Дарья Десса. "Игра на повышение". Роман
Глава 60
…странное ощущение – смесь благодарности и недоверия. Когда всю жизнь привыкла рассчитывать только на себя, вот такие жесты обжигают сильнее, чем холод.
– Папа, можно вопрос?
– Конечно.
– Скажи… а я у тебя одна? – спросила я, стараясь, чтобы голос звучал шутливо.
Он рассмеялся – звонко, неожиданно искренне.
– Насколько мне известно, да, – ответил.
Смех у него был заразительный – не громкий, но глубокий, с тем оттенком облегчения, который бывает у людей, наконец что-то нашедших. Смеялся Леднёв не просто от веселья, а от счастья. От того, что теперь у него есть «дочь», настоящая, живая и здоровая, рядом. И никто больше не заявит права на фамилию, на состояние, на кусок наследства. А еще будет в старости кому поднести пресловутый стакан воды.
Я улыбнулась в ответ. «Вот ведь, – подумала, – как у богатых всё устроено: стоит стать миллиардером – и вокруг тут же появляются «родственники». Троюродные, седьмые по линии прапрадедушки, женщины с таинственными воспоминаниями и «фотографиями двадцатилетней давности». А тут – дочь не по слухам, а по крови».
Мы поговорили ещё немного, уже спокойно, по-деловому. Я рассказала ему о текущих проектах, о встречах, об идеях. И, конечно, не удержалась – спросила про новенькую, ту самую Елизавету, которую взяли по протекции Орловского.
– Что за новенькая? – нахмурился папа, моментально сбросив улыбку.
– Её зовут Елизавета, – сказала я, следя за его реакцией. – Она из Захлюстинска. Из той фирмы, куда нас отправлял Жираф, чтобы проверить, как работают идеи на провинциальном уровне. Помнишь проект корпорации «Тес Котт»?
– Конечно, – кивнул он. – И что?
– Та девушка показала себя с очень хорошей стороны. А недавно приехала в Москву. Пришла к Орловскому, тот помог ей устроиться к нам. Теперь работает в его департаменте.
Леднёв прищурился.
– Ах вот как. – Помолчал, а потом добавил тихо, с какой-то стальной ноткой: – Интересно, зачем.
Я промолчала. Он насупился ещё сильнее.
– То есть ты хочешь сказать, что он очередную свою… прости за слово, подружку на работу к нам притащил?
– Ну что ты! – я попыталась говорить спокойно, хоть внутри уже всё сжалось от отвращения к самой ситуации. – Елизавета умная, трудолюбивая, исполнительная девушка. С хорошим потенциалом. Пусть работает на здоровье!
– У них роман? – спросил папа, не мигая.
– Наверное, – я сделала вид, что меня эта тема не трогает. Хотя пальцы, лежавшие на столе, предательски дрогнули. Кажется, Леднёв сразу понял, что за этим спокойствием стоит совсем другое.
– Хорошо, Лина, – сказал он наконец. – Пусть эта Елизавета работает, а там посмотрим. Мне главное, дочь… – он протянул руку и положил ладонь поверх моей. От этого жеста стало странно тепло, по-домашнему. – Чтобы ты была счастлива.
– Спасибо, папа, – ответила я тихо.
Мы ещё немного поговорили о делах, а потом решили, что с завтрашнего дня я оформляюсь в командировку.
– А там видно будет, – подытожил Леднёв.
Когда я вернулась в кабинет, сообщила Снежане, что завтра уезжаю. Только теперь – без неё. Помощница нахмурилась, опустила глаза, словно её ни за что ни про что наказали.
– Снежок, – я подошла ближе, взяла её за подбородок и чуть приподняла лицо, – не дуйся. Ты ещё успеешь повидать мир. Обещаю – как только будет следующая командировка, ты первая. Для повышения квалификации или… просто потому что заслужила.
Она улыбнулась, но глаза всё равно оставались грустными.
– Я согласна, – выдохнула наконец.
– Вот и чудесно, – я улыбнулась в ответ и вернулась на рабочее место.
Настроение вроде бы наладилось, даже появилось лёгкое ощущение свободы. Я включила компьютер, открыла браузер и начала искать – что же это за место такое, этот Порт-Артур? Но едва успела прочесть пару строчек про старую русскую базу в Ляодунском заливе, как из приёмной раздались голоса. Один – взволнованный, тонкий, второй – резкий, властный.
– Она просила никого к ней не пускать! – Снежана пыталась преградить дорогу.
– Да уйди ты, ради Бога! – рявкнул мужской голос. – Мне надо, понятно?
Я моментально узнала интонации. Сердце дрогнуло – нехорошо, будто кто-то ногтем провёл по стеклу.
– В чём дело? – я распахнула дверь и столкнулась нос к носу с Орловским. Стоял прямо передо мной – плечи напряжённые, взгляд тёмный, как гроза.
– Поговорить надо, – сказал он, не опуская глаз.
– Проходите, Роман Аркадьевич, – ответила я сухо. В моём голосе не было ни одной мягкой интонации. Ни тени воспоминаний, ни капли прежней теплоты.
Мы зашли. Он закрыл дверь – с излишней решимостью, будто отрезал путь к отступлению. Я села за стол и почувствовала, как мышцы спины натянулись, словно струна. Он стоял напротив, нависая надо мной. «Коршун перед прыжком», – мелькнула мысль.
– Что вам нужно, Роман Аркадьевич? – спросила я, не поднимая взгляда.
– Лина, я хотел тебе всё объяснить, – начал он торопливо. – Та ситуация в моём кабинете… это было недоразумение! Она сама на меня набросилась! Я не собирался… Боже, ну почему ты мне не веришь?!
Я подняла глаза. Мой взгляд был ледяным.
– Не собираюсь вам ничего объяснять, Роман Аркадьевич, – сказала жёстко. – Вы поступили, как последний… – я остановилась, не договорив то слово, что вертелось на языке. – Сами знаете кто.
Он побагровел.
– Лина! Да не целовал я её, это она! Между нами ничего нет, понимаешь?! – теперь он почти кричал, но уже не сверху вниз. Он метался по кабинету, хватался за спинку кресла, за подоконник, будто не знал, куда деть руки.
– Меня это не интересует, – ответила я ровно. – Всё, что касается ваших отношений с подчинёнными, не входит в мои служебные обязанности.
Орловский вдруг резко подошёл. Слишком резко. Я даже не успела отодвинуться. Он наклонился, и его лицо оказалось рядом с моим – дыхание горячее, тяжёлое.
– Лина, – сказал он тихо, почти шёпотом, – ты для меня очень много значишь. Только ты. Никто больше. И вдруг – неожиданно, словно что-то щёлкнуло у него внутри, опустился на корточки. Положил ладони мне на колени. Слишком близко. Слишком дерзко. Я оцепенела от изумления и негодования.
Он медленно двинул руки вперёд, и я почувствовала, как ткань юбки чуть натянулась. Его взгляд – прожигающий, странно безумный, будто он хотел что-то сказать, но не мог.
– Соблазнить хочешь? – спросила я. Голос прозвучал тихо, но холодно, будто сквозь лёд трещина прошла. – Только попробуй.
Он будто опомнился. Мгновенно убрал руки, вскочил, лицо перекосилось.
– Ну и…! – выдохнул он с ненавистью, обжигая этим словом, как плетью.
И тут же вылетел из кабинета. Дверь захлопнулась так, что стены дрогнули. На пол с глухим звоном посыпались фотографии, стекло разлетелось осколками. Я сидела, не двигаясь. Несколько секунд просто слушала, как звенит в ушах тишина после его ухода. На полу, среди разбитых рамок, отражался кусочек неба – голубой, чистый, будто ничего и не случилось.
Я медленно поднялась, подошла, взяла одну из фотографий. Там мы – вся команда, на презентации проекта, все улыбаются, и он – рядом, с рукой на моём плече. «Вот и всё, Роман Аркадьевич, – подумала я. – Теперь действительно уезжаю. И, пожалуй, надолго».
Стиснула зубы, много сил стоило не заорать в спину: «Сам такой!» – и тем выразить всю ту боль, которая почти физически распирала меня изнутри. Воспоминания о детдоме, о правилах – «не плачь, дай сдачи; не проигрывай публично» – всё это всплыло и сжалось комом. Но я знала: после драки кулаками не машут. Реветь публично? Не мой путь. Ответить истерикой – значит потерять власть над собой. Я выдохнула, отдала себе приказ: владеть собой.
И тут в кабинет влетела Снежана с круглыми глазами и изрядно напуганная.
– Господи, Алина Дмитриевна, что это было? Он что с ума сошёл? – кудахтала она, бегая глазами по осколкам, по разбитым рамам, по моему лицу. Руки её тряслись, голос ломался на каждой фразе.
Я смотрела на неё спокойно, почти благородно: на её причитания, на привычные драматические жесты, как на некую бытовую симфонию. Снаружи – тёртый, но пушистый пережиток женской тревожности: «А вдруг он тебя унизит? А вдруг он снова…» Я слушала, как слушают знакомую мелодию, которую можно напеть про себя и не сойти с ума.
– Всё нормально, Снежок, – сказала я ровно. – Вызови уборщицу, пожалуйста, чтобы никто не порезался. А сама не переживай так сильно. Ничего не случилось. Рабочие моменты.
Она продолжала причитать, чуть тише, и отправилась к себе. Вскоре пришла уборщица – женщина с добрым лицом, подошла к разбросанным осколкам. Она работала осторожно: сгребала стекла совком, складывала в ведро, каждую крошку убирала тщательно, чтобы ничего не осталось и в мире. Через минуту после того, как ушла, в дверях показался офис-мастер – человек в рабочем комбинезоне, с инструментальным ящиком под мышкой.
– Фотографии надо забрать, – сказал он просто. – Рамы можно отдать на реставрацию, стекло заменить. Я сейчас всё заберу.
Я посмотрела на него, на аккуратно сложенные уборщицей на журнальном столике обломки со снимками и вдруг ощутила, что ничего не хочу.
– Нет, – ответила коротко. – Не сегодня. Может быть, в другой раз. Просто заберите с собой, я после скажу, что делать.
Мастер кивнул, сложил всё и унёс. Появилась Снежана и чуть улыбнулась: порядок в кабинете начальства восстановлен.
Я сидела всё это время за столом, мысли были холодны, как стальное лезвие: отныне с Орловским – только деловые отношения. Если найду у него слабое место – ударю. Не чтобы сломать навсегда (это пустая месть), а чтобы вернуть себе то, что он у меня украл: спокойствие, выбор, достоинство. «Ничего личного, – подумала я с горьковатой усмешкой. – Только бизнес».