Женёк | Писака

Дарья стояла посреди своей прихожей и чувствовала себя последней дурой. Ну вот реально, полной идиоткой. Отпуск на море, две недели неги, солнца и тишины – и что? Вернулась в свою же квартиру, как на минное поле. И мин этих было трое: пятилетний сорванец Данил, трёхлетняя визгливая Софка и двухлетний Макар, чьё единственное умение – находить самое ценное и немедленно это ломать. Оксана, её подруга с института, с которой их связывали двадцать лет дружбы, три скандальных развода общих знакомых и миллион сплетен за бокалом вина, сейчас сидела на её диване, как королева...

Три года прошло с того новогоднего чуда. Три года, за которые Маша из замкнутой девочки превратилась в уверенную двадцатилетнюю девушку, студентку юридического факультета. И вот она выходила замуж. За Артёма. Надежда до сих пор помнила их первую встречу. Артём пришёл в гости, принёс цветы и торт, сидел прямо, говорил взвешенно. Сергей тогда пошутил за столом, глядя на его почти военную выправку: — Артём, а ты случайно не из разведки? Так чётко отвечаешь на все вопросы. Артём улыбнулся, но глаза остались серьёзными: — Нет, просто уважаю ваше время и вашу дочь...

«Хватит. Сегодня я не промолчу», — мелькнуло в голове. — Надюша, да ты спишь что ли ещё? — послышалось из кухни, и голос Светланы Геннадьевны был такой бодрый, будто на дворе не семь утра субботы, а полдень буднего дня. — Где у тебя соль крупная? Я тут вам супец сварить хотела, а соли нет. И мусор кто вчера забыл вынести? — Опять… — выдохнула Надя, накинула халат и поплелась на кухню. — Светлана Геннадьевна, вы серьёзно? Ну какой суп в семь утра? — А что? Вы молодые, вам питаться нужно нормально! Тем более скоро Новый год, надо по-человечески готовиться...

Пар от ещё тёплой воды ударил ей в лицо, и Лена, тяжело выдохнув, опёрлась ладонями о край раковины. Пальцы дрожали. В животе неприятно перекручивало — там же лежали те самые продукты, купленные почти автоматически: майонез, колбаса, горошек. Новый год уже через несколько дней, а у неё снова этот ритуал, навязанный годами, будто у них вообще нет выбора. — Чёрт… — прошептала она и резко повернулась к дверному проёму. — Серёёёж! Из гостиной донёсся недовольный вздох, потом шаги. Муж появился на кухне, с ноутбуком под мышкой, в той самой футболке, которую Лена уже два года просила выбросить...

— Ты совсем рехнулась, Дарья? Мать? В полицию? — голос Макса треснул, не выдержав. Он стоял посреди кухни, только что вернувшийся с ночной смены, еще в уличной куртке, лицо серое от усталости и дикого известия, которое я ему только что выложила. Я не отводила взгляда, держала кружку с остывшим чаем, чтобы руки не дрожали. — Она украла ключи от моей машины, Максим. Украла. Прямо из нашей прихожей. И отдала твоему брату, чтобы он сдал её на разборку. Это называется угон. Или ты как это называешь? —...

— Ты с ума сошел, Олег? Совсем крышу снесло? — Марина замерла в дверях, пальцы впились в деревянный косяк так, что суставы выступили белыми буграми. Муж сидел на краю их двуспальной кровати, заваленной яркими коробками: кроссовки, спортивные браслеты, наушники в футуристичных футлярах. На коленях у него ноутбук, синеватый свет экрана выхватывал из полумрака комнаты самодовольное, сосредоточенное лицо. За окном — глубокая ноябрьская ночь, час пополуночи, в квартире тихо, только слышно, как за стеной посапывает восьмилетний Сашка...

— Ты понимаешь, на что ты меня подписываешь? — голос мужа, скрипучий от невыспанности и злости, прорвался сквозь утреннюю тишину кухни. Алексей швырнул на стол передо мной пачку распечатанных бумаг. Листы разлетелись, один упал прямо в лужу от остывшей чашки. — Это же кабала на десять лет, Кать! Десять лет отдавать половину зарплаты! И всё ради этой нашей «стабильности»? Я медленно вытерла руки полотенцем, давая себе секунду, чтобы не сорваться. За окном лил ноябрьский дождь, мелкий, противный, он стучал в стекло уже третью неделю подряд...

— Ты меня опять обманываешь, Катя. Даже под Новый год не можешь просто сказать правду? — С чего ты вообще решил, что имеешь право так со мной разговаривать? — я не повышала голос, но Максим всё равно вздрогнул, будто я крикнула. Он стоял в дверях моей кухни, опираясь плечом о косяк, и делал вид, будто только что не вломился ко мне без предупреждения. На улице декабрь, снег валит стеной, у него куртка вся белая, а ботинки уже натоптали грязи на полу. — Да потому что ты скрываешь что-то! — он махнул рукой, сбросив хлопья снега на пол...

— Ты слышишь? Я сказал — ключи на стол, живо! — голос Олега бил по ушам, как если бы он специально выбрал самый неприятный тон, тот, что он обычно берег «на случай важных разговоров». Ирина стояла у двери, ещё в пуховике, с сумкой в руках. Снег на воротнике не успел растаять — она только вошла. На улице декабрь, предновогодняя суета в городе уже началась, гирлянды висят на каждом магазине, а у них дома — свой личный ад. — Олег, ты можешь перестать кричать? — она устало стянула перчатки. — Я только из больницы...

— Ты меня опять обманул, Лёня. И на этот раз я тебе этого не прощу, — Елена почти не кричала, но каждое слово звенело, будто стекло трескалось на морозе. В квартире стоял декабрьский полумрак — короткий день уже угасал, гирлянды под потолком мигали тускло, как будто тоже устали. Новый год везде маячил — на улицах, в магазинах, в новостях, — только не здесь, не у них дома. Здесь пахло не мандаринами и праздником, а обидой. — Лена, подожди, пожалуйста… — Леонид вышел из кухни, вытирая ладони о джинсы...

— Чего я должна? — я даже не успела снять перчатки, как Зинаида Павловна уже вцепилась в меня взглядом, будто я ей всю жизнь портила. — Вы серьёзно так решили разговаривать со мной спустя семь лет молчания? — Не драматизируй, — отмахнулась она, будто обсуждала покупку хлеба, а не пыталась снова залезть в мою жизнь. — У нас с тобой семейный разговор. Ты же понимаешь, декабрь, хлопоты, Новый год скоро, а у Кирилла… сами видишь, времена тяжёлые. — Он взрослый мужик, — отрезала я. — Пусть сам решает свои проблемы...

Зал суда? Нет, обычный кабинет с дубовым столом и запахом старой бумаги, но у меня в животе всё скрутилось в ледяной комок, как только нотариус положил передо мной папку. — Вероника Павловна, — он начал говорить медленно, взвешивая каждое слово, будто боялся, что от громкого звука я рассыплюсь. — Процедура в целом стандартная, но есть момент, на который вам стоит обратить особое внимание. В завещании вашей матери есть особое условие. Я просто кивнула, впиваясь пальцами в кожаную ручку своей сумочки...