— Да пошла ты! — Лицо у Игоря налилось кровью, шея покрылась красными пятнами. — Совсем обнаглела? Это моя мать!
— И что? — Я швырнула на стол грязную тарелку, она звякнула о край кастрюли. — Пусть теперь твоя драгоценная Оксанка меняет памперсы матери! А я вам не крепостная!
Кричать я начала не сразу. Сначала просто стояла у плиты, помешивала суп и думала: а ведь сегодня ровно три года. Три года, как я каждый божий день кормлю его мать с ложечки, меняю ей памперсы, стираю простыни. Три года. А Оксана — жена младшего брата Игоря — за это время ни разу, слышите, ни разу не приехала. «Далеко, — говорит. — У меня двое детей, работа». У меня, значит, работы нет? У меня что, дети на необитаемом острове живут?
— Ты вообще понимаешь, что несёшь? — Игорь отшатнулся, будто я его ударила. — Мама тебя вырастила почти!
— Вырастила? — Я рассмеялась, сама не узнала свой голос — он вышел каким-то чужим, царапающим. — Мне двадцать лет было, когда мы поженились! С какой бы стати она меня «вырастила»?
Он молчал. Стоял посреди кухни, массивный, в растянутой футболке с пятном от кетчупа на животе, и молчал. А я смотрела на него и вдруг поняла: он даже не пытается понять. Ему и в голову не приходит, что можно по-другому.
— Оксана завтра приедет, — выдавил он наконец. — Навестит маму.
— Навестит! — Я всплеснула руками. — Час посидит, чаю попьёт, печеньками похрустит — и вперёд, в свою чистенькую квартирку! А кто потом будет за матерью ухаживать? Я. Как всегда, я!
В коридоре что-то глухо упало. Мы оба замерли. Старший, Мишка, выглянул из своей комнаты, лицо сонное, перекошенное.
— Чё орёте? — пробурчал он. — Спать невозможно.
— Иди, иди, — поморщился Игорь. — Не твоё дело.
Мишка скрылся, хлопнув дверью. А я стояла и чувствовала, как внутри всё кипит, бурлит. Столько лет — молчала. Терпела. Улыбалась. «Наша Мариночка такая золотая, — говорила свекровь подругам. — Руки у неё откуда надо растут». Золотая. Руки откуда надо. А где была её вторая невестка, когда руки понадобились по-настоящему?
— Я устала, — сказала я тихо. — Понимаешь? Я очень устала.
— Все устали, — буркнул Игорь и потянулся к чайнику. — Я вот тоже каждый день пашу как лошадь.
— А ночью кто встаёт? — Голос опять пополз вверх, я не могла удержать его. — Когда твоя мама начинает звать? Когда она не помнит, где туалет? Когда она плачет, потому что не узнаёт меня?
— Марина, хватит, — он повернулся ко мне, и в глазах у него было что-то похожее на испуг. — Ты чего вообще?
— Я? — Я подошла ближе, посмотрела ему прямо в лицо. — Я хочу, чтобы Оксана приехала. И не на час. Пусть поживёт здесь хоть недельку. Со своими детьми. Пусть посмотрит, каково это.
— Ты с ума сошла? — Игорь отступил на шаг. — У нас квартира маленькая, им с нами не поместиться!
— А им и не надо с нами, — я усмехнулась. — Пусть они тут живут, а мы к ним съездим. На недельку. Отдохнём.
— Да ты вообще...
— Что — я? — Я чувствовала, как по спине бегут мурашки, как сердце колотится так, что, кажется, сейчас выпрыгнет. — Я что, не имею права отдохнуть? Я что, пожизненно здесь записана?
Игорь дёрнул плечом, отвернулся. Налил себе чай из чайника, который я ещё утром кипятила. Сел за стол, уставился в телефон.
— Поговорим завтра, — сказал он, не поднимая головы. — Ты сейчас неадекватная.
Неадекватная. Я посмотрела на его затылок, на жирноватую складку на шее, на грязную кружку, которую он даже не подумал ополоснуть. Посмотрела на раковину, полную посуды. На пол, который надо мыть. На часы — половина одиннадцатого. Через час его мать проснётся, позовёт. А я встану, пойду к ней. Как всегда.
Или не встану?
Эта мысль сверкнула в голове ярко, почти физически ощутимо. Что будет, если я не встану? Если просто лягу в кровать, натяну одеяло на голову — и всё? Пусть тогда Игорь идёт. Пусть его золотая Оксанка прилетает на своей метле.
— Завтра я уезжаю, — сказала я. Сама себя не узнала — откуда эта уверенность в голосе?
Игорь поднял голову. Посмотрел на меня так, будто видел впервые.
— Куда это ты собралась?
— Не твоё дело, — я перехватила его взгляд и не отпускала. — Уезжаю на неделю. Может, на две. А может, вообще насовсем. Разберёшься тут без меня. Или позвонишь Оксанке — пусть она приедет, раз такая заботливая.
— Ты это серьёзно? — В его голосе появилось что-то новое. Страх? Злость? Я не разобрала.
— Более чем, — я повернулась к нему спиной и пошла в комнату. — Можешь звонить своему брату прямо сейчас. Пусть готовятся к переезду.
За спиной что-то грохнуло — наверное, Игорь стукнул кулаком по столу. Но я уже не оборачивалась. Я шла по коридору, и с каждым шагом внутри разливалось что-то горячее, пьянящее. Свобода, что ли. Или просто усталость наконец прорвалась наружу.
В спальне я достала из шкафа старую дорожную сумку, ту самую, с которой когда-то ездила к морю. Двадцать лет назад. До замужества. До Игоря, до его матери, до всего этого.
Телефон завибрировал. Сообщение от Ирки, подруги:
«Как дела? Давно не виделись!»
Я посмотрела на экран и вдруг подумала: а ведь и правда давно. Года полтора точно. Всё некогда было, всё дела, хлопоты...
«Ирк, можно к тебе приехать?» — напечатала я быстро, пока не передумала.
Ответ пришёл почти мгновенно:
«Конечно! А что случилось?»
«Потом расскажу. Завтра буду».
Я выключила телефон, бросила его на кровать. В коридоре слышались шаги — Игорь ходил туда-сюда, мычал что-то себе под нос. Потом позвонил кому-то, голос звучал взволнованно:
— Лёха, слушай... Нет, подожди... У меня тут ситуация...
Я улыбнулась. Ситуация. Хорошее слово. Действительно, ситуация.
Игорь позвонил на следующий день, когда я уже сидела в поезде. Номер высветился на экране, я сбросила. Потом ещё раз. И ещё. На пятый раз я всё-таки ответила.
— Марина, ты где? — голос сиплый, измученный. — Мама плохая совсем, её в больницу положили. Приезжай.
— Оксана пусть приезжает, — сказала я спокойно. — У неё теперь больше прав.
— О чём ты?
— О завещании, Игорь. О том самом завещании, которое твоя мамочка составила месяц назад. Думаешь, я не знала?
Он молчал. Долго. Потом выдохнул:
— Она хотела как лучше...
— Лучше для кого? — Я смотрела в окно, за которым мелькали серые деревни, покосившиеся заборы. — Три года я досматривала ее, Игорь. Три года не спала ночами. А твоя Оксанка за это время приезжала от силы раз пять. И что? Квартиру ей отписала. Потому что «им нужнее», потому что «они беднее».
— Марина, не надо...
— Надо! — Я повысила голос, пассажирка напротив покосилась на меня. — Пусть теперь Оксана за мамой ухаживает! Раз квартира её, то и обязанности её. Справедливо, правда?
— Ты не можешь так, — в его голосе появились жалобные нотки. — Мы же семья...
— Были семьей, — я глянула на обручальное кольцо на пальце. — Теперь нет. Документы на развод я уже подала. Через неделю заберу свои вещи, и всё.
Я положила трубку, не дослушав. Выключила звук. За окном пошёл дождь — мелкий, нудный, осенний.
Ирка встретила меня с распростёртыми объятиями. Её квартира в Сочи была маленькой, но светлой — окна выходили на море. Я стояла на балконе, смотрела на волны и думала: когда я последний раз видела море? Лет двадцать назад? Больше?
— Марин, ты чего молчишь? — Ирка вышла следом, протянула кружку с кофе. — Рассказывай давай.
Я рассказала. Всё. Про памперсы и бессонные ночи, про Оксану, которая изображала из себя мученицу, когда приезжала на час посидеть у постели свекрови. Про завещание.
— Стерва, — выдохнула Ирка. — Ну твоя свекровь — та ещё штучка.
— Умерла она вчера, — сказала я. — Игорь звонил. Я не поехала на похороны.
Ирка присвистнула.
— И что теперь?
— А ничего, — я пожала плечами. — Квартира Оксанкина, пусть радуется. А я... я свободна. Впервые за двадцать лет.
Мы сидели на балконе до темноты. Пили вино, которое Ирка припасла «на особый случай». Смеялись. Я плакала тоже — сначала тихо, потом навзрыд. А Ирка обнимала меня и повторяла:
— Всё правильно сделала. Всё правильно.
Прошло полгода
Я устроилась в Сочи администратором в небольшую гостиницу. Зарплата смешная, но зато жильё давали — комнатку на первом этаже. Окна выходили в сад, по утрам меня будили птицы. Я научилась снова спать по ночам. Целыми ночами. Без подъёмов, без криков, без вони.
Игорь звонил первые два месяца. Просил вернуться. Говорил, что скучает. Один раз даже приехал — стоял у подъезда, пытался поймать меня после работы.
— Марин, ну хватит дурить, — говорил он. — Возвращайся домой.
— У меня теперь другой дом, — ответила я. — И другая жизнь.
— Из-за квартиры, да? — он смотрел на меня с надеждой. — Так Оксанка её продала уже! Деньги поделили пополам с Лёхой. Видишь, всё честно!
Я рассмеялась. Честно. Он правда думал, что дело в квартире?
— Иди домой, Игорь, — сказала я устало. — У тебя там Мишка без присмотра. Иди.
Он ушёл. Больше не появлялся.
Сегодня мне исполнилось сорок три. Ирка устроила маленькую вечеринку — человек пять, не больше. Её новый парень, моя коллега Света, две соседки снизу. Торт, шампанское, смех.
— За тебя! — поднимала бокал Ирка. — За то, что ты наконец выбралась!
Я пила шампанское и смотрела в окно. Темнота, огни города внизу, шум моря вдалеке.
А утром мне позвонил незнакомый номер.
— Марина Сергеевна? — женский голос, молодой. — Это адвокатская контора «Фемида». У нас для вас информация по делу о наследстве.
— Какое наследство? — я даже не сразу поняла, о чём речь.
— Гражданка Соколова Нина Петровна, ваша свекровь, — женщина зашуршала бумагами. — Она оставила второе завещание. Составленное за две недели до смерти. Согласно этому документу, вся её накопленная пенсия и вклад в банке переходят вам.
Я онемела.
— Что?
— Сумма составляет два миллиона триста тысяч рублей, — продолжала женщина деловито. — Завещание заверено нотариусом, оспорить его невозможно. Когда вы сможете приехать для оформления документов?
Я положила трубку и села на кровать. Две недели до смерти. Значит, она знала. Знала, что умирает. И составила второе завещание.
На телефон пришло сообщение от того же номера — фотография документа. Я открыла, прочитала. В конце, корявым, трясущимся почерком было написано:
«Марине — за терпение. Простит ли — не знаю. Но другой такой дочери у меня не было».
Я сидела и смотрела на эти строчки. Слёзы текли сами собой — тихо, медленно. Злость? Облегчение? Прощение? Не знаю. Всё вместе, наверное.
Вечером я вышла на пляж. Был октябрь, народу почти не было. Я сняла туфли, пошла по кромке воды. Волны накатывали на ноги, холодные, солёные.
Телефон завибрировал — сообщение от Игоря:
«Слышал про деньги. Поздравляю. Может, всё-таки поговорим?»
Я усмехнулась. Удалила сообщение. Заблокировала номер.
А потом достала из кармана обручальное кольцо — я всё это время носила его с собой, не знала, куда деть. Посмотрела на него. Покрутила в пальцах. И швырнула в море.
Оно сверкнуло в последних лучах солнца — маленькая золотая вспышка — и исчезло в волнах.
Я стояла на берегу и дышала. Глубоко. Полной грудью.
Свободно.
И знаете, что самое странное? Я вдруг подумала о свекрови.
Может, она и правда хотела как лучше, отписав квартиру Оксане. Может, думала, что мне с Игорем и так хорошо будет. Старые люди странно рассуждают — им кажется, что деньгами можно всё измерить, всё компенсировать.
Но те последние строчки в завещании... «Другой такой дочери у меня не было». Она ведь знала. Понимала. Просто поздно.
Слишком поздно для неё. Но для меня — как раз вовремя.
Я повернулась и пошла обратно. По песку, мимо закрытых кафешек, мимо пустых шезлонгов. Навстречу своей новой жизни.
Той, где я просыпаюсь, когда хочу. Где могу просто сидеть на балконе и смотреть на море. Где никто не требует, не обвиняет, не считает само собой разумеющимся, что я должна.
Где я — просто Марина.
Не невестка. Не нянька. Не та, на ком можно выехать.
Просто Марина.
И мне этого достаточно.