капитаном… Это всегда так происходит? Через переговоры? Или… бывает, что людей просто выкупают? Я слышала, раньше так часто делали.
Николай Андреевич на мгновение прикрыл глаза, словно отгоняя болезненные воспоминания. Его ответ прозвучал тихо, но с непреклонной твердостью.
– Теперь прямого выкупа, как официальной практики, не существует. Да, во время вооружённых конфликтах в прошлом случалось. Теперь нет, и, надеюсь, не будет. Как только мы откроем этот ящик Пандоры и покажем, что за наших солдат можно получить деньги, мы превратим их в товар. В живой товар, понимаете, Валя? На них начнется охота, и цена жизни будет измеряться в купюрах. Этого нельзя допустить ни при каких обстоятельствах. Все обмены идут по другим каналам, через сложные, порой изматывающие переговоры.
Он сделал паузу, и его взгляд стал жестким, как сталь.
– Но есть другая, уродливая сторона происходящего вокруг, Валя. Есть те, кто пытается нажиться на горе. Мошенники. Они находят контакты родственников, чьи близкие попали в плен или пропали без вести. Звонят матерям, женам, представляются кем угодно – хоть той стороной, хоть волонтерами, хоть сотрудниками Красного Креста. И начинается самый страшный торг, какой только можно вообразить.
Парфёнова слушала, затаив дыхание. Она представила отчаявшуюся женщину, которая слышит в телефонной трубке голос, обещающий спасение ее сына или мужа.
– Они говорят: «Ваш сын у нас. Мы можем включить его в ближайший список на обмен, но это стоит денег», – продолжил переговорщик, и в его голосе зазвучал ледяной гнев. – Суммы называют разные. И всегда добавляют: «Не заплатите – он так и сгинет здесь. Мы просто оформим его как пропавшего без вести, и вы никогда не найдете даже его могилы». Это чудовищная ложь и самое циничное давление на чувства людей.
– И люди верят? – прошептала Валя.
– А как не поверить, когда ты готов на все, чтобы вернуть близкого? – горько усмехнулся Николай Андреевич. – Эти нелюди не имеют никакого отношения к реальным обменным процессам. Они просто выманивают у обезумевших от горя семей последние сбережения, играя на их надежде. Мы постоянно, в каждом чате для родственников, в каждой памятке пишем, кричим об этом: не вступайте в контакты, не переводите ни копейки, не переходите по сомнительным ссылкам для «заполнения анкет»! Любое такое предложение – это мошенничество. О них нужно немедленно сообщать в правоохранительные органы. Но отчаяние – плохой советчик, и нацисты этим беззастенчиво пользуются. Так что запомните, Валентина, – он посмотрел ей прямо в глаза, – людей не покупают и не продают. Их возвращают. И это принципиальная разница.
Он помолчал, подбирая слова, и его взгляд на мгновение устремился куда-то вдаль, сквозь пыльные руины, на которые последние дни стали всё чаще осыпаться золотые осенние литья, и снующих мимо людей.
– Но бывают истории… другие. Они не про деньги и не про ненависть. Они про то, что даже на выжженной земле иногда прорастает что-то человеческое. Мы как-то меняли одного парня, танкиста. Легендарная личность, настоящий герой, позже ему орден Мужества вручили. Он горел в своем танке, получил ожоги больше пятидесяти процентов тела. Чудом выжил.
Валя слушала, затаив дыхание. История переставала быть отвлеченным разговором и обретала лицо конкретного человека.
– Так вот, тамошние врачи долго не отдавали его на обмен. Категорически. И не из вредности, а потому что боялись – он просто не доживет до своих. Транспортировку в таком состоянии мог не перенести. Его нужно было хоть немного стабилизировать, укрепить. Их главный врач считал, что отправлять его – значит, убить. Понимаете? Врачебный долг оказался выше приказа.
Николай Андреевич улыбнулся.
– Пришлось пойти на нестандартный шаг. Я связался с главным ожоговым хирургом соседней области – выдающийся специалист, светило. Попросил его помочь, поехать с нами, с реанимобилем, когда парня все-таки будут возвращать. И вот момент передачи. Наш хирург подходит к носилкам, осматривает танкиста и вдруг замирает. Смотрит на проведенные операции, – а их было уже три, – и говорит: «Я знаю, кто это делал».
Он сделал паузу, давая Вале осознать услышанное.
– Оказалось, они с тем профессором, который лечил нашего танкиста, были знакомы. Встречались на международных врачебных конгрессах еще до всего этого. Это ведь пограничные регионы, медицинские сообщества тесно общались. И вот наш врач поворачивается ко мне и тихо говорит: «Первое, что было необходимо для спасения жизни, сделано. И притом блестяще». Знаете, Валя, в его голосе не было вражды. Только уважение к коллеге, который там, по ту сторону, до последнего выполнял свой долг и спасал нашего солдата. В тот момент они были не врагами, а просто двумя врачами над одним тяжелым пациентом. Вот такие тоже бывают истории.
– Поразительно, – прошептала Парфёнова.
Он замолчал, давая Вале осмыслить услышанное. Эта история разительно отличалась от сухих сводок и слухов, которыми полнился фронт.
– Но бывают и совсем другие случаи, – снова заговорил Николай Андреевич, понизив голос. – Когда всё держится не на врачебном долге, а на тонкой нити договоренностей, на личном слове. И на огромном риске. Был случай пару лет назад. В результате очень сложных, изматывающих переговоров мне должны были передать двух наших снайперов. Одного с Урала, другого из Сибири. Не обмен, а именно передача. Лично мне в руки.
Он усмехнулся, вспоминая что-то.
– Знаешь, в ведомстве, с которым я поддерживаю тесный контакт, до последнего не верили, что это вообще возможно. Считали, что это какая-то ловушка или обман. Говорили: мол, да ты знаешь, что делают со снайперами? Их давно уже в живых нет. Я настоял, чтобы со мной поехал их офицер, представитель, лично всё увидел и убедился. Место передачи – граница.
– Наша? – уточнила медсестра.
– Нет, их с Беларусью. – Мы забрали парней. Они были… – он на мгновение замялся, подбирая слова. – Худые, в рванье, грязные. Первым делом я отвез их в ближайшую гостиницу на нашей стороне. Купил самую простую одежду, чтобы скинули с себя этот ужас. Мы их накормили, и только потом я повез их в Москву, где и передал в руки военных. Мы нигде это не афишировали, но сработало «сарафанное радио». Их мамы, конечно, на радостях рассказали обо всем в своих чатах, и новость разлетелась по всей стране.
Валя представила себе эту сцену: двое изможденных солдат, гостиничный номер, простая еда, чистая одежда. Маленькие радости, которые им наверняка уже стали казаться недостижимыми.
– А как… как это происходило? Сама передача? – тихо спросила она.
Взгляд Николая Андреевича стал жестким.
– Точка, где их нужно было забирать, находилась уже вне зоны контроля местных властей. Это была ничейная земля. Чтобы дойти, требовалось пересечь рвы, которые нацисты выкопали. Всё вокруг было заминировано. Нам просто показали направление и сказали: «Идти только по этой тропе. Шаг влево, шаг вправо – и всё, костей не соберёте». Представьте себе: чистое поле, мы как на ладони, и в любой момент может случиться что угодно.
Он сделал паузу, и Валя невольно задержала дыхание.
– Вдалеке показался черный микроавтобус. Вокруг – ни души. Из него вывели двух наших, с мешками на головах. Поставили на землю, сняли мешки, развязали руки. И всё. Машина уехала. А нам с ними еще нужно было проделать весь этот путь обратно, по той же тропке, через мины. Первый выдох облегчения был, только когда мы дошли до погранпоста. Первое, что я сделал, – дал ребятам телефон. Чтобы они сами позвонили мамам и сказали, что живы.
Переговорщик замолчал, вспоминая. Потом посмотрел на Валю, улыбнулся и сказал:
– Простите, мне пора. До свидания!
– До свидания, – тепло сказала Парфёнова, провожая бывшего майора долгим взглядом.