Меня зовут Нина Петровна, мне шестьдесят восемь. Всю жизнь я копила. По копейке, по рублю — после смены в больнице, где вела бухгалтерию, откладывала в конверт под матрасом. Муж умер рано, дочь погибла в аварии, когда Артёмке было три года. Я его подняла одна. Он рос умным мальчиком — всегда с телефоном, с компьютером, что-то там программировал. Я не понимала, но верила: он найдёт себя, станет успешным. Когда в прошлом году он пришёл ко мне с горящими глазами и сказал: «Бабушка, я нашёл инвесторов для своего IT-стартапа, но мне не хватает двухсот тысяч на оборудование и первый офис», — я не раздумывала. Достала конверт, где лежали все мои накопления — восемьсот тысяч рублей. «Возьми всё, — сказала я. — Я всё равно одна, мне много не надо». Он обнял меня, поцеловал в лоб, обещал вернуть с процентами через полгода. Я плакала от гордости. Три месяца спустя мне начали звонить с незнакомых номеров — молчали и бросали трубку. Потом соседка Валя сказала, что видела Артёма возле какого-то сомнительного клуба на окраине, а не в бизнес-центре, как он мне рассказывал. Я не спала ночами, ворочалась, вытирала холодный пот. И вот сегодня утром я сделала то, чего никогда не думала делать: наняла частного детектива. Теперь сижу в его офисе, сжимаю в руках папку с фотографиями, и весь мой мир разваливается на куски.
ЧАСТЬ 1
Детектив Игорь Викторович сидел напротив, за потёртым письменным столом, и смотрел на меня с таким сочувствием, что хотелось провалиться сквозь землю. Я приехала к нему неделю назад — нашла объявление в интернете, позвонила дрожащим голосом. Он принял меня сразу, выслушал всю историю про Артёмкиного «стартап», про мои подозрения. Не стал отговаривать, не сказал, что я параноик. Просто записал адрес внука, взял предоплату — десять тысяч, последние из моей пенсии, — и пообещал через неделю дать ответ.
Сейчас он раскрыл передо мной папку. Первое, что я увидела, — фотографии. Артём в каком-то полутёмном помещении, за столом с зелёным сукном. Вокруг другие мужчины, на столе — фишки, карты. Я не сразу поняла, что это казино. Потом — ещё снимки: он выходит из подъезда на Лесной улице, дом двенадцать, с красными глазами, мятой курткой. На одной фотографии его сопровождают двое здоровенных парней в чёрных пуховиках, и Артём выглядит испуганным.
— Нина Петровна, — тихо начал Игорь Викторович. — Я проверил всё, что вы мне дали. Никакого ИП на имя Артёма Савельева не зарегистрировано. Никакого офиса в бизнес-центре нет. Зато он — постоянный клиент подпольного игрового клуба на Лесной. Хожу туда уже три года, судя по показаниям охранника, с которым я поговорил. Последние три месяца — каждую неделю. Крупные ставки, крупные проигрыши.
Я слушала, и всё внутри меня сжималось в комок. Руки тряслись. Игорь достал ещё один лист — распечатку банковских переводов.
— Это я получил неофициально, через знакомого, — сказал он. — Артём снял с вашего счёта восемьсот тысяч в июле. За три месяца он перевёл около семисот тысяч на счета, связанные с подпольными букмекерскими конторами и этим клубом. Остальное ушло на мелкие траты. Сейчас у него долг перед владельцами заведения — по моим данным, около восьмисот тысяч. Это серьёзные люди. Они не шутят.
Я закрыла глаза. Восемьсот тысяч. Вся моя жизнь, все мои смены, все отказы себе в новой обуви, в поездках, в лекарствах подороже. Всё это — на фишки. На проигрыши. Я представила, как Артём стоял в той душной комнате, делал ставку, проигрывал, брал ещё кредит… И всё это время я верила, что он строит будущее.
— Что мне делать? — прошептала я.
Игорь Викторович тяжело вздохнул.
— Нина Петровна, вы его единственная родственница. Если вы сейчас заплатите за него, он продолжит. Игровая зависимость не лечится деньгами. Она лечится терапией, реабилитацией, иногда — принудительно. Вам нужно поговорить с ним напрямую. Показать эти документы. И поставить условия.
Я взяла папку, встала. Колени подкашивались. Я поблагодарила детектива, вышла на улицу. Шёл мелкий октябрьский дождь. Я села в маршрутку, доехала до своей остановки на автопилоте. Дома налила себе валерьянки, села на диван и стала ждать. Артём должен был заехать вечером — он обещал привезти продукты. Теперь я понимала: он приезжал выпросить ещё денег. Или проверить, не заподозрила ли я что-то.
Он пришёл в девять. Весёлый, с пакетами из магазина, в новых кроссовках.
— Бабуль, привёт! Купил тебе твою любимую колбасу! Как дела?
Я смотрела на него молча. Он поставил пакеты на стол, повернулся ко мне.
— Чего молчишь? Обиделась, что давно не заезжал? Прости, бабушка, дел по горло. Контракт один согласовываем, инвесторы подтягиваются…
— Сядь, — сказала я тихо.
Он замер, видимо, почувствовал что-то в моём голосе. Сел напротив. Я положила перед ним папку, раскрыла. Артём побледнел. Секунду смотрел на фотографии, потом быстро, нервно захлопнул её.
— Бабушка, это… это не то, что ты думаешь…
— Не то? — Я впервые за много лет почувствовала, как во мне поднимается ярость. — Это не ты за игровым столом? Это не ты проиграл восемьсот тысяч — все мои деньги, Артём? Все мои годы работы?
Он опустил голову.
— Бабушка, я хотел отыграться… Я думал, что верну всё с лихвой, честное слово! Просто не повезло, понимаешь? Один раз, два, три… А потом уже нельзя было остановиться, они дали мне кредит, я должен был отдать…
— Ты должен? — Я встала, руки тряслись. — А мне ты что должен? Я тебя растила одна, я тебе последнее отдала, а ты мне даже не позвонил, чтобы сказать правду!
Артём заплакал. Он опустился на колени, схватил меня за руки.
— Прости, бабушка, прости… Я дурак, я всё понимаю… Помоги мне, пожалуйста… Они меня убьют, если я не верну деньги. Ты же знаешь, какие это люди…
Я отдёрнула руки.
— Каких денег у меня нет, Артём. Ты всё забрал.
— Но у тебя же квартира… Можно взять кредит под залог, или продать…
Я отшатнулась.
— Ты хочешь, чтобы я осталась на улице?
Он заговорил быстро, сбивчиво:
— Нет, нет! Мы потом купим тебе другую, поменьше, но я верну всё, клянусь! Просто мне нужно время, нужно закрыть долг, а потом я найду работу, я завяжу, я больше никогда…
Я слушала его, и внутри всё холодело. Я поняла: он не остановится. Даже если я сейчас продам квартиру, отдам последнее, он снова проиграет. Потому что это болезнь. А я до этого момента думала, что он просто ошибся, что он исправится. Теперь я видела его глаза — там был только страх, и отчаяние, и ни капли раскаяния за то, что он сделал со мной.
Я села обратно на диван, закрыла лицо руками. Артём продолжал что-то говорить, но я его не слушала. В голове вертелась одна мысль: что делать? Позвонить в полицию? Написать заявление? Но он — мой внук. Единственный, кого я люблю. Как я могу его сдать?
Артём ушёл поздно ночью, выпросив у меня обещание «подумать». Я осталась одна в тёмной квартире, и впервые за всю жизнь почувствовала себя совершенно беспомощной.
Утром мне позвонили. Незнакомый мужской голос, грубый.
— Нина Петровна? Вы бабушка Артёма Савельева?
— Да, — ответила я, сжимая трубку.
— Ваш внучок задолжал нам восемьсот тысяч. Мы — терпеливые люди, но терпение заканчивается. Передайте ему: либо деньги до конца недели, либо у него будут большие проблемы. А если он скроется — проблемы будут у вас. Поняли?
Гудки. Я опустила телефон. Руки дрожали так, что я уронила его на пол. Подняла, набрала Артёму. Не отвечал. Написала: «Мне звонили твои кредиторы. Что происходит?». Он прочитал, но не ответил.
Следующие два дня я жила в страхе. Каждый звонок в дверь — как удар током. Я не выходила из дома, заперла все замки, задвинула цепочку. Артём не появлялся. Я поняла: он прячется, свалил всё на меня. Теперь они придут ко мне.
И они пришли.
ЧАСТЬ 2
Это случилось на третий день. Я сидела на кухне, пила чай — точнее, пыталась пить, потому что руки тряслись, и чашка звенела о блюдце. За окном уже темнело, хотя было только пять вечера. Октябрьские сумерки наваливались быстро. Я подумала, что нужно включить свет, но так и не встала — сидела в полутьме, глядя в окно на мокрый двор.
Дверь в подъезд хлопнула. Я вздрогнула. Потом — шаги по лестнице. Тяжёлые, медленные. Обычно соседи поднимались быстро, кто-то бежал, кто-то ворчал на лифт. Эти шаги были другими. Они остановились у моей двери. Я замерла. Звонок. Длинный, настойчивый. Потом — стук.
— Нина Петровна, откройте. Нам нужно поговорить.
Голос был тот самый, что звонил мне по телефону. Грубый, без интонаций. Я встала, подошла к двери, но не открыла. Посмотрела в глазок. Двое. Один — широкоплечий, с бритой головой, в чёрном пуховике. Второй — помоложе, худощавый, но с таким же холодным выражением лица. Они стояли спокойно, как будто пришли за счетами за электричество.
— Кто вы? — спросила я, стараясь, чтобы голос не дрожал.
— Мы — деловые партнёры вашего внука. Откройте, пожалуйста. Не заставляйте нас ломать дверь.
Я знала, что если не открою, они вышибут её. Я видела такое в новостях. Медленно, с трясущимися руками, я сняла цепочку, открыла замок. Дверь распахнулась. Они вошли, не спрашивая разрешения. Старший — тот, что с бритой головой — прошёл в комнату, осмотрелся. Младший остался в прихожей, прикрыл дверь.
— Присаживайтесь, Нина Петровна, — сказал старший, кивнув на диван. Я села. Ноги подкашивались. Он сел напротив, расстегнул куртку. Под ней — дорогой свитер, золотая цепь. — Вы уже знаете, зачем мы пришли.
— Я… я не знаю, где Артём, — пролепетала я. — Он не выходит на связь…
— Мы тоже не знаем, — усмехнулся мужчина. — Но это не наша проблема. Это ваша. Ваш внучок задолжал нам восемьсот тысяч рублей. Мы дали ему месяц. Месяц прошёл. Он исчез. Значит, долг переходит на вас.
Я почувствовала, как внутри всё сжимается от ужаса.
— Но я… я не занимала у вас деньги! Я вообще не знала, что он…
— Нина Петровна, — мужчина наклонился вперёд, посмотрел мне в глаза. — Вы его вырастили. Вы дали ему деньги на «бизнес». Вы — семья. А в семье принято отвечать друг за друга. Вы же не хотите, чтобы у вас были проблемы? Или у вашего внука, когда мы его найдём?
Младший, стоявший в прихожей, вдруг сказал:
— Хорошая квартира. Трёшка, центр. Миллиона два стоит, наверное.
Старший кивнул.
— Вот видите. Решение простое. Вы продаёте квартиру, отдаёте нам долг, остаток — себе. Всем хорошо.
Я не могла дышать. Продать квартиру? Остаться на улице в шестьдесят восемь лет, без копейки, без крыши над головой? Чтобы отдать долг внука, который меня предал, который исчез и оставил меня один на один с этими людьми?
— Я… я не могу, — выдохнула я. — Это всё, что у меня есть…
Старший встал. Подошёл ближе, положил тяжёлую руку мне на плечо. Я почувствовала, как по спине пробежал холод.
— Нина Петровна, вы — умная женщина. Вы же понимаете, что мы не уйдём просто так. У нас тоже есть обязательства. Мы взяли Артёма в долг, потому что он обещал вернуть. Он не вернул. Теперь мы должны вернуть наши деньги любым способом. Вы можете сделать это по-хорошему — продать квартиру и остаться целой. Или мы сделаем это по-плохому. Выбирайте.
В этот момент хлопнула дверь подъезда. Шаги — быстрые, знакомые. Артём. Я узнала бы эти шаги из тысячи. Он поднимался по лестнице. Мужчины переглянулись. Младший приоткрыл дверь квартиры, выглянул.
— Это он, — сказал он.
Артём вошёл и замер на пороге. Увидел их, побледнел. На лице — ужас.
— Бабушка… — прошептал он.
Старший обернулся к нему, усмехнулся.
— А вот и наш бизнесмен. Артём Савельев. Мы тебя три дня ищем, а ты у бабушки прячешься?
Артём стоял, не двигаясь. Я посмотрела на него, и внутри что-то переломилось. Он привёл их сюда. Он взял мои деньги, проиграл, влез в долги, а теперь они пришли выбивать из меня последнее. И он — этот человек, которого я растила, которому отдала всю жизнь, — стоял и молчал. Не защищал, не извинялся. Просто смотрел на меня с мольбой: спаси.
Я встала. Подошла к тумбочке, достала папку, которую дал мне Игорь Викторович. Положила её на стол перед старшим.
— Я всё знаю, — сказала я. — Я наняла детектива. Вот отчёт. Ваше казино на Лесной, двенадцать. Незаконное. У меня есть фотографии, есть показания. Я знаю, кто вы.
Старший открыл папку, быстро пролистал. Лицо его не изменилось, но взгляд стал жёстче.
— И что вы собираетесь делать с этим, Нина Петровна? Пойти в полицию? — Он усмехнулся. — Вы думаете, полиция в нашем городе не знает про нас? Думаете, нам это повредит? Мы заплатим штраф, закроемся на месяц и откроемся в другом месте. А вот вам… Вам станет хуже.
Я посмотрела ему в глаза. Сердце колотилось, но я заставила себя говорить твёрдо.
— У меня есть знакомый в УБЭП. Бывший коллега моего покойного мужа. Я позвоню ему прямо сейчас и передам все эти материалы. Вы сядете раньше, чем успеете найти моего внука. Это я вам обещаю.
Я блефовала. Никакого знакомого в УБЭП не было. Муж умер двадцать лет назад, и все его знакомые давно вышли на пенсию или умерли. Но я говорила с такой уверенностью, что старший замялся. Он посмотрел на младшего, потом на Артёма.
— Ладно, бабушка, — сказал он медленно. — Ты — сильная. Но твой внук всё равно должен. Мы его найдём. Рано или поздно. И тогда ему будет хуже, чем если бы он расплатился сейчас.
Он встал, застегнул куртку. Младший открыл дверь. Они вышли, не торопясь. Старший обернулся на пороге:
— Неделя, Артём. Найди деньги. Иначе ты пожалеешь.
Дверь закрылась. Я услышала их шаги по лестнице, потом — хлопок подъезда. Тишина. Артём стоял у двери, белый как мел, и дрожал. Я подошла к нему, посмотрела в глаза.
— Бабушка… — начал он.
Я ударила его по щеке. Не сильно, но резко. Он отшатнулся, прижался к стене.
— Молчи, — сказала я. — Сядь.
Он сел на диван. Я села напротив. Достала из папки ещё один лист, который приготовила заранее. Это был адрес реабилитационной клиники для людей с игровой зависимостью. Я нашла её в интернете, позвонила, узнала условия. Полгода лечения, закрытый режим. Стоило триста тысяч. У меня таких денег, конечно, не было. Но я знала, что могу взять кредит. Последний.
— Слушай меня внимательно, Артём, — начала я. — У тебя два выбора. Первый: я оплачу тебе лечение в этой клинике. Ты поедешь туда завтра утром. Полгода ты будешь там, без телефона, без выхода. Ты будешь лечиться. Когда выйдешь — найдёшь работу, любую. Дворником, грузчиком, кем угодно. И будешь возвращать мне кредит. Я не потребую с тебя восемьсот тысяч. Я потребую триста — за лечение. Это твой шанс начать заново.
Он молчал, смотрел в пол.
— А второй? — тихо спросил он.
— Второй, — я встала, — я иду в полицию и пишу на тебя заявление о мошенничестве. Ты получил у меня деньги обманным путём. Это статья. Ты сядешь. Может, на год, может, на два. Когда выйдешь, те люди всё ещё будут ждать тебя. И меня не будет рядом, чтобы тебя прикрыть. Выбирай.
Артём поднял на меня глаза. В них был ужас, и отчаяние, и — впервые за всё это время — стыд.
— Бабушка… я не могу в клинику… Это же позор… Все узнают…
— Позор, — повторила я, — это то, что ты сделал со мной. Позор — это твоя ложь. Лечение — это твой единственный шанс выжить. Если ты откажешься, я не буду тебя спасать. Ты сам выбрал эту дорогу. Теперь иди по ней до конца. Или сверни.
Он закрыл лицо руками и заплакал. Я стояла, смотрела на него, и чувствовала, как внутри меня ломается что-то большое и важное. Это был мой внук. Мой единственный. Но я больше не могла его спасать. Я могла только дать ему выбор.
Артём плакал долго. Потом вытер лицо, поднял голову.
— Я поеду, — прошептал он. — Я согласен. Только… только помоги мне, бабушка. Я сам не смогу…
Я кивнула. Села рядом, обняла его. Он прижался ко мне, как маленький. И я поняла: это последний раз, когда я могу его обнять вот так — как бабушка, которая всё простит. Дальше будет по-другому.
На следующее утро я отвезла его в клинику.
ЧАСТЬ 3
Клиника находилась за городом, в сосновом лесу. Двухэтажное здание, обнесённое забором, охрана на воротах. Мы приехали на такси — я не могла вести машину, руки всё ещё тряслись. Артём молчал всю дорогу, смотрел в окно. Я держала его за руку, и это было странное ощущение — как будто я везла его не в реабилитацию, а на казнь.
На пороге нас встретила женщина лет пятидесяти, в белом халате, с добрыми, усталыми глазами. Она представилась — Ольга Михайловна, главный психолог.
— Нина Петровна? Артём? Проходите, пожалуйста.
Она провела нас в кабинет, усадила. Артём сидел, сгорбившись, не поднимая глаз. Ольга Михайловна говорила о программе, о режиме, о том, что первые две недели будут самыми тяжёлыми, но потом станет легче. Я слушала, кивала, но мало что понимала. В голове вертелась одна мысль: я оставляю его здесь. Отдаю чужим людям. Правильно ли это?
— Нина Петровна, — Ольга Михайловна наклонилась ко мне, — вы сделали правильный выбор. Игровая зависимость — это болезнь, как алкоголизм или наркомания. Она не лечится любовью или деньгами. Она лечится терапией, работой над собой, иногда — лекарствами. Артём здесь будет в безопасности. У нас строгий режим, но без насилия, без унижений. Мы поможем ему понять, почему он играл, что им двигало. И научим жить по-другому.
Я кивнула. Артём вдруг заговорил, тихо:
— Бабушка, прости меня. Я всё понимаю. Я — дурак. Я хотел… Я думал, что смогу отыграться, вернуть тебе деньги, стать успешным. А в итоге… В итоге я всё потерял. И тебя чуть не потерял.
Я взяла его за руку.
— Ты не потерял меня, Артём. Я здесь. И я буду ждать, когда ты выйдешь отсюда. Но ты должен честно пройти весь курс. Без прогулов, без звонков «выпусти меня, я больше не буду». Шесть месяцев. Понял?
Он кивнул, и на его щеках снова блеснули слёзы.
Ольга Михайловна встала.
— Нина Петровна, вам пора. Мы начинаем процедуру приёма. Телефон Артём сдаст мне, личные вещи — тоже. Первые две недели свиданий не будет, это обязательное условие. Потом вы сможете приезжать раз в две недели.
Я встала, обняла Артёма. Он уткнулся мне в плечо, как когда-то, в детстве, когда боялся грозы.
— Я справлюсь, бабушка, — прошептал он. — Обещаю.
Я вышла из клиники, села в такси и расплакалась. Водитель молча протянул мне платок. Я вытерла лицо, посмотрела в окно. За стеклом плыли серые поля, голые деревья. Октябрь. Холодный, мокрый месяц. Я чувствовала себя опустошённой.
Вернувшись домой, я первым делом пошла в банк. Взяла кредит под залог квартиры — триста тысяч рублей на пять лет. Процент был грабительский, но выбора не было. Переводя деньги клинике, я думала: это последнее, что я делаю для Артёма. Дальше он должен справляться сам.
Вечером мне снова позвонил тот самый грубый голос.
— Нина Петровна, где ваш внучок?
— Он в реабилитационной клинике, — ответила я твёрдо. — Лечится от игровой зависимости. Адрес я вам не скажу. Денег у него нет, у меня — тоже. Можете подать в суд, если хотите, но больше с нас взять нечего.
Мужчина помолчал.
— Бабушка, вы что, совсем? Мы же не шутим…
— Я тоже не шучу, — перебила я. — Вы дали деньги в долг человеку с зависимостью. Это ваша ошибка. Если вы придёте ко мне снова, я позвоню в полицию. У меня есть все записи наших разговоров, есть фото, есть адрес вашего клуба. Возможно, полиция не закроет вас навсегда, но неприятности у вас будут. Так что оставьте нас в покое.
Я положила трубку и выключила телефон. Руки дрожали, сердце колотилось. Я снова блефовала — записей разговоров у меня не было. Но тон сработал. Больше они не звонили.
Первые две недели я жила как в тумане. Ходила на работу — да, в шестьдесят восемь я всё ещё работала полставки в больничной бухгалтерии, потому что на одну пенсию не прожить, а теперь ещё и кредит. Приходила домой, ела что-то на автопилоте, ложилась спать. Ночами не спала — прокручивала в голове всё, что случилось. Вспоминала Артёма маленьким, как он бежал ко мне с рисунками, с пятёрками, с вопросами. Где я ошиблась? Где упустила момент, когда он превратился в лжеца и игромана?
Через две недели мне позвонила Ольга Михайловна.
— Нина Петровна, можете приехать на встречу. Артём просит вас увидеть.
Я приехала в воскресенье. Нас провели в комнату для свиданий — небольшая, светлая, с диваном и столом. Артём вошёл через пару минут. Я его сразу не узнала. Он похудел, побрился, глаза были ясными, но усталыми. Сел напротив, улыбнулся неуверенно.
— Привет, бабушка.
— Привет, — ответила я. — Как ты?
— Тяжело, — честно сказал он. — Очень тяжело. Первые дни я думал, что не выдержу. Ломка… Не физическая, а в голове. Мне снились карты, рулетка, ставки. Я просыпался в холодном поту. Но психолог здесь… Она помогает. Мы разбираем, почему я начал играть. И я понял: я убегал. От ответственности, от страха, что ничего не добьюсь. Игра давала иллюзию, что я могу всё изменить одним броском. Дурацкая иллюзия.
Я слушала, и на глаза наворачивались слёзы.
— Ты справишься, Артём. Я верю в тебя.
Он протянул руку через стол, я взяла его ладонь. Она была тёплой, сухой.
— Бабушка, прости меня. Я всё верну. Не знаю как, но верну. Я найду работу, буду работать день и ночь, но я искуплю свою вину.
— Мне не нужны твои деньги, — тихо сказала я. — Мне нужно, чтобы ты был здоров. Чтобы ты был честным. Чтобы ты больше никогда не врал мне и себе. Вот что мне нужно.
Мы просидели час, разговаривали. Артём рассказывал про распорядок дня, про групповые занятия, про то, что здесь есть ребята с похожими историями, и они поддерживают друг друга. Я рассказывала про работу, про соседей, про мелочи. Когда время закончилось, он обнял меня на прощание.
— Спасибо, бабушка. За всё.
Я уехала с тяжёлым, но чуть более спокойным сердцем. Может, всё-таки получится. Может, он выберется.
Но через месяц произошло то, чего я боялась больше всего.
ЧАСТЬ 4
Мне позвонила Ольга Михайловна, и по её голосу я сразу поняла — что-то не так.
— Нина Петровна, вам нужно приехать. Срочно.
— Что случилось? Артём?!
— Он жив, здоров. Но произошёл инцидент. Приезжайте, пожалуйста.
Я бросила всё, села на первую же маршрутку. Доехала до клиники за час. Ольга Михайловна встретила меня у входа, лицо у неё было строгим.
— Что случилось? — спросила я, задыхаясь.
— Артём попытался сбежать, — сказала она. — Вчера вечером, после отбоя. Он выбил окно в туалете, пролез, перелез через забор. Охрана его поймала в километре от клиники. Он был в одних домашних штанах и футболке, в ноябрьскую ночь. Если бы его не нашли, он мог замёрзнуть.
Я опустилась на лавочку у входа. Ноги подкосились.
— Почему? Почему он это сделал?
Ольга Михайловна села рядом.
— У него случился срыв. Вчера на групповом занятии мы разбирали тему «ответственность за свои поступки». Артём сорвался, накричал на психолога, сказал, что всё это ерунда, что ему не нужно лечение, что он сам справится. Мы дали ему время успокоиться, но вечером он попытался уйти. Нина Петровна, это нормально. Почти все пациенты проходят через такое. Но важно, как он сам отнесётся к этому инциденту. Поговорите с ним.
Меня провели в изолятор — небольшую комнату с кроватью, столом и стулом. Окно было заколочено фанерой. Артём сидел на кровати, обхватив колени руками. Увидев меня, он отвернулся к стене.
— Артём, — позвала я.
Он не ответил. Я села на стул, посмотрела на него. На руках у него были ссадины, на лбу — синяк.
— Что ты наделал? — спросила я тихо.
— Я не могу здесь, — глухо ответил он, не оборачиваясь. — Не могу. Они меня достают своими вопросами, своими занятиями. «Почему ты играл? Чего ты боялся? Признай свою вину». Да я и так знаю, что виноват! Зачем мне это слушать каждый день? Я хочу домой. Я хочу жить нормально.
— Артём, посмотри на меня.
Он медленно повернулся. Глаза у него были красные, лицо — злое, искажённое.
— Ты думаешь, это легко — жить нормально? — спросила я. — Ты думаешь, ты просто выйдешь отсюда, найдёшь работу, и всё наладится? А что, если через месяц тебе снова захочется сыграть? Что, если ты снова проиграешь? Что, если ты снова придёшь ко мне и скажешь: «Бабушка, помоги, они меня убьют»? Что я тогда сделаю?
Он молчал, смотрел в пол.
— Ты здесь не для меня, — продолжала я. — Не для того, чтобы я была довольна. Ты здесь для себя. Чтобы спасти свою жизнь. Если ты сейчас уйдёшь, ты снова начнёшь играть. Я это знаю. И ты это знаешь. А когда снова влезешь в долги, меня рядом уже не будет. Потому что я не выдержу ещё раз. Понял?
Он поднял на меня глаза, и я увидела в них страх.
— Ты меня бросишь?
— Нет, — сказала я. — Но я не буду тебя спасать. Если ты выберешь снова играть, ты останешься один. Это твой выбор, Артём. Я уже сделала всё, что могла. Дальше — только ты.
Он закрыл лицо руками, плечи его задрожали.
— Я боюсь, бабушка. Я боюсь, что не справлюсь. Что снова сорвусь.
Я подошла, обняла его.
— Поэтому ты и здесь. Чтобы научиться справляться. Чтобы не бояться. Но ты должен довериться этим людям. Они знают, что делают. Останься. Доверься. Пожалуйста.
Он прижался ко мне, кивнул.
— Я попробую, бабушка. Ещё раз попробую.
Ольга Михайловна сказала, что после попытки побега Артёма переведут в режим усиленного контроля. Это значит — постоянное наблюдение, дополнительные занятия с психологом, ограничение свиданий. Я согласилась. Мне было всё равно, лишь бы он остался и долечился.
Но когда я вернулась домой, на меня навалилась такая усталость, что я легла на диван и не могла встать. Я лежала, смотрела в потолок и думала: сколько ещё это продлится? Сколько ещё я выдержу?
На следующий день на работе мне стало плохо. Резко подскочило давление, закружилась голова. Коллеги вызвали скорую, меня положили в больницу. Диагноз — гипертонический криз, стресс. Врач — молодая женщина с усталыми глазами — села рядом с моей койкой.
— Нина Петровна, вам нужно беречь себя. В вашем возрасте такие стрессы могут привести к инсульту или инфаркту. Что случилось?
Я рассказала ей всё. Про Артёма, про деньги, про клинику. Она слушала, качала головой.
— Вы сделали всё, что могли, — сказала она. — Но вы не можете взять на себя его болезнь. Это его путь. А вам нужно думать о себе. Вы понимаете? Если вы умрёте, ему станет ещё хуже.
Я понимала. Но как думать о себе, когда твой единственный родной человек — там, в клинике, борется с демонами, и ты не знаешь, победит ли он?
Меня выписали через три дня. Дали таблетки, строго велели избегать стрессов. Я вернулась домой, взяла больничный на неделю. Первый раз за десять лет. Сидела дома, пила таблетки, смотрела в окно. Артёму не звонила — в режиме усиленного контроля звонки были запрещены. Ждала следующего свидания, которое назначили через две недели.
Когда наконец приехала, Артём выглядел лучше. Спокойнее. Он сел напротив, взял мои руки.
— Бабушка, я слышал, ты была в больнице.
— Кто тебе сказал? — удивилась я.
— Ольга Михайловна. Она спросила, можно ли мне это сообщить. Я сказал — можно. Бабушка, прости. Это всё из-за меня.
— Не из-за тебя, — сказала я. — Просто возраст. Давление.
Он покачал головой.
— Нет. Я знаю. Это из-за меня. Бабушка, я хочу, чтобы ты знала: я больше не буду срываться. Я понял. Если я не вылечусь, я тебя убью. Не руками, а вот так — довожу до инфаркта. Я этого не хочу. Поэтому я буду терпеть. Буду делать всё, что они скажут. Я доведу лечение до конца.
Я посмотрела ему в глаза и увидела там что-то новое. Решимость. Может, впервые за всё это время.
— Я верю тебе, — сказала я.
И я правда верила. Но впереди нас ждало ещё одно испытание.
ЧАСТЬ 5
Прошло три месяца. Артём держался. Ольга Михайловна звонила раз в две недели, докладывала: прогресс есть, срывов нет, он активно участвует в групповых занятиях, начал заниматься спортом — в клинике была небольшая качалка. Я приезжала на свидания каждые две недели. Он рассказывал, как разбирает свои проблемы с психологом, как понял, что игра была для него способом убежать от страха перед жизнью. Он даже начал читать книги — раньше этим не занимался.
Я начала надеяться. Может, всё обойдётся. Может, он действительно выберется.
Но в марте случилось новое.
Мне позвонил незнакомый номер. Я уже по привычке хотела сбросить, но что-то заставило меня ответить.
— Нина Петровна? — Голос был женский, молодой, нервный.
— Да. Кто это?
— Меня зовут Лена. Я… Я подруга Артёма.
Я замерла.
— Подруга?
— Ну да. Мы встречались, когда он ещё… Ну, до клиники. Я не знала, что он там. Он мне не писал, не звонил. А потом я узнала от его друзей, что он… Что он лечится. Можно мне с ним связаться? Может, приехать?
Я почувствовала укол недоверия.
— А зачем вам это?
— Я… Я его люблю. Мне без него плохо. Пожалуйста, скажите, как мне с ним связаться.
Я сжала трубку.
— Скажите честно, Лена. Вы знали, что он играл?
Молчание. Потом, тихо:
— Знала.
— И что вы делали?
— Я… Я пыталась его остановить. Но он не слушал. А потом я ушла от него. Потому что не могла смотреть, как он себя губит. Но я думала о нём. Я хочу помочь.
Я вздохнула.
— Лена, в клинике есть правила. Свидания — только с близкими родственниками. Я не могу разрешить вам приехать. Но если вы хотите ему написать письмо, я передам. Только честное. Без манипуляций, без «я люблю, давай вернёмся». Только поддержка. Хорошо?
Она согласилась. Через неделю я получила от неё письмо — обычное, бумажное, в конверте. Я прочитала его перед тем, как передать Артёму. Лена писала, что гордится им, что он сделал правильный выбор, что она верит в него. Писала, что когда он выйдет, они могут встретиться и поговорить, но только если он сам захочет. Никакого давления.
Я передала письмо Ольге Михайловне, она отдала его Артёму. На следующем свидании он сказал:
— Спасибо, бабушка, что передала. Мне было приятно. Но я не готов с ней видеться. Не сейчас. Может, потом. Когда выйду и встану на ноги.
Я обрадовалась. Он мыслил реалистично. Это был хороший знак.
Но в апреле, за два месяца до окончания курса, произошло то, что чуть не разрушило всё.
Ольга Михайловна позвонила и попросила приехать на срочную встречу. Я примчалась в ужасе — думала, опять побег или что-то хуже. Но когда вошла в её кабинет, увидела Артёма. Он сидел, опустив голову, и молчал.
— Что случилось? — спросила я.
Ольга Михайловна тяжело вздохнула.
— Нина Петровна, у нас проблема. Вчера, во время прогулки, Артём пытался передать другому пациенту деньги. Двести рублей. Мы это пресекли, но сам факт… Это нарушение правил. Деньги здесь запрещены.
Я посмотрела на Артёма.
— Зачем? Зачем тебе нужны были деньги здесь?
Он поднял голову, на глазах — слёзы.
— Бабушка, я не хотел играть, клянусь! Один парень, Вова, он должен был купить мне сигарет. У нас курить запрещено, но я… Я так нервничал, мне нужно было хоть как-то успокоиться. Я дал ему деньги, чтобы он попросил охранника купить. Это всё, бабушка. Никаких ставок, никаких игр. Честно.
Ольга Михайловна кивнула.
— Да, мы проверили. Это действительно была попытка купить сигареты. Но правила есть правила. Мы должны применить санкции. Либо мы продлеваем курс на месяц, либо…
Она замолчала. Я почувствовала холод в груди.
— Либо что?
— Либо мы отчисляем Артёма. На основании нарушения режима.
Артём вскочил.
— Нет! Нет, пожалуйста! Я исправлюсь, я больше не буду! Я почти дошёл, осталось два месяца!
Ольга Михайловна смотрела на него строго.
— Артём, ты нарушил правила не в первый раз. Побег, теперь деньги. Мы не можем закрывать на это глаза. Это подрывает дисциплину, подаёт плохой пример другим пациентам.
Я встала.
— Ольга Михайловна, пожалуйста. Он действительно старался. Он почти вылечился. Нельзя всё бросить из-за двухсот рублей. Продлите курс, наложите какие-то санкции, но не выгоняйте его. Я умоляю.
Она посмотрела на меня, потом на Артёма.
— Хорошо. Мы продлим курс на месяц. Но это последний раз, Артём. Если ещё одно нарушение, ты уходишь. Понял?
Он кивнул, вытер слёзы.
— Понял. Спасибо. Спасибо вам огромное.
Я заплатила за дополнительный месяц — пятьдесят тысяч. Пришлось снова брать кредит, меньший, но всё равно. Долги росли, зарплата и пенсия уходили на выплаты, я питалась дошираком и кашей. Но Артём был в клинике, он лечился, и это было главное.
Последние три месяца прошли без инцидентов. Артём больше не нарушал правил. Ольга Михайловна говорила, что он созрел, что теперь он действительно готов к выходу. В июне мы встретились в последний раз перед его выпиской.
— Бабушка, — сказал он, — я выхожу через неделю. Я уже нашёл работу — через интернет, удалённую. Программист-фрилансер. Я буду работать из дома, пока не накоплю на съём квартиры. Но я не хочу жить с тобой. Не потому что не люблю, а потому что мне нужно быть самостоятельным. Ты понимаешь?
Я кивнула.
— Понимаю. И правильно.
— Я буду отдавать тебе половину заработка. Пока не верну весь долг. И ещё: я хочу встречаться с психологом амбулаторно. Раз в неделю. Ольга Михайловна дала мне контакты. Бабушка, я не хочу снова сорваться. Я буду делать всё, чтобы этого не случилось.
Я обняла его.
— Я горжусь тобой, Артём. Ты молодец. Ты смог.
Он прижался ко мне, прошептал:
— Только благодаря тебе, бабушка.
Но я знала: не только благодаря мне. Благодаря ему самому. Он выбрал жизнь вместо игры. И это был его выбор.
Когда я ехала домой, на душе было легко впервые за полгода. Может, мы справились. Может, самое страшное позади.
Но впереди нас ждала последняя проверка.
ЧАСТЬ 6
Артём вышел из клиники в конце июня. Я встретила его у ворот. Он выглядел другим: собранным, спокойным, с ясными глазами. Мы обнялись, и я почувствовала, как навзрыд плачу от облегчения.
— Всё позади, бабушка, — сказал он. — Теперь начинается новая жизнь.
Мы поехали домой. Артём остался у меня на пару дней, пока искал съёмную комнату. Он действительно нашёл удалённую работу — небольшие заказы по вёрстке сайтов, по пятнадцать-двадцать тысяч в месяц. Немного, но это было честно заработанное. Он перечислил мне первые десять тысяч в счёт долга, и я расплакалась.
— Артём, не надо. Оставь себе, тебе нужно на жизнь.
— Бабушка, я обещал. Я буду отдавать. Это важно для меня. Чтобы чувствовать, что я исправляюсь.
Он снял комнату на окраине, в старом панельном доме. Мы вместе выбирали, вместе привозили вещи. Комната была маленькая, с общей кухней и душем, но чистая. Артём повесил на стену фотографию нас двоих — ту, где ему пять лет, а я держу его на руках в парке. Я смотрела на эту фотографию и думала: сколько всего произошло с тех пор. Но мы справились.
Первые два месяца всё шло хорошо. Артём работал, ходил к психологу, звонил мне каждые три дня. Рассказывал, как продвигается с заказами, как учится новым технологиям, как борется с соблазном зайти на игровые сайты. Он сказал, что поставил на компьютер блокировщики, удалил все приложения, связанные с азартными играми. Он был честен, и я верила ему.
Но в августе всё изменилось.
Артём перестал звонить. Сначала я не придала этому значения — подумала, занят работой. Потом прошла неделя. Я позвонила сама. Он не ответил. Написала — прочитал, но не ответил. На второй день я поехала к нему. Постучала в дверь — никто не открыл. Я постучала сильнее, позвала. Наконец дверь распахнулась.
Артём стоял на пороге в мятой футболке, с красными глазами, небритый. За ним в комнате был бардак — разбросанные вещи, пустые пачки лапши, грязная посуда. На столе — ноутбук.
— Бабушка… — выдохнул он.
Я вошла, закрыла дверь.
— Что случилось?
Он опустился на кровать, закрыл лицо руками.
— Я сорвался. Две недели назад. Один раз зашёл на сайт, думал — просто посмотрю. Потом сыграл на сто рублей. Выиграл триста. Потом ещё, ещё… Бабушка, я снова проиграл. Всё, что заработал за два месяца. Сорок тысяч. Всё.
Я села рядом, чувствуя, как внутри снова поднимается паника.
— Ты ходил к психологу?
Он покачал головой.
— Пропустил два занятия. Мне показалось, что я справляюсь сам. А потом… Потом всё повторилось. Бабушка, я не знаю, что со мной. Я думал, я вылечился. А оказалось, что нет.
Я взяла его за руки.
— Артём, послушай меня. Зависимость — это не простуда. Она не лечится раз и навсегда. Это — работа на всю жизнь. Ты сорвался, это случается. Но важно — что ты сделаешь дальше. Ты можешь сдаться, снова начать играть, снова влезть в долги. Или ты можешь признать срыв, вернуться к психологу, начать заново. Что ты выберешь?
Он молчал долго.
— Я не знаю, бабушка, — прошептал он наконец. — Я так устал бороться. Каждый день — борьба. Каждый раз, когда вижу рекламу казино, когда друзья зовут в бар, где есть автоматы… Это никогда не кончится. Может, мне просто смириться? Может, я такой, и ничего не изменить?
Я почувствовала, как внутри поднимается гнев. Не на него — на эту проклятую болезнь, которая вытягивала из моего внука жизнь.
— Нет, — сказала я твёрдо. — Ты не такой. Ты — человек с зависимостью, но это не приговор. Да, будет трудно. Всю жизнь. Но ты можешь научиться жить с этим. Миллионы людей живут. Ходят на группы поддержки, к психологам, избегают триггеров. Ты тоже сможешь. Но для этого тебе нужно встать сейчас, пойти к психологу и сказать: я сорвался, помогите мне.
Артём поднял на меня глаза. В них была такая боль, что я едва сдержалась, чтобы не заплакать.
— А если я снова сорвусь?
— Тогда ты снова придёшь за помощью. И ещё раз. И ещё. Сколько потребуется. Я буду рядом. Но ты должен сам идти. Я не могу тащить тебя силой. Понял?
Он кивнул. Встал, умылся, оделся. Мы вместе поехали к его психологу — женщине средних лет, Марине Сергеевне. Она приняла нас сразу, выслушала Артёма, потом сказала:
— Артём, срыв — это не конец лечения. Это часть процесса. Важно, что вы пришли сюда, а не продолжили играть дальше. Мы возобновим еженедельные сессии. И я рекомендую вам начать посещать группу анонимных игроков. Там вы встретите людей с таким же опытом. Они поддержат вас.
Артём согласился. Марина Сергеевна дала ему адрес группы, которая собиралась каждый вторник в районной библиотеке. Я проводила его до дома, убрала комнату, приготовила еду. Он сидел молча, смотрел в стену.
— Бабушка, — сказал он вдруг. — Почему ты не бросаешь меня? Я тебе столько причинил боли. Столько денег потратил. А ты всё равно здесь.
Я села рядом.
— Потому что я твоя бабушка. Потому что я люблю тебя. Но это не значит, что я буду терпеть всё. Если ты снова начнёшь врать, скрывать, если снова влезешь в долги и придёшь ко мне за деньгами — я откажу. Я помогу тебе лечиться, но не буду покрывать. Запомни это.
Он кивнул.
— Я понял, бабушка. Спасибо.
Я уехала домой поздно вечером, вымотанная. Села на диван, достала таблетки от давления, запила водой. За окном шёл дождь. Я смотрела на капли, стекающие по стеклу, и думала: сколько ещё? Сколько ещё сил у меня хватит?
На следующей неделе Артём пошёл на группу. Позвонил мне после встречи, голос был спокойнее.
— Бабушка, там действительно помогает. Люди рассказывают свои истории, и я понимаю — я не один. У кого-то сорвалось через год, у кого-то через пять лет. Но они продолжают бороться. Один мужчина сказал: «Каждый день без игры — это победа». Мне понравилось.
Я улыбнулась, впервые за много дней.
— Молодец, Артём. Продолжай ходить.
Сентябрь прошёл спокойно. Артём ходил на группу, к психологу, работал. Он снова начал перечислять мне деньги — по пять тысяч в месяц. Я не брала, откладывала на его счёт, но ему не говорила. Пусть чувствует ответственность.
В октябре я встретила на улице того самого детектива, Игоря Викторовича. Он узнал меня, поздоровался.
— Нина Петровна! Как дела? Как внук?
Я рассказала коротко. Он слушал, кивал.
— Вы молодец, — сказал он. — Не каждая бабушка на такое решится. Многие покрывают до конца, а потом хоронят. Вы спасли ему жизнь.
— Надеюсь, — ответила я. — Но это долгий путь.
— Долгий, — согласился он. — Но вы на нём не одна. Это главное.
Мы попрощались. Я шла домой и думала о его словах. Да, я не одна. Рядом — Артём, который борется. Рядом — психолог, группа поддержки. Рядом — моя вера в то, что он справится.
Но впереди было ещё одно испытание, последнее.
ЧАСТЬ 7
В ноябре, ровно через год после того, как всё началось, мне снова позвонил незнакомый номер. Я похолодела — сразу вспомнила тот грубый голос кредиторов. Но ответила.
— Нина Петровна? — Голос был другой. Мужской, но мягкий, интеллигентный. — Меня зовут Виктор. Я звоню из благотворительного фонда «Второй шанс». Мы помогаем людям с игровой зависимостью. Ваш внук, Артём Савельев, обратился к нам за консультацией. Мы хотели бы встретиться с вами, если можно.
Я удивилась.
— Артём обратился к вам? Он мне не говорил.
— Он не хотел вас беспокоить, но мы настояли на встрече с близкими. Это важная часть реабилитации. Можем мы приехать к вам завтра?
Я согласилась. На следующий день ко мне пришли двое: Виктор — мужчина лет пятидесяти, в очках, с доброй улыбкой, и молодая девушка, Катя, психолог фонда. Они сели за стол, я поставила чай.
— Нина Петровна, — начал Виктор, — мы работаем с игроманами уже десять лет. Помогаем не только лечиться, но и восстанавливать жизнь после. Артём пришёл к нам месяц назад. Рассказал свою историю. Мы хотим предложить ему участие в нашей программе наставничества.
— Что это значит? — спросила я.
Катя наклонилась вперёд:
— Это значит, что Артём будет встречаться раз в неделю с человеком, который прошёл через то же самое и уже много лет живёт без игры. Наставник поддерживает, делится опытом, помогает не сорваться. Плюс, мы организуем для Артёма бесплатные занятия — компьютерные курсы, чтобы он мог повысить квалификацию и зарабатывать больше. Мы хотим, чтобы он не просто не играл, а строил полноценную жизнь.
Я слушала, и на глаза наворачивались слёзы.
— Это… Это бесплатно?
— Да, — кивнул Виктор. — Фонд существует на пожертвования. Мы не берём денег с участников программы. Но нам нужно ваше согласие, Нина Петровна. Потому что семья — это главная поддержка для человека с зависимостью. Если вы не верите в него, программа не поможет.
Я вытерла слёзы.
— Я верю. Всегда верила. Даже когда было очень трудно.
Катя улыбнулась.
— Тогда мы начинаем. Завтра Артём встретится со своим наставником, Петром. Ему сорок пять лет, он не играл десять лет. Он понимает, через что проходит ваш внук.
Они ушли, оставив мне брошюры и контакты. Я позвонила Артёму.
— Почему ты мне не сказал про фонд?
— Я хотел сначала убедиться, что это всерьёз, — ответил он. — Бабушка, я не хотел давать тебе ложную надежду. Но они действительно помогают. Пётр — он такой классный. Мы уже говорили по телефону. Он сказал, что понимает меня. Что сам был на грани самоубийства, но выбрался. Бабушка, я думаю, у меня получится.
Я улыбнулась сквозь слёзы.
— У тебя получится, Артём. Я знаю.
Следующие месяцы Артём работал с наставником, ходил на курсы, продолжал посещать группу поддержки. Он начал зарабатывать больше — по сорок-пятьдесят тысяч в месяц. Перечислял мне по пятнадцать тысяч, и я уже не отказывалась — долги нужно было закрывать. К Новому году мы вместе подсчитали: он вернул сто пятьдесят тысяч. Оставалось ещё четыреста пятьдесят, но это было реально.
На Новый год Артём пришёл ко мне с подарком — небольшой иконкой и букетом цветов.
— Бабушка, — сказал он, обнимая меня, — спасибо. За то, что не бросила. За то, что не сдалась. Я знаю, тебе было адски тяжело. Но ты спасла меня.
Я гладила его по голове, как в детстве.
— Ты сам себя спас, Артём. Я только показала дверь. А войти в неё ты решил сам.
Мы сидели за столом, ели оливье, смотрели старые советские фильмы по телевизору. За окном падал снег. Я смотрела на Артёма — живого, трезвого, с ясными глазами — и думала: мы справились. Не до конца, путь ещё долгий, но главное сделано. Он выбрал жизнь.
В феврале Артём познакомился с девушкой. Не с Леной, той, что писала письмо, а с новой — Машей, программисткой, которую встретил на курсах. Она знала о его прошлом — он сам рассказал на второй встрече. Она не испугалась. Сказала, что у её брата была алкогольная зависимость, и он тоже лечился. Они стали встречаться. Артём привёл её ко мне в марте.
Маша была тихая, серьёзная девушка с тёмными волосами и умными глазами. Мы пили чай, разговаривали. Она сказала мне потом, на кухне, когда Артём вышел покурить:
— Нина Петровна, я не наивная. Я знаю, что зависимость может вернуться. Но я вижу, как Артём работает над собой. Я верю в него. И я буду рядом.
Я обняла её.
— Спасибо, девочка. Спасибо, что не осудила.
Весной Артём нашёл постоянную работу — в небольшой IT-компании, junior-разработчиком. Зарплата была шестьдесят тысяч, но со временем обещали повышение. Он съехал из комнаты, снял однушку вместе с Машей. Я приехала к ним на новоселье. Квартира была маленькая, но уютная. Артём показывал мне комнаты, рассказывал планы. Он больше не говорил о быстрых деньгах, о стартапах. Говорил о работе, о карьере, о том, что через пару лет они с Машей хотят пожениться.
Я сидела у них на кухне, пила чай и думала: вот она, моя награда. Не деньги, которые он возвращает. Не извинения. А это — его новая жизнь, которую он строит сам, своими руками, честно.
В мае ему исполнилось двадцать семь. Мы отмечали у меня. Пришли Маша, Пётр-наставник, Марина Сергеевна-психолог, Катя из фонда. Мы сидели за столом, смеялись, вспоминали смешные истории. Артём встал, поднял бокал:
— Я хочу сказать спасибо всем, кто здесь. Бабушке — за то, что не дала мне сгнить. Петру — за то, что показал, что можно жить без игры. Марине Сергеевне — за терпение. Кате и фонду — за веру. Маше — за любовь. Два года назад я сидел в казино и думал, что моя жизнь кончена. Сегодня я знаю, что она только началась.
Мы выпили. Я вытерла слёзы. Пётр подошёл ко мне, положил руку на плечо.
— Нина Петровна, вы — герой. Не каждый родитель на такое способен.
Я покачала головой.
— Я просто любила его. И не могла смотреть, как он умирает.
Вечером, когда все разошлись, Артём остался помочь мне убрать. Мы мыли посуду молча. Потом он сказал:
— Бабушка, я скоро закрою весь долг. Ещё полгода, и я верну все деньги. А потом… Потом я хочу купить тебе путёвку. На море. Ты никогда нигде не была, только работала всю жизнь. Хочу, чтобы ты отдохнула.
Я улыбнулась.
— Хорошо, Артём. Поедем вместе. Ты, я и Маша.
Он обнял меня.
— Поедем, бабушка. Обязательно.
Я стояла у окна, смотрела, как он уходит — высокий, с прямой спиной, с уверенной походкой. Мой внук. Тот, которого я чуть не потеряла. Но мы выстояли. Вместе.
ЧАСТЬ 8
Прошёл год. Артём не сорвался ни разу. Продолжал ходить на группу поддержки, к психологу — теперь раз в месяц. Работал, рос профессионально. Его повысили до middle-разработчика, зарплата подскочила до ста тысяч. Он закрыл долг передо мной в декабре, в мой день рождения. Пришёл с Машей, с тортом, с конвертом.
— Бабушка, — сказал он, протягивая конверт. — Это последний платёж. Четыреста пятьдесят тысяч. Я вернул всё. Прости, что так долго.
Я открыла конверт, увидела деньги, и не смогла сдержать слёз.
— Спасибо, Артём. Но знаешь что? Эти деньги — твои. Я всё это время откладывала. Это будет вашим с Машей свадебным капиталом.
Артём и Маша переглянулись, потом расплакались вместе со мной. Мы обнимались втроём на кухне, и я думала: это счастье. Вот оно, простое человеческое счастье, которого я так ждала.
В марте Артём сделал Маше предложение. Они расписались тихо, без пышной свадьбы — просто мы втроём, свидетели и ужин в ресторане. Маша была в простом белом платье, Артём — в костюме. Они смотрели друг на друга с такой любовью, что у меня сжималось сердце.
После росписи Артём подошёл ко мне, обнял.
— Бабушка, если бы не ты, меня бы здесь не было. Ни меня, ни этой свадьбы, ни будущего. Спасибо тебе за жизнь.
Я гладила его по спине, шептала:
— Живи, Артём. Живи долго и счастливо. Это всё, что мне нужно.
Летом мы поехали на море — втроём, как и обещали. Анапа, маленький пансионат, неделя. Я первый раз в жизни видела море. Стояла на берегу, босиком, волны накатывали на ноги, и я плакала от переполнявшего меня чувства. Артём и Маша стояли рядом, держали меня за руки.
— Красиво, правда? — спросил Артём.
— Очень, — ответила я. — Очень красиво.
Мы гуляли по набережной, ели мороженое, катались на катамаране. Артём смеялся, как ребёнок, когда мы чуть не перевернулись. Маша фотографировала всё подряд. Я сидела на пляже, под зонтиком, и смотрела на них — молодых, счастливых, живых. И думала: мы прошли через ад. Через ложь, предательство, долги, страх, срывы. Но мы выстояли. Потому что любили друг друга. Потому что не сдались.
Вернувшись домой, я почувствовала, что могу наконец выдохнуть. Впервые за три года я легла спать без таблеток от давления, без тревоги, без страха, что завтра снова всё рухнет. Я знала: Артём справится. Он научился жить. Научился бороться. И я научилась отпускать, доверять, не брать на себя его боль.
Осенью Маша сказала мне, что беременна. Я расплакалась от радости. Правнук или правнучка. Новая жизнь. Новое начало.
— Бабушка, — сказал Артём, когда мы сидели втроём у меня на кухне, — если будет мальчик, я назову его в честь деда. А если девочка — Ниной, в честь тебя.
Я покачала головой.
— Назовите, как захотите. Главное — любите его. И научите честности. Это самое важное.
Они кивнули.
Сейчас, когда я пишу эту историю, прошло почти четыре года с того дня, как Артём попросил у меня деньги на «стартап». Четыре года боли, страха, борьбы. Но и надежды, любви, веры. Артём уже три года не играет. У него хорошая работа, любящая жена, скоро родится ребёнок. Он по-прежнему ходит на группу поддержки — теперь сам стал наставником для новичков. Помогает тем, кто только начинает свой путь.
Я смотрю на него и понимаю: я сделала правильный выбор. Тогда, в той страшной ночи, когда кредиторы пришли ко мне домой, я могла сдаться. Могла продать квартиру, отдать долг, покрыть его снова. Или могла просто отвернуться, выгнать, забыть. Но я выбрала третий путь — самый трудный. Путь жёсткой любви. Я сказала «нет» его зависимости, но «да» его жизни. И это спасло нас обоих.
Не знаю, что будет дальше. Может, он снова сорвётся — зависимость коварна. Но я знаю: он теперь умеет подниматься. Умеет просить помощи. Умеет бороться. А я буду рядом. Не чтобы спасать, не чтобы покрывать. А чтобы поддерживать. Верить. Любить.
Позавчера Артём позвонил мне поздно вечером.
— Бабушка, — сказал он, — сегодня на группе был новый парень. Двадцать три года, проиграл деньги родителей, хочет покончить с собой. Я говорил с ним после. Рассказал свою историю. Сказал, что выход есть. Он плакал, благодарил. Бабушка, я понял: всё, что со мной случилось, было не зря. Я могу теперь помогать другим. Это даёт смысл.
Я слушала его, и внутри разливалось тепло.
— Помогай, Артём. Это хорошее дело.
Мы попрощались. Я положила трубку, подошла к окну. За стеклом шёл снег, первый в этом году. Город укутывался в белое. Красиво, тихо, спокойно.
Я думала о том, что жизнь не закончилась в ту страшную ночь. Она продолжилась. Трудно, больно, но продолжилась. И в конце этого длинного тёмного тоннеля мы нашли свет. Не яркий, не ослепительный. Тихий, тёплый, человеческий. Свет надежды. Свет прощения. Свет новой жизни.
И этого достаточно.
Я села за стол, налила себе чаю, достала старый альбом с фотографиями. Вот Артём — совсем маленький, на качелях. Вот он — школьник, с букетом первого сентября. Вот мы вместе на даче, сажаем картошку. Столько воспоминаний. Столько лет. Не все были лёгкими. Но мы прошли их вместе.
Я закрыла альбом, отпила чай. Завтра снова работа, снова обычный день. Но теперь я знаю: самое страшное позади. Впереди — только жизнь. Простая, обычная, человеческая жизнь. Со всеми её радостями и трудностями. Но это — жизнь. А не выживание.
И я благодарна за неё. За каждый новый день. За каждый звонок от Артёма. За каждую улыбку Маши. За будущего правнука или правнучку, которого я скоро увижу.
Да, я потеряла все свои сбережения. Да, я влезла в долги. Да, я постарела на десять лет за эти четыре года. Но я не потеряла главного. Я не потеряла своего внука. Своей семьи. Своей веры в то, что любовь и правда сильнее лжи и зависимости.
И это — моя победа. Горькая, трудная, выстраданная. Но всё-таки победа.
За окном продолжал падать снег, укрывая город белым покрывалом. Я сидела у окна, пила тёплый чай и улыбалась.
Всё будет хорошо.
КОНЕЦ