Пролог
Анна смотрела на спящего мужа. Лунный свет падал на его лицо, сглаживая морщины усталости, делая его моложе, почти незнакомым. Таким она помнила его десять лет назад, когда они только поженились. Таким он был, когда смотрел на нее с обожанием, а не сквозь экран своего ноутбука.
Тихий щелчок замка сумки прозвучал как выстрел в ночной тишине. Она не собиралась уходить навсегда. Всего на одну ночь. Одна ночь, чтобы вспомнить, что она — не только жена успешного архитектора Сергея и мать семилетней Машеньки. Одна ночь, чтобы почувствовать себя просто Аней. Женщиной, которую кто-то хочет не за полезные качества, а просто так. Безумно, страстно, против всех правил.
Она на цыпочках вышла из спальни, приоткрыла дверь в комнату дочери. Девочка спала, обняв плюшевого зайца. У Анны сжалось сердце: «Что я делаю?» — пронеслось в голове. Но ноги уже несли ее к выходу. Рука сама потянулась к ручке двери.
Измена начинается не с поцелуя, а с тихого решения выйти за порог.
Глава 1: Трещина
Все началось не с другого мужчины, а с тишины. Тишины, которая поселилась в их доме два года назад. Она была некомфортабельная, густая, как суп-пюре. Сергей говорил ей «доброе утро», «что на ужин?», «Маша сделала уроки?». Но он не слышал ее ответов. Его мысли витали где-то между чертежами и сметами.
«Сереж, давай сходим в кино? Как в старые времена».
«Дорогая, ты же видишь, у меня дедлайн. В следующий раз, обязательно».
«Следующий раз» никогда не наступал.
Анна погрузилась в рутину: работа бухгалтером (скучно, но стабильно), школа Маши, готовка, уборка. Она чувствовала себя удобным предметом интерьера, который стоит на своем месте и никому не мешает.
Однажды, забирая Машу из художественной школы, она заметила объявление: «Вечерний курс керамики. Гончарное искусство для начинающих». Руки сами собой записались. Это было ее первое маленькое предательство — предательство привычного распорядка.
Мастерская пахла глиной и свежестью. Здесь она встретила его. Максим был преподавателем. Ему было лет тридцать пять, с добрыми глазами и спокойными, уверенными руками.
— Не бойтесь глины, — сказал он, подходя к ее первому кривому горшку. — Она чувствует ваш страх. Расслабьтесь. Дышите.
Его голос был низким и бархатным. Он не говорил пустых слов. Он говорил о форме, о балансе, о том, как из бесформенного комка рождается что-то красивое. Анна ловила каждое его слово.
Они начали оставаться после занятий. Сначала на пятнадцать минут, чтобы «доделать край». Потом на полчаса, чтобы выпить чаю. Разговоры текли легко. О книгах, о путешествиях, о смыслах. Он слушал ее. По-настоящему слушал, не перебивая и не поглядывая на телефон.
— Ты какая-то особенная, Аня, — как-то раз сказал он, и ее сердце екнуло. Сергей последний раз называл ее «особенной» на их свадьбе.
Она знала, что вступает на опасную территорию. Но это внимание было как глоток свежего воздуха для человека, задыхающегося в безвоздушном пространстве.
Глава 2: Первый шаг
Прошло два месяца. Их «послечаепития» стали ритуалом. Анна придумывала отговорки для Сергея: «задерживаюсь на работе», «встречаюсь с подругами». Он кивал, не вникая.
В один душный четверг, закончив очередную вазу, Анна взглянула на Максима. Он смотрел на нее с таким нескрываемым обожанием, что у нее перехватило дыхание.
— Я не могу так больше, — выдохнула она, сама не ожидая этих слов.
— Как? — тихо спросил он.
— Притворяться. Притворяться, что мне хватает этих пятнадцати минут. Что мне не снятся твои руки.
Она сказала это. Вслух. И стены ее привычной жизни дали первую трещину.
Максим подошел к ней. Он не стал ее обнимать. Он просто взял ее руки, испачканные в глине.
— Мои руки здесь, — сказал он. — Они всегда здесь для тебя.
Это была не просто флиртовая фраза. Это было обещание. И признание.
— Я замужем, — прошептала Анна, словно пытаясь напомнить это самой себе.
— Я знаю. И я не прошу тебя ничего ломать. Я просто… здесь.
В тот вечер она поцеловала его первой. Коротко, стремительно, испуганно. Он ответил ей с такой нежностью, от которой у нее подкосились ноги. Это был поцелуй, которого она не знала годами. Поцелуй, который говорил: «Я хочу тебя, всю, без остатка».
Раздался звонок телефона. Звонил Сергей. Анна с ужасом отпрянула.
— Мне надо идти.
— Я понимаю.
Она выбежала из мастерской, ее губы еще горели. По дороге домой она пыталась привести себя в порядок, стереть с лица виноватое сияние. Сергей встретил ее на пороге с телефоном в руке.
— Где ты была? Я звонил три раза!
— Я… телефон был на беззвучном, мы с Леной болтали, не заметила, — она сглотнула комок в горле.
Сергей посмотрел на нее пристально. Не так, как обычно — сквозь нее. А прямо в глаза. Его взгляд был жестким.
— Ладно, — бросил он и ушел в кабинет.
У Анны заколотилось сердце. Он что-то заподозрил? Или это были муки ее собственной совести?
В ту ночь она не спала. Она чувствовала на губах привкус Максима и на спине — колющий взгляд мужа. Она стояла на краю пропасти. И самый страшный поворот был впереди.
Глава 3: Пропасть
На следующий день атмосфера в доме была ледяной. Сергей молчал. Он не задавал вопросов, но его молчание было громче любого крика. Анна металась между страхом и странным чувством освобождения. Тайна, которая раньше согревала ее изнутри, теперь обжигала.
Она ждала сообщения от Максима, но телефон молчал. «Он дает мне время», — подумала она с горькой благодарностью.
Вечером Сергей не пошел в кабинет. Он сел напротив нее в гостиной.
— Нам нужно поговорить, Аня.
— О чем? — ее голос дрогнул.
— О нас. Ты стала какой-то далекой. Я почти не вижу тебя. И когда вижу… ты не здесь.
Анна онемела. Он заметил. Все это время он видел больше, чем она думала.
— Устаю, наверное, — пробормотала она, глядя в пол.
— Это не усталость. Это что-то другое. — Он помолчал. — Я вчера звонил Лене. Ты сказала, что была у нее.
Ледяная волна накатила на Анну с головой. Она не догадалась предупредить подругу. Глупая, непростительная ошибка.
— Я… я не была у Лены, — призналась она, чувствуя, как почва уходит из-под ног. — Я была на курсах. По керамике.
Она сказала полуправду. Самую опасную ложь.
Сергей смотрел на нее с недоумением.
— По керамике? И почему ты скрывала? Ты что, собираешься стать гончаром? — в его голосе прозвучала насмешка, которая больно ранила.
«Сейчас, — подумала Анна, — сейчас нужно все ему рассказать. Прекратить это безумие». Но она вспомнила поцелуй Максима. Его тихий голос: «Я просто здесь». И слова застряли в горле.
— Мне просто нужно было что-то для себя. Что-то, не связанное с работой, домом, твоими проектами. Мне нужно было побыть одной.
Это была не вся правда, но это была правда.
Лицо Сергея смягчилось. Он вздохнул и провел рукой по лицу.
— Боже, Ань. Я и не понял, что тебе так тяжело. Прости. Давай… давай как-нибудь сходим куда-нибудь. Вместе.
Он встал, подошел и обнял ее. Это был жест примирения, отчаяния, любви? Анна застыла в его объятиях, чувствуя себя последней обманщицей. Он поверил ей. Поверил ее полуправде. И от этого стало еще больнее.
— Да, — прошептала она. — Давай сходим.
Когда он отпустил ее, она подняла глаза и увидела в дверном проеме испуганное лицо Машеньки.
— Мамочка, ты плачешь? — тихо спросила девочка.
Анна провела рукой по щеке и ощутила влагу. Она не заметила, как заплакала.
— Нет, солнышко, все хорошо. Иди спать.
Но ничего хорошего не было. Она стояла на краю, и почва под ногами продолжала осыпаться. Она сделала свой выбор, даже не произнеся его вслух. И этот выбор вел ее в пропасть, обещая на дне рай.
Глава 4: Игра с огнем
После того разговора в гостиной Сергей действительно попытался что-то изменить. Он пришел с работы раньше, помогал с ужином, даже попросил няню и отвел Анну в кино. Но эта новая старательность была такой же неловкой, как и их недавнее молчание. Они сидели в зале, и Анна чувствовала себя актрисой, играющей в плохой пьесе роль счастливой жены. Каждое его прикосновение было правильным, но лишенным искры. Ее мысли были в мастерской, с запахом глины и руками Максима.
Она написала ему только через три дня. Короткое: «Извини, был тяжелый период дома».
Он ответил мгновенно: «Я волновался. Ты в порядке?»
Они не виделись неделю. Эта вынужденная пауза лишь сильнее разожгла в Анне чувство, которое она боялась назвать.
И вот она снова в мастерской. Занятие только что закончилось. Последняя ученица, пожилая женщина, собрала свои инструменты и вышла, пожелав им спокойной ночи. Дверь закрылась, и они остались одни в тишине, нарушаемой лишь мерным гулением вентиляции.
Максим не подходил к ней. Он стоял у раковины, смывая с рук остатки глины.
— Я думал о тебе, — сказал он, не поворачиваясь.
— Я тоже, — призналась Анна. Ее сердце стучало где-то в горле.
Он вытер руки и, наконец, посмотрел на нее. Его взгляд был серьезным.
— Аня, я не хочу быть причиной твоих ссор. Я не хочу, чтобы ты страдала.
— Я знаю. Это мой выбор.
Он подошел ближе, но не прикасался к ней.
— Что мы делаем?
— Я не знаю, — честно сказала она. — Я знаю только, что когда меня нет здесь, я задыхаюсь.
Это была чистая правда. Мастерская стала ее кислородной маской.
— Пойдем со мной, — тихо произнес он. — Сегодня. Не в кафе. Ко мне.
Это был не вопрос, а приглашение. Прямой и опасный вызов.
Анна посмотрела на его протянутую руку. Она думала о Сергее, который, наверное, сидит сейчас дома с Машей и смотрит мультики. Думала о дочери, которая спросила: «Мамочка, ты плачешь?». Она думала о всей своей правильной, выстроенной, безвоздушной жизни.
И она положила свою руку в его.
Квартира Максима оказалась такой же, как и он сам: минималистичной, но теплой. Книги, несколько его работ — странные, угловатые скульптуры, которые он, видимо, делал для себя, а не для преподавания. Пахло кофе и деревом.
Они не бросались друг на друга с поцелуями. Он налил ей вина, они сидели на диване и говорили. Говорили часами. Она рассказывала о своих несбывшихся мечтах — она хотела быть не бухгалтером, а иллюстратором детских книг. Рассказывала, как боится, что ее жизнь прошла зря. Он слушал, кивал, и в его глазах не было ни капли осуждения или скуки.
— Ты знаешь, — сказал он, беря ее руку и проводя пальцем по ее ладони, — глина — материал прочный, но хрупкий. До обжига ее можно бесконечно переделывать, менять форму. Но после... после уже ничего нельзя исправить. Она становится такой навсегда.
— А мы на какой стадии? — спросила она, глядя ему в глаза.
— Я думаю, мы уже в печи, — тихо ответил он. — И нам обоим очень больно.
Она заплакала. Тихо, без истерики. Он не стал утешать ее словами, просто взял на руки и отнес в спальню. Их близость была не шквалом страсти, а медленным, печальным исследованием друг друга. Это была не просто измена. Это было прощание с ее старой жизнью. Каждое прикосновение было одновременно и исцелением, и раной.
Она уснула, прижавшись к его спине, и впервые за долгое время спала глубоко.
Ее разбудил вибрация телефона. Она посмотрела на экран. Было 6:30 утра. Звонил Сергей.
Паника, острая и ледяная, пронзила ее. Она выскользнула из постели.
— Алло? — прошептала она, пытаясь скрыть хрипоту во сне.
— Аня, где ты?! — голос Сергея был сдавленным, почти чужим. — Я обыскал весь дом! Я звонил в больницы!
— Я… я у Лены. У нее вчера вечером стало плохо с сердцем, я приехала к ней, ты спал, не стала будить.
Ложь вырвалась сама собой, отточенная и ужасающая в своей простоте.
Наступила пауза. Слишком долгая.
— У Лены? — его голос стал тихим и опасным. — Интересно. Потому что я только что говорил с ее мужем. Иван сказал, что они вдвоем вчера вечером вернулись из театра и легли спать. Так где ты, Аня?
Мир рухнул. В одно мгновение. Она стояла в чужой спальне, голая, с телефоном у уха, и не находила слов. Ее тело похолодело.
— Сереж… я…
— Где ты?! — он кричал теперь, и в его крике слышалась не только ярость, но и боль. Животная, непереносимая боль.
Максим проснулся и сел на кровати, глядя на нее с вопросом в глазах.
— Я… я сейчас приеду, — еле выдохнула Анна и разъединила.
Она опустилась на пол, обхватив голову руками. Тело била крупная дрожь.
— Он знает, — прошептала она. — Он все знает.
Глава 5: Обломки
Дорога домой была похожа на путешествие в ад. Она молилась, чтобы машина сломалась, чтобы случилось землетрясение, лишь бы не видеть того, что ждет ее дома. Максим хотел проводить ее, но она отказалась. «Это мой крест», — сказала она.
Она открыла дверь своим ключом. В прихожей царил хаос. С полки были сброшены вазы, фотографии лежали на полу, стекло хрустело под ногами. Сергей сидел на полу в гостиной, прислонившись к дивану. Он был бледен, его глаза были красными. Рядом с ним валялась бутылка виски, наполовину пустая.
Он поднял на нее взгляд. В нем не было ни капли того мужчины, которого она знала.
— Ну что, — его голос был хриплым и разбитым. — Как твоя «подруга» Лена? Понравилось?
— Сергей… прости…
— ПРОСТИ? — он резко вскочил на ноги, и она невольно отпрянула. — ПРОСТИ?! Ты всю ночь была у своего любовника, пока я с ума сходил, думал, тебя под машину угодило! Пока Маша плакала и спрашивала, где мама! И все, что ты можешь сказать — «ПРОСТИ»?
Он подошел к ней так близко, что она почувствовала запах алкоголя.
— Кто он? — прошипел он. — Кто этот ублюдок?
— Это не важно.
— Для меня ВАЖНО! Я имею право знать, с кем ты променяла нашу семью! Нашу жизнь!
Она молчала, сжавшись. Ее молчание злило его еще больше. Он схватил со стола ее ноутбук и с силой швырнул его об стену. Пластик разлетелся с сухим треском.
— Папа! Мама! Что вы делаете?
Они оба замерли. В дверях стояла Маша в своей розовой пижамке. Ее личико было искажено ужасом, по щекам текли слезы.
Сергей отпрянул от Анны, его ярость мгновенно сменилась стыдом. Он провел рукой по лицу.
— Ничего, рыбка, все хорошо. Иди в свою комнату.
— Я боюсь! — закричала девочка. — Вы кричите! Я боюсь!
Анна, наконец, сдвинулась с места. Она подбежала к дочери и попыталась обнять ее, но Маша вырвалась.
— Не трогай меня! Ты плохая! Ты ушла и не вернулась!
Эти слова ранили больнее, чем любая ярость Сергея. Дочь оттолкнула ее. Анна почувствовала, как почва окончательно уходит из-под ног. Она разрушила все. Все, что имело значение.
Сергей подошел, взял Машу на руки.
— Все хорошо, солнышко. Папа все уладит. Иди, поспи еще.
Он унес рыдающую дочь в ее комнату. Анна осталась одна среди обломков своей прежней жизни. Она медленно опустилась на колени и начала собирать осколки разбитой фотографии. Это было их старое свадебное фото. Они улыбались, глядя друг на друга с безграничной верой в будущее.
Сергей вернулся. Он выглядел опустошенным.
— Убирайся, — тихо сказал он. — Сейчас же. Возьми свои вещи и убирайся к нему.
— Сергей, мы должны поговорить…
— О ЧЕМ?! — его голос снова сорвался, но он тут же взял себя в руки, кивнув в сторону комнаты дочери. — О чем мы можем говорить? О том, как ты предала нас? О том, как ты разбила семью? Убирайся. Пока я не сделал чего-нибудь, о чем мы оба будем жалеть.
Анна поняла, что спорить бесполезно. Да и не было у нее на это права. Она молча пошла в спальню, набрала в спортивную сумку первые попавшиеся вещи. Руки дрожали. Она не могла думать.
Выйдя в прихожую, она увидела, что Сергей стоит спиной к ней, глядя в окно на просыпающийся город.
— Маша… — начала она.
— С Машей ты пока не увидишься, — оборвал он ее, не поворачиваясь. — Я не знаю, что ты за человек. Я не знаю, чему ты можешь ее научить. Тебе нужно будет через суд доказывать свое право на встречи. Если захочешь.
Это был самый сокрушительный удар. Он отнимал у нее дочь.
Не говоря больше ни слова, она вышла из квартиры. Дверь закрылась за ней с тихим, но окончательным щелчком.
Она спустилась на улицу. Было прохладное утро. Люди шли на работу, дети в школу. Жизнь продолжалась. А ее жизнь только что закончилась.
Она достала телефон. Единственный человек, которому она могла сейчас позвонить, был Максим.
— Он все узнал, — сказала она, едва он взял трубку. Ее голос звучал плоско и бесчувственно. Шок делал свое дело. — Мне некуда идти.
Глава 6: Чужая жизнь
Первые дни у Максима были похожи на странный, вывернутый наизнанку сон. Анна целыми днями лежала на его диване, уставившись в потолок. Она не плакала. Слез не было. Была только пустота, огромная и черная, как космос.
Максим был заботлив. Он брал отгулы на работе, готовил ей, пытался разговаривать. Но она почти не реагировала. Ее мысли были там, в той квартире, где осталась ее дочь.
Через неделю Сергей прислал смс: «Собрал твои вещи. Сложил в коробки у подъезда. Ключ от квартиры кинь в почтовый ящик».
Она поехала, как зомби. Никто не вышел ее встречать. Она погрузила коробки в такси и отвезла к Максиму. Среди вещей не было ни одной игрушки Маши, ни одной их совместной фотографии. Сергей вырезал ее из их общей жизни аккуратно и безжалостно.
Она пыталась звонить Маше. Сначала Сергей не брал трубку. Потом взял и холодно сказал: «Она не хочет с тобой разговаривать». На заднем фоне она услышала голос дочери: «Это мама? Дай трубку!» Потом шорох, и тихий, плачущий голосок: «Мама, почему ты нас бросила? Ты меня больше не любишь?»
Анна не смогла ответить. Она просто разрыдалась.
Однажды утром она проснулась и поняла, что живет с Максимом уже три недели. Его квартира, которая казалась такой теплой и желанной, теперь ощущалась чужой. Его вещи, его привычки, его молчаливые вопросы — все это давило на нее. Он пытался вернуть ту связь, что была между ними, прикоснуться к ней, но она вздрагивала и отстранялась. Его прикосновения теперь вызывали не страсть, а жгучий стыд.
Он это чувствовал.
— Ты меня ненавидишь? — спросил он как-то вечером.
— Нет. Я ненавижу себя. Ты просто… напоминание о том, что я натворила.
Он помолчал.
— Я думал, мы будем счастливы.
— Я тоже так думала, — горько ответила она. — Но счастье, построенное на руинах чужого горя, не может быть настоящим.
Она стала выходить на работу. Коллеги смотрели на нее с любопытством. Она знала, что Сергей не стал бы разглашать их тайну, но от людей, казалось, веяло холодом. Она была изгоем в своем же мире.
Как-то раз, проходя мимо парка, она увидела их. Сергей катал Машу на качелях. Девочка смеялась, а он снимал ее на телефон. У него было новое, сосредоточенное выражение лица — отца-одиночки, который изо всех сил старается. Они были цельным миром, из которого она была изгнана. Анна спряталась за деревом и смотрела на них, пока они не ушли, сжимая в руках пакет с продуктами, пока пальцы не онемели.
Вернувшись к Максиму, она застала его за работой. Он лепил новую вазу. Его движения были такими же уверенными и красивыми.
— Знаешь, — сказала она, глядя на него, — ты был прав. Мы были в печи. И мы обгорели.
Он остановил гончарный круг и повернулся к ней.
— Что ты хочешь сказать, Аня?
— Я хочу сказать, что не могу больше так. Жить в твоем доме и видеть во сне свой. Целовать тебя и чувствовать вкус слез своей дочери. Я разрушила свою семью не для того, чтобы построить новую. Я разрушила ее потому, что была слаба и несчастна. И теперь я должна с этим жить. Одна.
Она увидела боль в его глазах, но также и понимание.
— Ты уходишь.
— Да.
Они не стали ссориться. Не было громких сцен. Была лишь тихая, горькая ясность. Их роман родился из побега и должен был закончиться им же.
На следующий день она сняла маленькую студию на окраине города. Когда она укладывала свои вещи в чемодан, Максим протянул ей маленькую коробочку.
— Держи. На память.
В коробке лежал тот самый первый, кривой горшок, который она сделала на его занятии.
— Спасибо, — прошептала она. — За все.
— Было бы за что, — он грустно улыбнулся.
Она вышла из его квартиры в последний раз. Дверь закрылась. Теперь у нее не было ни мужа, ни любовника, ни дома, ни дочери. У нее была только она сама. И тяжелое, невыносимое знание цены, которую она заплатила за несколько недель иллюзии счастья.
Она не знала, простит ли ее когда-нибудь дочь. Простит ли ее муж. Сможет ли она когда-нибудь простить саму себя. Но она знала одно: путь назад был только один — через долгое, мучительное осознание и, возможно, искупление. И этот путь ей предстояло пройти в одиночку.