Дарья Десса. "Игра на повышение". Роман
Глава 50
…таким добрым, немного растрёпанным, и мне стало его даже немного жалко. Провожал меня, наверное, боялся, что я могу сбежать, исчезнуть, раствориться в метели, как когда-то растворилась моя мать.
Я приехала домой, разделась, приняла горячий душ, смывая с себя не только усталость долгого дня, но и липкий налет чужих тайн, внезапно ставших моими. Закуталась в любимый белый махровый халат, мягкий, как облако, и, выключив в комнате свет, уселась в кресло с ногами. Когда живешь так высоко, на двадцать пятом этаже, мир внизу кажется игрушечным, а твой дом – оторвавшимся от земли кораблем. Окно превратилось в иллюминатор, за которым в бархатной черноте рассыпались звезды-города, а сложная система жизнеобеспечения создает искусственную гравитацию, благодаря которой ты можешь вот так, спокойно и в полном умиротворении, сидеть и смотреть на бескрайний космос.
Только мысли мои были не там, среди Млечного пути, а здесь, на Земле, и метались они, как пойманные птицы. Я думала о том, что всё это будет означать теперь для меня. Столько информации, острой, колючей, свалилось на голову! И как мне теперь её переварить, чтобы в голове шарики за ролики не заехали? Это же надо! Всю сознательную жизнь понимать, что ты круглая сирота, космический мусор без орбиты, что у тебя нет близких людей, и единственный, кто может о тебе позаботиться, – ты сама. Железная леди, сама себе и крепость, и гарнизон.
И вдруг, в один день, узнать, что у тебя есть мама и папа. Они никогда не были семьей, их свела короткая, как вспышка, страсть, но они произвели тебя на свет и сами живы-здоровы, только судьба разбросала их по разным сторонам планеты. Я попыталась представить, какая она, эта загадочная француженка Флоранс Ле Парли – Дриан. Так и подмывало немедленно забраться в интернет, вбить в поисковик это имя, чтобы найти её там в социальных сетях и посмотреть, заглянуть в ее глаза через экран. Но… палец замер над смартфоном. Я не стала этого делать. Потом как-нибудь. Мне сначала нужно разобраться, как к ней относиться, какое место выделить ей в своей душе, где все места давно распределены.
Сердцем, инстинктом выживания, я была категорически против её принять. Бросить крошечного, беззащитного младенца на морозе! А если бы нянечка, Васса Агаповна, добрейшей души старушка, не вышла в тот час на крыльцо посмотреть, идёт ли снег? Если бы она по старости, в сгущающихся сумерках, не заметила подвывающий от холода и голода кулёк? Меня бы обнаружили только утром – маленькое, заледеневшее тельце. Бр-р! Ужас какой. Представив эту картину во всех подробностях, я поёжилась и плотнее укуталась в халат, словно его тепло могло защитить меня от холода прошлого.
«Забавно все-таки получилось: Васса Агаповна, обожавшая французские романы, придумала мне имя Алина, и оказалось теперь, что у меня мама из Франции», – подумала я и… снова нахмурилась. Нет, не имею права прощать такой поступок. Это слишком жестоко, за гранью. Во Франции, где так гордятся защитой прав ребенка, ее бы наверняка ждало суровое наказание. Я не знаток их законов, но интуиция подсказывала, что оставление в опасности, особенно младенца, – это серьезное преступление. И потом, там же есть бэби-боксы: кладешь новорожденного в специальный контейнер, где сухо, тепло и светло. Она закрывается, и социальные службы сразу получают сигнал. Малыш не погибнет, о нём позаботятся. Читала о таком где-то. Почему она не нашла способа сделать все по-человечески?
Но упрямый разум, не желавший мириться с простыми ответами, подсказывал, что я не знаю всех обстоятельств жизни Флоранс. Как бы она вернулась во Францию с младенцем на руках, без мужа, без поддержки? Родители бывают разные. Одни своё дитя примут любым, а другие с позором выгонят прочь. «Наверное, так с мамой и получилось», – подумала я и замерла, поняв вдруг, что впервые в жизни мысленно назвала кого-то «мамой». На душе сразу стало так странно и непривычно тепло… Словно крошечный подснежник пробрался через толстую, ледяную снежную корку и, пригревшись на внезапном солнце, распустил свои маленькие, хрупкие лепесточки.
«Не могу я злиться на неё, не зная всей правды, – подумала, стараясь рассуждать логично. – Вот сначала узнаю, почему так поступила, выслушаю ее версию, а потом сделаю вывод. А что насчет Леднёва?» Вот ещё забавно: выходит, я никакая не Дмитриевна, а зовут меня Алина Владимировна Леднёва. Чудеса, да и только! Придётся паспорт менять, наверное, и все остальные документы. Целая эпопея. Кстати, Дмитриевной я стала тоже благодаря замечательной Вассе Агаповне. Она в ту пору была без ума от актера Дмитрия Харатьяна, особенно от его роли в сериале «Гардемарины, вперёд!» Вот и придумала мне отчество, чтобы звучало красиво.
Да, но как теперь вести себя по отношению к Леднёву? К Владимиру Кирилловичу. К… отцу. Блин, в голове настоящая каша. Мало того, что у меня отец нашелся, так ещё он мой шеф, владелец огромного холдинга. И мозг, эта порой чрезмерно услужливая зараза, подкинул тут же новую, еще более тревожную мыслишку: «А что насчет Романа?» Как все это объяснить ему? Как рассказать, что моя тщательно выстроенная биография сироты, которой я даже в какой-то степени гордилась, оказалась ложью? И кем теперь стану в его глазах? Наследницей миллионов? Дочерью своего босса? Эта новая реальность грозила изменить не только мое прошлое, но и полностью перекроить будущее.
– Да пошёл он к чёрту, бабник несчастный! – вырвалось у меня вслух. В оглушительной тишине квартиры прозвучало так громко, что невольно зажмурилась. Не стоило так орать, соседи могут занервничать. Они натуры тонкие, ранимые. Особенно тот, что слева обитает. Писатель, толстый и лысый. Добряк в очках, классический интеллигент. Целыми днями не покидает своей берлоги, и если приложить ухо к стене, можно услышать, как он часами напролет клацает по клавиатуре – свои нетленные произведения сочиняет.
Тип, конечно, абсолютно безвредный. Но у него всегда такая оглушающая тишина, что всякий раз, когда я случайно издаю громкий звук, начинаю беспокоиться: не вспугнула ли его музу. Наверное, она под стать ему: дородная, с алебастровой кожей и тройным подбородком. На ум сразу пришла Люсенька, и я не сдержала смешок. Неужели правда кому-то могут нравиться такие бабищи? «Ну да, Орловскому, например», – тут же услужливо подсказало подсознание, и я вспомнила, как он её тискал в офисе «Успеха». Да что ж такое?! О чём ни подумаю, все мысли неизбежно сворачивают к Роману!
«Так, стоп. Нужно взять себя в руки и составить план, – решила я, пытаясь переключиться. – Леднёв… или папа? Как его теперь называть? Может, отец? Нет, пока буду по имени и отчеству, – решила про себя. – Владимир Кириллович дал мне три дня. Завтра устрою генеральную уборку, выкину весь хлам из квартиры и из головы. Послезавтра увижусь с Маришкой, сходим на шоппинг, развеемся. Третий день проведу в постели с книжкой и сериалами, а потом выйду на работу», – так я распланировала своё ближайшее будущее, цепляясь за эту простую последовательность действий, как за спасательный круг.
Корпоративный телефон в эти три дня молчал. Свой личный я включила лишь однажды, чтобы позвонить Маришке и договориться о встрече. Рассказывать ей о том, что у меня внезапно обнаружились родители, я не стала. Ни к чему это. Потом как-нибудь, когда сама свыкнусь с этой мыслью. Для сироты, наверное, нет ничего обиднее, чем узнать: человек, с которым ты дружишь всю жизнь, считая его ровней себе, оказывается, вовсе не такой. У него есть мама и папа, а у тебя-то их никогда не было и не будет. «Потому прости, Мариша, но пока ничего не скажу. Всё и так слишком зыбко, вилами по воде писано», – решила я.
Мы отлично провели время: прогулялись по торговому центру, потом заглянули ещё в один, посмотрели какую-то глупую комедию, посидели в кафе и расстались, наговорившись всласть. К счастью, семейство подруги не донимало её звонками, как это обычно бывало. Стоит нам куда-нибудь выбраться, как начинается: «Мама, а ты не знаешь, где мои носки?» или «Марина, сколько соли сыпать в жареную картошку?». У подруги всегда хватало терпения на эти бесконечные консультации, я бы на её месте давно всех послала подальше.
Не знаю, звонил ли мне кто-нибудь с работы. Я лишь отправила Снежане короткое электронное письмо: предупредила, что Леднёв дал мне три дня отгула. Нажала «отправить» и тут же вышла из почтового приложения. Моя помощница, говорунья, непременно захотела бы поделиться последними офисными сплетнями. Не хочу ничего слушать, пусть там всё идёт своим чередом, без меня. Ничего страшного не случится. В конце концов, mon papa – вот так, на французский манер, – владелец всего этого бизнеса, а значит, я теперь априори не могу лишиться премии.
Ха-ха, – меня эти мысли о «блатном положении» даже забавляли. Никогда не была в подобном статусе, и вот, пожалуйста. Чудеса в решете, да и только! Третий день, как и было запланировано, я провела в постели, не вставая. Смотрела старые фильмы, ела мороженое прямо из банки и позволяла себе быть абсолютно бесполезной. Это был день полной капитуляции перед собственным «я», день, когда можно было не думать о работе, о Романе, и даже о Леднёве. Просто существовать, не отвечая ни за что, кроме выбора следующего фильма.
Но даже самое долгожданное безделье заканчивается. Утро четвертого дня наступило с ощущением неизбежности. Пора возвращаться в реальность, где у меня теперь есть не только работа, но и… отец.
Владимир Кириллович. Он дал мне эти три дня, проявив уважение к моему личному пространству, чего я от него, честно говоря, не ожидала. Ждёт моего решения. А какое оно, это решение? Принять его? Отвергнуть? Он чужой. Совершенно, но при этом – единственный человек, который может ответить на все вопросы, мучившие меня с детства. Он – часть моей истории, которую всегда считала пустой страницей.
Я встала, подошла к окну. Город внизу уже проснулся и спешил по своим делам, как огромный, слаженный механизм. Сделала глубокий вдох. Хватит прятаться. Пора идти и выяснить, что за «чудеса в решете» мне подкинула судьба. Нашла в шкафу строгий деловой костюм, который надевала только на важные встречи, и начала собираться. Сегодня я еду на работу. И иду к Леднёву.