— Ты серьёзно, Валера?! — Валентина даже нож из рук уронила, так ей в этот момент в душу будто кипятка плеснули. — Хочешь сказать, она к нам опять пожалует? Вот прямо сегодня? Прямо сюда?
Муж стоял в прихожей, с небритым лицом, в мятой рубашке, и, по всему видно, сам не рад был тому, что сказал.
— Да ну чего ты так сразу? Мама просто заехать хотела. На пару дней.
— "Просто заехать" — как будто она соседка, а не человек, который на моём юбилее называл меня «прилипалой»! — Валя повернулась к нему резко, так что полотенце с плеча соскользнуло. — Забыл, да? А я помню, как она говорила, что я тебя «окрутила», что ты из-за меня с друзьями общаться перестал.
Валерий вздохнул, развёл руками, как школьник перед строгой учительницей.
— Валь, ну перестань ты вспоминать старое. Она тогда вспылила, у неё язык без костей, ты ж знаешь. Ну, выпила немного...
— Да сколько можно всё этим оправдывать, а? — Валя повысила голос. — Всё у тебя "немного", всё у тебя "она не со зла". А мне потом жить с этим! Она, между прочим, полгода не звонила даже внучке. И тут вдруг — приехать захотела? С чего бы это?
Он молчал, опустив глаза. Похоже, и сам не понимал, зачем вообще поднял эту тему.
Валя, кипя, поставила тарелку на стол.
— Вот скажи честно: ты хоть раз своей маме сказал, что она перегнула палку? Хоть раз заступился? Нет ведь! Ты только стоял, как мебель, когда она меня поливала на людях.
Валерий скривился, будто от зубной боли.
— Ну ты же знаешь, с ней бесполезно спорить. Чем больше возражаешь, тем хуже делает. Я просто стараюсь не провоцировать.
— А я, значит, должна терпеть, да? — в голосе Вали зазвенел металл. — Терпеть её колкости, унижения, вот это всё. Да пошло оно!
Она в сердцах села на табуретку, вытерла руки о фартук.
— Я тебе так скажу, Валера: пусть твоя мама сначала извинится. Нормально, по-человечески. А потом пусть приезжает.
Он смотрел на жену, как на бомбу, у которой вот-вот сработает детонатор.
— Извинится? Ты представляешь себе это?
— Очень даже представляю. Стоит она, гордая вся, но говорит: "Валя, я была неправа". Вот тогда — пожалуйста, приходи, хоть живи у нас месяц.
Муж рассмеялся нервно, недоверчиво.
— Ну ты загнула, конечно. Мама на колени? Да она скорее под поезд ляжет!
— Ну и пусть ложится куда хочет, — холодно бросила Валя. — Но двери этой квартиры для неё закрыты.
Повисла тишина. За окном лениво капал октябрьский дождь, по подоконнику стучали мокрые листья. Валя вытерла лоб ладонью, вдруг почувствовала усталость — такую, что хоть ложись и не вставай.
— Валь, — тихо начал Валерий, — ну ты пойми, она стареет, ей тяжело одной. Да и я не могу так — между вами, как дурак, бегать. Она ведь мать.
— Мать, мать, мать... — перебила она. — А я кто тебе тогда? Просто кухарка с твоей фамилией?
Валерий отвернулся, будто не слышал.
— Я не знаю, как ты не можешь её простить. Всё же семья.
— Какая семья, если в ней нет уважения? — отрезала Валя. — Я её ни разу не унизила, а она меня постоянно гнобит. За что? Что я не бегаю у неё под носом с подносом?
Он пожал плечами, подошёл к холодильнику, открыл дверцу, будто ища там ответы.
— Может, просто не воспринимает тебя как "свою". Ей надо время.
— Да прошло уже шесть лет, Валера! Шесть лет, ты слышишь? — Валя встала, руки тряслись. — За это время можно хоть верблюда приручить, а не то что невестку принять.
— Ну что я сделаю, Валь? Ты же знаешь, как она. Я не выбирал, какая она мать.
— А я выбирала, что ли? — усмехнулась она. — Знаешь, я думала, что со временем всё утрясётся. Но нет. Она как приезжает — так потом неделю отмывай квартиру от её "энергетики".
Муж опустил глаза, постоял молча, потом выдохнул:
— Всё, я понял. Я ей скажу, чтобы не приезжала.
Валя скрестила руки.
— Вот и славно. Только скажи это нормально, по-взрослому. Без вот этих твоих "мама, Валя не хочет, но я тут ни при чём". Прямо скажи: не надо приезжать, пока не извинишься.
Он кивнул, но в глазах мелькнуло сомнение — видно было, что он не способен на такую жёсткость.
Через пару часов, когда ужин был готов, Валя услышала, как он тихо говорит кому-то по телефону. Голос приглушённый, но она поняла — с мамой.
— Да, мам, приезжай. Конечно, приезжай. Валя просто устала. Нет, нет, всё нормально.
Она стояла в коридоре, не видимая ему, и слушала. Потом, не сказав ни слова, вернулась на кухню и села за стол. Вилка дрожала в руках, будто от холода.
— Ну что, — спросила она, когда он зашёл. — Успел предупредить?
— Валь, не кипятись, — виновато сказал он. — Я не смог ей отказать. Она уже на вокзале, через час будет здесь.
Она подняла глаза.
— Ты издеваешься?
— Ну а что я мог? Она мать! Она же не навсегда, просто переночует...
— Знаешь, — Валя встала, — я думала, у нас с тобой хоть какая-то одна линия есть — где "мы", а не "ты и твоя мама". А выходит, я ошибалась.
Он шагнул к ней, хотел обнять, но она отстранилась.
— Не трогай. Иди встречай свою маму. Только знай: если она переступит порог этой квартиры без извинений, я уйду. И не шучу.
— Да ты просто истеришь! — не выдержал он. — Всю жизнь обиды копишь!
— А ты всю жизнь трусишь, — тихо сказала она и отвернулась.
Он хлопнул дверью.
Оставшись одна, Валя стояла посреди кухни и слушала, как по крыше гремит дождь. На секунду стало жаль себя — но потом включилась холодная злость.
Она знала: вечер обещает быть долгим.
Когда в домофон раздался звонок, она даже не вздрогнула.
На экране — знакомое лицо, кислое, как прошлогоднее яблоко.
Оксана Олеговна. Рядом Валерий, как нашкодивший мальчишка.
Валя не открыла. Пусть постоят. Пусть подумают.
Звонок повторился, настойчиво. Потом послышался голос свекрови, громкий, с командными нотками:
— Валентина! Ты там что, спятила? Мы с дороги, открывай немедленно!
Ответа не последовало. Только телевизор за стеной тихо бубнил новости.
Снова звонок. Стук. И ругань — злая, ядовитая, как всегда.
— Я, значит, мать твоего мужа, а ты меня на лестнице держишь?! Да я сейчас...
— А я тебе говорила, Валерий, — сдержанно ответила Валя сквозь дверь, — что без извинений никто сюда не войдёт.
— Ах ты хамка! — взвизгнула свекровь. — Да я тебя на место поставлю!
— Попробуйте, — спокойно произнесла Валя и повернула замок ещё на один оборот.
Минут десять Валентина просто стояла, прислушиваясь, как за дверью то ругаются, то шушукаются. Иногда муж что-то пытался тихо сказать матери, но она перекрикивала его, не желая ни слушать, ни понимать.
И всё бы ничего, если бы не это мерзкое чувство внутри — будто кто-то медленно ворочает нож. Не от злости даже — от усталости. От того, что всё это уже проходило сто раз, и каждый раз одинаково.
— Валера! — донеслось за дверью. — Да ты хоть скажи ей, пусть откроет! Или я прямо сейчас участкового вызову, пускай разбираются! Я в своей квартире стою, между прочим!
Валя тихо усмехнулась.
В своей, говоришь? Ну-ну.
Она ещё немного подождала, потом щёлкнула замком и открыла дверь. Спокойно, без истерики. На пороге — Оксана Олеговна, в пальто, с зализанной причёской, с той же надменной гримасой, от которой у Вали каждый раз хотелось швырнуть чем-нибудь тяжёлым. А за её спиной — Валера, мятежный, побледневший, но всё равно молчаливый.
— Ну наконец-то! — с порога начала свекровь. — Что это за цирк ты устроила, Валентина? Ты вообще понимаешь, с кем разговариваешь? Я мать твоего мужа!
— Я прекрасно понимаю, с кем разговариваю, — холодно ответила Валя, не отходя с прохода. — И с самого начала была готова к спектаклю. Только я сегодня — не зритель.
Оксана Олеговна громко вздохнула, обвела взглядом прихожую, как будто проверяла, не навели ли тут без неё беспорядок.
— Валера, ну ты посмотри! Шесть лет живёте, а у неё даже коврик у двери грязный! Я вот не понимаю, чему тебя эта женщина научила.
— Мама, не начинай, — устало попросил Валерий.
— Я не начинаю, я просто констатирую факт! — возмутилась свекровь, снимая перчатки. — Женщина должна быть хранительницей очага, а не...
— Хватит, — резко перебила Валя. — Вы приехали поговорить или оскорблять?
— Да мне с тобой и говорить-то не о чем! — рявкнула та. — Просто хотела увидеть сына, внучку... хотя, судя по всему, ты и это запретишь!
Валя сложила руки на груди, словно ставила точку в споре.
— Внучка у бабушкиной любви не просит. И потом, дочка сейчас у моих родителей, слава богу. Там хоть воздух спокойный.
Оксана Олеговна вспыхнула.
— А! Значит, спрятала ребёнка от родни? Молодец, ничего не скажешь!
Валентина чуть прищурилась.
— Да что вы, просто не хочу, чтобы ребёнок видел, как её бабушка орёт на мать.
На секунду наступила тишина. Валерий переминался с ноги на ногу, будто ждал, когда всё это кончится. Но ни одна из женщин не собиралась отступать.
— Валь, ну хватит, — наконец выдохнул он. — Давай просто сядем, спокойно поговорим. Мама устала с дороги...
— Вот пусть сначала извинится, — спокойно ответила Валя, глядя свекрови прямо в глаза.
Та задохнулась от возмущения.
— Что? Это ты мне говоришь — мне?! Чтобы я перед тобой извинялась?
— Именно, — Валя даже не моргнула. — Я вам уже объясняла условия.
— Валера, ты это слышишь?! — свекровь всплеснула руками. — Она требует, чтобы я просила у неё прощения!
— Да всё я слышу... — пробормотал он, не поднимая глаз.
— Мама, просто... может, не будем сейчас... — попытался он вставить, но она уже пошла в атаку.
— Ты что, тоже на её сторону? Сына против матери настраиваешь, змея? — свекровь ткнула пальцем в Валю. — Да я знала, что ты коварная, но чтобы так...
— А я знала, что вы хамка, — спокойно ответила Валя. — Но чтобы настолько — это даже для вас новость.
Валерий поднял голову.
— Валь, не перегибай, ладно?
— Я перегибаю? — она рассмеялась сухо. — Да я вообще молчала всё это время, пока ваша "мамочка" тут стены глоткой трясёт!
— Девочка, ты вообще понимать должна, где ты находишься! — опять взвилась свекровь. — Это квартира моего сына!
— Вот тут вы и ошиблись, — ровно сказала Валентина. — Она уже давно не вашего сына.
Повисла мёртвая тишина. Только дождь за окном постукивал по подоконнику.
— Что? — не поняла Оксана Олеговна.
Валя облокотилась на дверной косяк и посмотрела на Валеру.
— Ну что, расскажешь сам? Или мне начать?
Он закрыл глаза, словно хотел провалиться сквозь землю.
— Валера, о чём она говорит? — голос матери стал тоньше, тревожнее.
— Расскажи, — спокойно повторила Валя. — Или я сама объясню, что за чудеса у нас с жильём произошли.
Он не ответил. Тогда Валентина пошла к комоду, достала папку с документами и положила на стол.
— Вот, посмотрите. Договор купли-продажи. Квартиру мы с Валерой продали моим родителям. Потому что у вашего сына были долги. Большие. Очень большие.
Оксана Олеговна побелела.
— Что за бред?! Какие долги?
— А вы спросите у него, — кивнула Валя на мужа. — Он, может, расскажет, куда дел деньги. Или сколько проиграл.
— Валь, не надо... — тихо сказал Валера.
— Надо, — резко ответила она. — Пусть всё всплывёт. А то у нас тут все любят строить из себя святых, пока грязь не вылезет наружу.
Свекровь повернулась к сыну, глаза расширены, руки дрожат.
— Это правда? Валера, ты проиграл квартиру?
Он не ответил. Только опустился на стул и уставился в пол.
— Господи... — прошептала Оксана Олеговна. — Это что же, мы теперь у чужих живём?
— Не у чужих, а у моих родителей, — спокойно уточнила Валентина. — Они покрыли его долги, потому что я просила. Иначе, возможно, вас бы уже навещали те, кому ваш сын должен.
— Как ты могла мне не сказать?! — закричала свекровь на сына. — Сколько можно позорить семью?!
— А вы не переживайте, — вмешалась Валя. — Семьи-то уже нет. Я собираюсь подать на развод.
Все слова застряли в воздухе, будто время на секунду остановилось.
Валерий поднял глаза, впервые глядя прямо на жену.
— Подожди... Ты серьёзно?
— Более чем, — ответила она. — Я устала жить между тобой и твоей мамой. Это не семья — это цирк. А я больше не хочу быть клоуном.
— Валя, не руби с плеча... — он шагнул к ней, но она отступила.
— Поздно, Валера. Очень поздно.
Оксана Олеговна резко вскочила, будто её током ударило.
— Да ты всё это подстроила! Специально! Переписала квартиру на своих, чтобы моего сына выставить на улицу!
— Нет, — Валя спокойно сложила документы обратно в папку. — Я просто спасла вас всех от позора. И да, теперь мне легче, потому что всё наконец-то вышло наружу.
— А дочка? — хрипло спросил Валерий. — Ты мне её не отдашь?
— Посмотрим, как суд решит, — ответила Валя, не поднимая взгляда.
Она подошла к двери, открыла её настежь и указала рукой наружу.
— Всё. Время визита закончилось. Идите.
Свекровь шагнула вперёд, будто собиралась что-то сказать, но вместо этого только прошипела:
— Ты ещё пожалеешь.
— Возможно, — спокойно ответила Валя. — Только поздно уже.
Валерий стоял, не двигаясь. Потом взял папку с документами, выдохнул и тихо сказал:
— Я виноват. Но ты хотя бы могла...
— Могла что? Промолчать ещё пару лет, пока ты всё до копейки не сольёшь? Нет уж, спасибо.
Она стояла прямо, не дрожала, не плакала. Даже голос звучал спокойно — так бывает, когда все чувства уже выгорели дотла.
— Уходите, Валера, — повторила она. — С мамой. Так будет правильно.
Он помедлил, потом кивнул и пошёл к выходу. Свекровь фыркнула, проходя мимо, но ничего не сказала.
Когда дверь за ними закрылась, Валентина впервые за вечер выдохнула по-настоящему.
Она сняла фартук, бросила на стул, села на диван. В квартире стояла тишина. Даже холодильник будто затих, почувствовав перемену.
За окном лил дождь, и в его шуме было что-то очищающее.
Она достала телефон, открыла чат с родителями.
«Мам, всё. Они ушли. Завтра приеду за дочкой».
Пальцы дрожали, но это уже не была нервная дрожь — просто усталость.
Валентина посмотрела на стену, где висела фотография: она, Валера и дочка на море, ещё до всех этих долгов, ссор и криков. На снимке они смеются, счастливые, будто из другой жизни.
Она подошла, сняла фото, положила в ящик стола и тихо закрыла.
— Всё, хватит, — прошептала она. — Теперь только вперёд.