Дарья Десса. "Игра на повышение". Роман
Глава 49
– Конечно, Лина. С твоей мамой, Флоранс Парли, связано немало интересного, – начал он, бережно раскрывая страницы книги, в которой написана судьба очень близкого ему человека или, скорее всего, нескольких.
– Как вы сказали? – мой голос дрогнул, отражая бурю чувств, что внезапно взметнулась в душе, подобно грозовому ветру.
– Не перебивай, пожалуйста, – мягко, но настойчиво потребовал Леднёв, и на мгновение его холодный взгляд стал отстранённым: он, казалось, заглядывал далеко в прошлое, пытаясь заново пережить те моменты. – Так вот, её зовут Флоранс Парли. Она – француженка, которая приехала в Россию по программе обмена, проходила стажировку, будучи студенткой знаменитой школы Le Cordon Bleu в Париже, – Владимир Кириллович произнёс это название с особым, почти благоговейным придыханием, словно речь шла о святыне. – Это легендарная кулинарная академия, основанная в самом сердце Парижа в далёком 1895 году, – продолжил он с энтузиазмом. – Представь себе: самая крупная и уважаемая школа кулинарного и гостиничного искусства, имеющая более тридцати пяти филиалов по всему миру. Место, где готовят и воспитывают профессионалов высочайшего класса.
Его голос приобрёл нотки гордости, и я поняла, что эта информация для него не просто набор сухих фактов, а нечто живое и глубоко личное.
– Не удивляйся, что я так хорошо всё запомнил, – признался он с лёгкой улыбкой. – В своё время досконально изучил все доступные источники, чтобы узнать как можно больше о девушке, с которой мне посчастливилось познакомиться случайно в одном из московских ресторанов.
Он сделал небольшую паузу, давая мне время переварить услышанное и понять всю значимость этих слов.
– Да, я тогда ужинал там с коллегами – бизнесменами из Франции. Они меня позвали в одно заведение, решив удивить своей национальной кухней, которая, как ты знаешь, славится изысканностью и разнообразием. Помню, как они с гордостью рассказывали о региональных деликатесах, о сотнях сортов сыра и о том, что для французов еда – это целый ритуал, часть культуры.
Когда мы уже расплачивались, к нашему столику подошла девушка. Она говорила на неплохом русском, хотя и с очаровательным, сильным акцентом, представилась и сказала, что временно замещает шеф-повара. Вежливо поинтересовалась, всё ли нам понравилось. Я поднял глаза и… влюбился. С первого взгляда. Да, можешь не верить, но так оно и было.
Увидел её, запомнил имя на бейджике – Флоранс Парли, и на следующий день, как одержимый, вернулся перед самым закрытием ресторана. Я должен был проводить её и познакомиться поближе. Я был тогда молод, горяч, хорош собой и, – Владимир Кириллович усмехнулся, и в его глазах мелькнула тень былой удали, – сумел покорить сердце молодой француженки.
У нас вскоре начался бурный, страстный роман, который продолжался три месяца. Три месяца абсолютного счастья. Но потом мне пришлось уехать в длительную командировку на целых полгода. Перед отъездом, в аэропорту, я сделал Флоранс предложение. Она ничего не ответила. Сказала только, что подумает, и в её глазах я увидел смятение.
Мы созванивались каждый день, её голос был моей единственной связью с реальностью, которая осталась в Москве. А однажды… однажды она просто не ответила. Её телефон оказался вне зоны действия сети. Я начал её искать. Звонил в ресторан – мне сухо ответили, что её практика закончилась, и она вернулась во Францию. Но где её там отыскать? Вспомнил об академии. Названивал туда, но отвечали одно и то же: она получила диплом и уехала, а куда – неизвестно, их это совершенно не касается. Так я её потерял. Не прекращал поиски ещё несколько лет, но всё было тщетно.
Владимир Кириллович замолчал. Его лицо окаменело. Он медленно налил себе кофе, потом, немного подумав, плеснул туда щедрую порцию коньяка.
– Полгода назад я, общаясь с коллегой из Канады по видеосвязи, неожиданно заметил на заднем плане женщину, до боли похожую на Флоранс. Она была в поварском кителе и оживленно беседовала с посетителем ресторана. Да, мой коллега звонил мне именно оттуда. Мы обсуждали… впрочем, это не важно.
Так вот, я, стараясь, чтобы голос не дрожал, попросил его подойти и узнать, как зовут ту даму. Когда он произнёс её имя – Флоранс, а фамилию – Ле Дриан, я сначала засомневался. Но потом начал искать её в социальных сетях, нашёл и… всё понял.
Да, это была моя Флоранс. Только много лет спустя, замужняя дама с двумя взрослыми детьми. Оказывается, она тогда уехала сначала во Францию, оттуда в Канаду, в Квебек, где сильны французские корни и культура. Там вышла замуж, и наш с ней роман остался лишь страницей в её прошлом. Только я понятия не имел об одном важном событии, которое случилось с ней здесь, в России!
– О моём рождении, да? – мой голос был едва слышен. Я очень боялась нарушить скрытую тайну, которая вот-вот всплывёт на поверхность.
– Именно! – воскликнул Леднёв, и в его голосе прозвучала неожиданная нота страсти и волнения, что меня задело глубже, чем я могла предположить. Обычно сдержанный и спокойный человек, он сейчас выглядел иначе – как будто эмоциональная преграда наконец-то рухнула. – Да, Лина. Но обо всём по порядку и подробно, чтобы ты всё поняла.
Когда я узнал, что та самая Флоранс, с которой у меня был краткий, но очень яркий роман, сразу же, не раздумывая, купил билет и вылетел в Канаду, в Квебек. Там постарался найти ресторан, в котором она работала поваром. Этот вечер запомнил навсегда: зашёл туда, несмотря на то, что аппетита почти не было, и попросил позвать шеф-повара. Она появилась, сразу узнала меня и растерялась; её глаза были полны смешанных чувств, Флоранс не знала, как себя вести.
Я спросил, когда она заканчивает работу, сказал, что подожду, ведь нам нужно обсудить многое. Мы назначили встречу на конец её смены и встретились вновь в тихом, уютном кафе неподалёку. Первая моя фраза была жёсткой, но искренней: «Зачем ты тогда меня бросила без всяких объяснений?» Знаешь, что она ответила?
– Нет.
Леднёв горько усмехнулся, и в уголках его глаз проступили мелкие морщинки – отражение множества сложных судьбоносных решений, которые ему когда-либо приходилось принимать.
– Она думала, что моя командировка была выдумкой, я просто воспользовался удобным предлогом, чтобы исчезнуть из её жизни, оставить одну со всеми последствиями нашего яркого, но короткого романа. Когда же она узнала, что беременна, испугалась ещё больше. Представь её положение: одна, в чужой стране, даже учитывая гостеприимство, чувствовала себя чужой. А оказаться дома с младенцем на руках!
Её родители, строгие католики, ни за что не приняли бы дочь с ребёнком, рожденным вне брака. В её глазах это означало позор и вечное изгнание. Потому и поступила так, как ей тогда казалось единственно верным и правильным: родила тебя и оставила на попечение государства. После чего улетела обратно во Францию. Дальше историю ты знаешь.
Я молчала, пытаясь переварить всё услышанное. В душе бушевали одновременно обида и гнев, но глубоко внутри пробивалась маленькая, хрупкая искорка сочувствия к молодой, напуганной девушке, которой когда-то была моя мать.
– А как вы поняли, что я ваша дочь? – мой голос звучал с тихой болью, словно пробиваясь сквозь толщу воды.
– Когда впервые увидел тебя в кабинете вашего шефа – Жирафа. Вы ведь так его называете? – Леднёв улыбнулся, на мгновение смягчившись. – Ты невероятно похожа на Флоранс в молодости. Те же яркие глаза, тот же нежный изгиб бровей… Ну-ну, не смущайся. Поначалу я думал, что это просто случайность – в мире полно похожих людей. Но эта мысль глубоко засела в моей голове, как заноза, не давала покоя. Я начал собирать информацию, попытался навести справки и узнал, что ты выросла в детском доме и была найдена на его пороге холодной зимней ночью. Всё сходилось.
Особенно после того, как спустя годы встретился с самой Флоранс. Она, рыдая, рассказала мне, как всё было на самом деле. Сначала я был безумно зол на неё, не мог простить предательство и молчание. Но потом понял, что она была молода, глупа и загнана в угол страхом, отчаянием и обстоятельствами.
Начал тебя искать, но увы – поиски зашли в тупик. Флоранс не могла вспомнить, в какой именно детский дом тебя отвезла. Это была холодная зимняя ночь, сильная вьюга, она была в шоке и оцепенении, замёрзшая и дрожащая от страха… Так она совершила этот отчаянный поступок, чтобы спасти твою жизнь.
И вот спустя многие годы, когда я увидел тебя, сердце моё дрогнуло. Решил проверить подозрения, и тот документ, который ты видела, – всё подтвердил. Ты – моя дочь.
Владимир Кириллович посмотрел на меня долгим, проникновенным взглядом, в котором смешивались боль, сожаление и надежда.
– Теперь ты знаешь правду, Лина. Я искал тебя всё это время. Всё с тех пор, как узнал, что у меня есть дочь. И теперь хочу быть рядом.
Леднёв снова замолчал, давая мне время переварить всё сказанное, понимая, что сейчас важнее не слова, а тишина, наполненная тяжёлой атмосферой. Настала моя очередь что-то сказать, однако звуки застревали в горле. В просторной гостиной воцарилась такая звенящая тишина, которая ощущалась почти осязаемой, и казалось, что можно услышать, как снежинки за окном тихо ударяются о холодное стекло – этот звук стал резонансом моей путаницы и сомнений.
– Вы поэтому назначили меня своим заместителем? Чтобы загладить вину? – спросила я, и в голосе моей прозвучала горечь, которую не могла скрыть. Это был не простой вопрос, а боль, что копилась много лет и теперь рвалась наружу.
– Нет, на сей счёт можешь не сомневаться, – твёрдо и уверенно ответил Леднёв. – Я принял это решение гораздо раньше, до того, как получил результаты теста и узнал о нашем родстве. Твои профессиональные качества не вызывают у меня никаких сомнений.
Опять мы остались сидеть молча. Два человека, застрявших в паузе, каждый задумавшийся о своём. Что же мне следовало сделать в этот момент? Как в старом советском фильме «Судьба человека», который я смотрела ещё в детдоме, кинуться к нему на шею с плачем и криком: «Папка родненький! Я знала! Я знала, что ты меня найдёшь! Всё равно найдёшь! Я так долго ждала, когда ты меня найдёшь!»? Так? Конечно, нет. Я же не маленькая девочка из кино.
Если бы Леднёв нашёл меня лет в пять, может быть, всё было бы иначе… А теперь слишком поздно. За плечами слишком много лет одиночества и пустоты, слишком много обид и непониманий, и как тут что-то изменить? Что тут сказать?
– Лина, я понимаю, что тебе всё это очень трудно осознать, – мягко произнёс Владимир Кириллович, заметив моё смятение и отчаяние. – Я лишь хочу, чтобы ты не держала на меня обиды. И на свою маму тоже. Да, конечно, она поступила… неправильно, мягко говоря. Но это было её решение, и не стоит сейчас об этом. Тебе надо всё обдумать, побыть одной, разобраться в себе. Я даю тебе три выходных – чтобы отдохнуть и подумать. Потом увидимся, – сказал он, медленно вставая из кресла, словно таким образом закрывая сложную главу нашего разговора.
Я тоже поднялась, чувствуя себя деревянной марионеткой, которой кто-то дергает за ниточки, не давая свободы движений и мыслей. Разговор был окончен, и пришло время возвращаться в свою привычную, одинокую жизнь, которая уже никогда не будет прежней.
Леднёв проводил меня до машины. Потом, глядя в зеркало заднего вида, я увидела, как он долго стоял на холодном, пронизывающем ветру, под падающим снегом, в своём уютном кашемировом пальто, наброшенном на плечи. Он казался…