— Убирайся из его жизни, пока я тебя по-хорошему прошу!
Голос Светланы Борисовны резал по ушам, как стекло. Я стояла в прихожей своей собственной квартиры и смотрела на эту женщину — ухоженную, в дорогом кашемировом пальто, с идеальной укладкой и яростью в глазах.
— Вы вообще понимаете, что говорите? — я попыталась сохранить спокойствие, хотя руки уже дрожали.
— Прекрасно понимаю, — она шагнула ближе, и я почувствовала удушливый запах её парфюма. — Ты не пара моему сыну. Никогда не будешь. И если думаешь, что эта свадьба состоится, ты глубоко ошибаешься.
Месяц. Ровно месяц оставался до нашей с Глебом свадьбы. Мы уже разослали приглашения, заказали ресторан, я примерила своё платье три раза и каждый раз плакала от счастья. А теперь вот это — мать жениха на пороге моей квартиры, в восемь утра понедельника, с ультиматумом.
— Светлана Борисовна, давайте поговорим спокойно...
— Не надо мне тут лапшу на уши вешать! — она перебила меня так резко, что я отшатнулась. — Я знаю про тебя всё. Про твою мать-алкоголичку, про твоего отца, который сбежал, когда тебе было пять лет, про то, что ты снимала эту дыру до знакомства с Глебом!
Меня словно ударили под дых. Я застыла, не в силах вымолвить ни слова.
— Думала, я не проверю? Думала, я позволю какой-то нищебродке увести моего сына?
— Уходите, — я наконец нашла в себе силы. — Немедленно.
Она усмехнулась — так мерзко, так торжествующе, что мне захотелось дать ей пощёчину.
— Ухожу. Но запомни, Вероника. Если ты не исчезнешь из жизни Глеба сама, я сделаю так, что ты пожалеешь о дне, когда с ним познакомилась.
Дверь захлопнулась. Я прислонилась к стене и медленно сползла на пол. Слёзы душили, но я не могла плакать — внутри была пустота, холодная и липкая.
Телефон завибрировал. Глеб.
«Любимая, ты как? Мама сказала, что заедет к тебе поговорить. Надеюсь, вы нашли общий язык»
Я уставилась на экран. Он не знал. Он понятия не имел, что его мать мне только что устроила.
Весь день я провела как в тумане. В офисе пыталась работать, но цифры в таблицах расплывались, а слова коллег доносились откуда-то издалека. В обеденный перерыв позвонила лучшая подруга Зоя.
— Ника, ты где? У тебя голос какой-то...
— Я в кафе на Малой Бронной, — я машинально помешала остывающий кофе. — Зой, приезжай. Мне нужно с тобой поговорить.
Зоя примчалась через двадцать минут — взъерошенная, в джинсах и старой куртке, из которой торчал ценник нового свитера. Она работала в модном бутике рядом и явно сбежала, не предупредив начальство.
— Что случилось? Ты вся бледная.
Я рассказала. Всё — от первого слова Светланы Борисовны до последней угрозы. Зоя слушала, её лицо становилось всё мрачнее.
— Вот стерва, — тихо выдохнула она, когда я закончила. — Вот старая ядовитая стерва.
— Она копалась в моём прошлом, Зоя. Она что-то нашла, что-то узнала...
— И что? — подруга схватила меня за руку. — Твоя мама больна, это не твоя вина. Твой отец ушёл — тоже не твоя вина. Ты сама себя подняла, выучилась, сделала карьеру. Ты заработала эту квартиру, пусть и маленькую!
— Но она права, — я почувствовала, как снова подкатывают слёзы. — Я не из их круга. У Глеба родители владеют сетью клиник, у них дом в Подмосковье, они ездят отдыхать на Мальдивы...
— А ты — умная, красивая, любящая девушка, которую Глеб выбрал сам, — Зоя встряхнула меня за плечи. — Послушай, не дай этой мегере тебя сломать. Ты же знаешь, зачем она пришла? Она хочет, чтобы ты сама ушла. Чтобы Глеб думал, что ты бросила его.
Я молчала. В голове проносились тысячи мыслей.
— Расскажи ему всё, — Зоя говорила настойчиво. — Сегодня же. Пусть сам решает, что делать со своей мамашей.
— Не могу, — я покачала головой. — Она его мать. Если я встану между ними...
— Ника, она уже встала между вами! Ты не понимаешь?
Вечером я всё-таки встретилась с Глебом. Мы гуляли по Патриаршим прудам — он обнимал меня за талию, рассказывал про какой-то сложный случай на работе (он врач-хирург в одной из клиник отца), а я кивала и улыбалась через силу.
— Ты какая-то не такая сегодня, — он остановился у лавочки. — Что-то случилось?
— Нет, просто устала.
— Мама сказала, что вы хорошо поговорили. Она рада, что узнала тебя поближе.
Я застыла. Значит, Светлана Борисовна уже успела ему соврать. Конечно.
— Глеб...
— Знаешь, я так счастлив, — он прижал меня к себе. — Что две самые важные женщины в моей жизни наконец подружились.
В горле встал ком. Я молчала, потому что если бы открыла рот, то не смогла бы сдержать крик.
Мы простояли так несколько минут. Потом Глеб проводил меня до такси — у него было дежурство, а мне просто хотелось остаться одной.
Дома я рухнула на диван и уставилась в потолок. Телефон снова завибрировал. Неизвестный номер.
«Надеюсь, ты подумала над моими словами. У тебя ещё есть время всё исправить».
Светлана Борисовна. Я узнала бы этот ледяной тон даже в сообщении.
Пальцы дрожали, когда я набирала ответ. Потом стёрла. Набрала снова. Снова стёрла.
А потом мне позвонила мама.
— Ника, солнышко, — её голос был невнятным, тягучим. Она снова пила. — У меня тут проблемы... Мне нужны деньги. Немного. Пять тысяч.
Я закрыла глаза. Господи, не сейчас. Только не сейчас.
— Мам, я не могу...
— Ты же моя дочь! — голос стал истеричным. — Ты обязана мне помочь! Я тебя родила, растила...
Я отключила телефон. Руки тряслись так сильно, что едва удержала его.
В квартире было тихо. За окном шумел город — равнодушный, огромный, чужой. Я сидела в темноте и думала о том, что Светлана Борисовна, наверное, права. Может, я действительно не гожусь в их семью. Может, я должна уйти, пока не поздно.
Но потом вспомнила глаза Глеба, когда он делал мне предложение. Его руки, которые дрожали, когда он раскрывал коробочку с кольцом. Его голос — тихий, взволнованный: "Будь моей женой".
Нет. Я не уйду. Не так просто.
На следующий день я проснулась с твёрдым решением. Если Светлана Борисовна хочет войны — она её получит.
Звонок раздался в среду, ровно в девять вечера. Я как раз разогревала ужин — жалкие остатки вчерашней курицы с рисом, есть всё равно не хотелось, но надо было что-то делать руками.
— Ника, привет, — голос Глеба был каким-то натянутым. — Слушай, я сегодня задержусь. Мама устроила ужин, пригласила старых друзей. Ты не против?
Я замерла с тарелкой в руках.
— Конечно, не против. А меня не пригласили?
— Ну... это спонтанно получилось. Мама сказала, что ты наверняка устала после работы.
Как заботливо. Как трогательно.
— Хорошо, — я постаралась, чтобы голос звучал ровно. — Тогда увидимся завтра?
— Конечно, любимая. Спокойной ночи.
Я положила телефон на стол и посмотрела на экран. Что-то здесь было не так. Что-то в его интонации, в этих паузах...
Зоя приехала через полчаса с бутылкой вина и пакетом чипсов.
— Рассказывай, что случилось. По твоему голосу слышно, что опять что-то не то.
Мы устроились на диване, и я пересказала короткий разговор с Глебом.
— Она что-то задумала, — Зоя сразу нахмурилась. — Эта твоя свекровь. Ужин в среду вечером? Спонтанно? Да она каждый свой шаг планирует за неделю вперёд, я уверена.
— Но что она может сделать? Глеб же не дурак...
— Ника, милая, — подруга посмотрела на меня с жалостью. — Мужики — они все дураки, когда дело касается материнских манипуляций. Особенно маменькины сыночки.
— Глеб не маменькин сынок!
— Да ладно тебе. Он хороший, я не спорю. Но когда мама говорит "прыгай", он спрашивает "как высоко?".
Я хотела возразить, но поняла, что не могу. Потому что где-то в глубине души знала — Зоя права.
Утром в четверг я проснулась от сообщения Глеба: "Прости за вчера. Компенсирую сегодня — ужин в твоём любимом ресторане?"
Я улыбнулась. Может, я действительно всё преувеличиваю. Может, это был обычный семейный ужин, и всё.
В офисе день тянулся мучительно долго. Я работала с документами, созванивалась с клиентами, но мысли постоянно возвращались к Глебу. К нам. К свадьбе через три с половиной недели.
В обед я спустилась в кафе на первом этаже — там делали приличный капучино. Очередь была большая, я достала телефон и машинально открыла Телеграмм.
И увидела.
Фотография была выложена два часа назад. Светлана Борисовна, Глеб и... девушка. Красивая, ухоженная, в дизайнерском платье. Они стояли в каком-то дорогом ресторане, улыбались в камеру.
Подпись: «Какая радость — видеть, как дети наших лучших друзей вырастают такими замечательными людьми! Машенька, ты просто чудо!»
Руки онемели. Я увеличила фотографию. Глеб стоял между матерью и этой Машенькой, его рука лежала на спинке её стула. Они улыбались.
Вот оно. Вот для чего был вчерашний ужин.
— Девушка, вы будете заказывать? — раздражённый голос баристы вернул меня к реальности.
Я покачала головой и вышла из кафе. На улице был холодный октябрьский ветер, он бил в лицо, но я почти не чувствовала холода.
Телефон завибрировал. Неизвестный номер. Я уже знала, кто это.
«Машенька — дочка моей лучшей подруги. Выросла в приличной семье, получила образование в Европе, работает в галерее. Вот это достойная партия для Глеба. Подумай об этом».
Я стояла посреди тротуара, люди обходили меня, кто-то толкнул плечом, но я не двигалась. В голове был белый шум.
Так вот как она решила играть. Не просто запугать меня, а показать замену. Молодую, красивую, из "правильной" семьи.
Я набрала номер Зои.
— Она выложила фото Глеба с какой-то девкой.
— Что?! Скидывай ссылку!
Через минуту подруга перезвонила, голос был злым:
— Вот дрянь. Вот стерва конченная. Это классика — познакомить с "подходящей" девушкой, создать иллюзию, что вот она, идеальная пара...
— Зоя, может, мне правда стоит уйти? — я почувствовала, как подступают слёзы. — Посмотри на эту Машу. Она идеальна. А я...
— Заткнись! — подруга перебила так резко, что я вздрогнула. — Ты сейчас едешь в офис, работаешь, а вечером идёшь на ужин с Глебом. И показываешь вид, что всё хорошо. Слышишь меня? Ни слова о фотографии. Ни намёка на ревность. Это ловушка, Ника. Она хочет, чтобы ты начала скандалить, обвинять, ревновать. Тогда Глеб решит, что ты невменяемая истеричка.
Я вытерла слёзы.
— Но как мне молчать? Я же увидела эту фотографию...
— А ты не видела. Забудь про Телеграмм. Забудь про эту Машу. Сегодня вечером ты — спокойная, счастливая невеста, которая идёт на свидание с любимым человеком.
Я вернулась в офис и просидела остаток дня, уставившись в монитор. В голове крутилась одна мысль: смогу ли я сыграть равнодушную?
Вечером я встретила Глеба у ресторана «Пилигрим» на Таганской. Он выглядел расстроенным, но все же улыбнулся мне.
— Привет, красавица.
Он поцеловал меня, и я постаралась не думать о том, что несколько часов назад он сидел рядом с другой женщиной.
Мы заказали ужин. Глеб рассказывал о работе, о сложной операции, которую провёл утром. Я кивала, задавала вопросы, улыбалась. Внутри всё сжималось в тугой узел.
— А как прошёл вчерашний ужин? — я старалась говорить как можно легче.
— А, — он махнул рукой. — Нормально. Мама пригласила Ирину Васильевну, свою подругу, с дочкой. Мы вместе росли, но не виделись лет десять. Машка теперь в галерее работает, представляешь?
— Здорово, — я взяла бокал с водой, чтобы занять руки. — Небось выросла красавицей?
Глеб пожал плечами:
— Ну, симпатичная. Но знаешь, мне всегда казалось, что у неё характер стервозный. Помню, в детстве она вечно ябедничала, выпендривалась.
Я почувствовала, как внутри что-то отпустило.
— Мама, правда, весь вечер расхваливала её достижения, — Глеб усмехнулся. — Мол, и образование европейское, и работа престижная, и родители при деньгах. Я уже понял, к чему она клонит.
— И к чему? — сердце забилось быстрее.
Он взял мою руку и переплёл наши пальцы:
— К тому, что, по её мнению, Машка — подходящая партия для меня. Только мама забывает, что я уже выбрал. И выбрал тебя.
Я смотрела на него и не верила своим ушам.
— Глеб...
— Ника, я не слепой, — он сжал мою ладонь сильнее. — Я вижу, что мама тебя не приняла. Я знаю, что она... сложная. Контролирующая. Привыкла всё решать за меня.
— Почему ты мне раньше не говорил?
— Потому что надеялся, что со временем она изменит своё мнение. Что узнает тебя и полюбит так же, как люблю я.
Слёзы навернулись на глаза, но я сдержалась.
— А если не полюбит?
Глеб посмотрел мне прямо в глаза:
— Тогда это её проблема, а не наша. Я женюсь на тебе, Ника. С благословением матери или без него.
Я не выдержала и заплакала — тихо, не всхлипывая, слёзы просто текли по щекам. Глеб встал, обошёл стол и обнял меня.
— Эй, что случилось? Я что-то не то сказал?
— Нет, — я прижалась к его плечу. — Всё правильно. Просто я... я боялась.
— Чего боялась?
— Что ты выберешь мать.
Он отстранился и посмотрел на меня с недоумением:
— Ника, я люблю свою мать. Но я не собираюсь жениться на ней. Я выбираю тебя. Всегда выбирал и буду выбирать.
Мы вернулись к ужину. Я чувствовала себя легче, но тревога не исчезла совсем. Светлана Борисовна проиграла первый раунд, но что-то подсказывало мне — она не остановится.
И я была права.
На следующий день она позвонила в офис. Секретарша Людмила подошла к моему столу с кислым лицом:
— Вера, там какая-то женщина требует вас к телефону. Говорит, что это срочно. Очень... настойчивая.
Я взяла трубку с нехорошим предчувствием.
— Алло?
— Вероника, это Светлана Борисовна, — голос был ледяным. — Нам нужно встретиться. Сегодня. Прямо сейчас.
— Я на работе...
— Я жду вас в кафе «Шоколадница» на Тверской. Если не придёте, я приеду к вам в офис. И поверьте, вам не понравится, что я расскажу вашим коллегам.
Трубка замолчала.
Я сидела и смотрела на телефон. Людмила стояла рядом, явно любопытствуя.
— Всё в порядке?
— Да, — я встала и взяла сумку. — Мне нужно отлучиться на час.
По дороге на Тверскую я звонила Зое, но она не брала трубку — наверное, с клиентами. Я осталась совсем одна.
Светлана Борисовна сидела в дальнем углу кафе, перед ней стояла чашка американо. Она выглядела безупречно — серый костюм, жемчужное колье, идеальный маникюр. Я в своих чёрных брюках и простой блузке чувствовала себя нищенкой.
— Садитесь, — она кивнула на стул напротив.
Я села. Молчала.
— Я вижу, вы не поняли намёка с Машей, — Светлана Борисовна отпила кофе. — Глеб сказал мне вчера, что свадьба состоится. Что он выбрал вас.
— И что?
— И то, что я не могу этого допустить.
Она достала из сумки конверт и положила на стол между нами.
— Здесь сто тысяч рублей. Возьмите их и уйдите из жизни моего сына. Скажите, что передумали, что не готовы к браку. Что угодно. Но исчезните.
Я смотрела на конверт. Потом на неё.
— Вы серьёзно думаете, что я продамся?
— Все продаются, — она усмехнулась. — Просто у каждого своя цена. Может, вам мало? Хорошо, я готова поднять до двухсот тысяч.
Что-то внутри меня щёлкнуло. Вся боль, весь страх последних дней превратились в холодную ярость.
— Знаете что, Светлана Борисовна? — я встала. — Идите к чёрту. Вы и ваши деньги.
— Вы пожалеете...
— Нет, — я наклонилась к ней. — Пожалеете вы. Когда потеряете сына из-за своей гордыни и контроля. Он вам уже сказал, что женится на мне. И это случится, хотите вы того или нет.
Я развернулась и пошла к выходу. Сердце колотилось как бешеное, ноги тряслись, но я шла прямо, не оглядываясь.
На улице я прислонилась к стене здания и глубоко вдохнула холодный воздух. Я сделала это. Я послала её. Наконец-то.
Телефон завибрировал. Зоя.
«Прости, была занята. Что случилось?»
Я набрала ответ дрожащими пальцами: «Свекровь предложила мне деньги, чтобы я ушла от Глеба. Я отказалась».
Ответ пришёл мгновенно: «Вот это да!!! Я тобой горжусь! Где ты? Приезжай в бутик, отметим твою победу!»
Но это не была победа. Это была только прелюдия к настоящей войне. И я чувствовала — Светлана Борисовна приготовила ещё что-то. Что-то страшнее денег и угроз.
Что-то, что может действительно нас уничтожить.
За неделю до свадьбы всё полетело к чертям.
Я сидела в офисе, когда позвонил Глеб. Голос у него был странный — напряжённый, глухой.
— Ника, нам нужно поговорить. Срочно.
— Что случилось?
— Не по телефону. Приезжай в кофейню на Чистых прудах. Ту, где мы познакомились.
Сердце ухнуло вниз. Я знала этот тон. Что-то произошло. Что-то плохое.
Глеб сидел у окна, перед ним стояли две чашки кофе — обе нетронутые. Когда я подошла, он не встал, не поцеловал меня. Просто кивнул на стул напротив.
— Мне сегодня утром позвонила мама, — он не смотрел на меня. — Сказала, что у неё есть информация о тебе. Которую я должен знать.
Я похолодела.
— Какая информация?
Он достал телефон и развернул экран ко мне. Там была фотография — старая, зернистая. Я, семнадцатилетняя, с синяком под глазом, в рваной куртке. Рядом участковый. Протокол.
— Это... — я не могла вздохнуть.
— Мама сказала, что ты была задержана за кражу в магазине. Что у тебя было условное. Что ты скрывала это от меня.
Я закрыла глаза. Эта история. Господи, эта чёртова история из прошлого, которую я похоронила так глубоко...
— Глеб, дай я объясню...
— Объясни, — он наконец посмотрел на меня, и в его глазах было столько боли. — Почему ты мне не рассказала?
— Потому что мне было стыдно! — слова вырвались сами. — Мне было семнадцать, моя мать пропивала всё, что у нас было. Я украла детское питание и хлеб. Для младшей сестры соседки, которая голодала, потому что её мать пила. Да, меня задержали. Да, дали условный срок. Но я не преступница, Глеб!
Он молчал. Пальцы сжимали чашку так, что побелели костяшки.
— Твоя мать копалась в моём прошлом, — я чувствовала, как подступает ярость. — Она искала грязь, чтобы разлучить нас. И нашла. Поздравляю её.
— Она сказала, что делает это для моего блага...
— Для твоего блага?! — я не выдержала, голос сорвался на крик. Несколько посетителей обернулись. — Она рушит нашу жизнь, манипулирует тобой, шантажирует меня — и это для твоего блага?!
Глеб встал.
— Мне нужно время подумать.
— О чём думать? — я схватила его за руку. — Глеб, я люблю тебя. Я не святая, у меня есть прошлое, есть ошибки. Но я изменилась. Я выучилась, я работаю, я...
— Ника, пожалуйста, — он высвободил руку. — Дай мне пару дней. Я не могу сейчас...
Он ушёл. Я сидела в кофейне и смотрела в окно. Люди шли по улице, жили своими жизнями, а мой мир разваливался на куски.
Телефон завибрировал. Светлана Борисовна.
«Надеюсь, теперь ты поняла, с кем связалась. Ещё не поздно всё прекратить».
Я швырнула телефон на стол. Руки тряслись от злости и бессилия.
Дома я рухнула на диван и проплакала весь вечер. Зоя приехала ночью, обняла меня и молчала — просто была рядом.
— Что мне делать? — я спросила в темноту.
— Ждать, — она гладила меня по голове. — Если он любит тебя по-настоящему, он вернётся.
Два дня Глеб не выходил на связь. Я не звонила, не писала — хотя руки чесались набрать его номер каждую минуту.
А потом, в пятницу вечером, за три дня до свадьбы, он приехал ко мне.
Стоял на пороге — помятый, небритый, с красными глазами.
— Я думал, — сказал он. — Много думал.
Я молчала, боясь пошевелиться.
— Моя мать позвонила мне ещё раз. Сказала, что если я женюсь на тебе, она лишит меня наследства. Выгонит из клиники. Разорвёт все связи.
Я почувствовала, как всё внутри сжалось в комок.
— И я понял, — он шагнул ко мне, — что мне плевать. На деньги, на наследство, на клинику. Я могу найти другую работу. Могу построить карьеру заново. Но я не смогу найти другую тебя.
Слёзы брызнули из глаз.
— Ника, мне не важно, что ты сделала в семнадцать лет. Мне важно, кто ты сейчас. И сейчас ты — самая сильная, честная, потрясающая женщина, которую я знаю.
Он опустился на колени прямо в прихожей:
— Выходи за меня замуж. Пожалуйста. Даже если это будет означать потерять всё остальное.
Я упала рядом с ним на пол, и мы просто держались друг за друга, плача и смеясь одновременно.
Свадьба состоялась в понедельник.
Светлана Борисовна не пришла. Её место в первом ряду пустовало — немой укор, чёрная дыра в середине праздника.
Но мы поженились. Обменялись кольцами, поцеловались под аплодисменты гостей, танцевали первый танец.
А когда банкет закончился и все разошлись, я нашла в своей сумочке конверт. Внутри была фотография — та самая, семнадцатилетняя я с синяком. Но теперь она была разорвана пополам.
И записка: «Ты победила. Но не думай, что это конец. Я буду наблюдать. И если ты сделаешь моему сыну больно, я уничтожу тебя. С.Б.»
Я показала записку Глебу уже дома, в нашей квартире, среди разбросанных лепестков роз и подарков.
— Она не остановится, — он сказал устало. — Никогда.
— Знаю, — я порвала записку и бросила в мусорное ведро. — Но мы будем сильнее.
Он обнял меня, и мы стояли так посреди гостиной — два человека против целого мира.
Через год Светлана Борисовна действительно лишила Глеба наследства. Исключила из завещания, выгнала из семейной клиники, запретила общаться с родственниками.
Глеб устроился в обычную городскую больницу. Зарплата была в три раза меньше. Мы продали его машину, переехали в мою маленькую квартиру, экономили на всём.
Было тяжело. Были ночи, когда я плакала в подушку, чувствуя вину за то, что разрушила его жизнь.
Но Глеб никогда — ни разу! — не упрекнул меня.
А ещё через год я узнала, что беременна.
Мы сидели на кухне, держались за руки и молчали. Денег было в обрез, квартира крошечная, впереди неизвестность.
— Справимся? — спросил Глеб.
— Справимся, — я улыбнулась сквозь слёзы.
И знаете что? Мы справились.
Сейчас нашей дочке четыре года. Глеб стал заведующим отделением в своей больнице. Я открыла свой маленький бизнес — студию по организации свадеб. Иронично, правда?
Светлану Борисовну мы не видели ни разу за эти годы. Глеб пытался звонить, писать — она не отвечала. Жила в своём большом доме, в окружении денег и гордости.
Но месяц назад ей поставили диагноз — рак. Поздняя стадия.
Глеб поехал к ней в больницу. Вернулся молчаливый, с красными глазами.
— Она попросила прощения, — сказал он тихо. — Сказала, что была дурой. Что потеряла сына из-за собственного эгоизма.
— И что ты ответил?
— Что прощаю. Но что мы с тобой не вернёмся в её жизнь. Что этот мост она сожгла сама.
Я обняла его. Мне не было жалко Светлану Борисовну. Да, это жестоко. Да, она умирает. Но она сделала свой выбор — и теперь пожинает плоды.
Иногда я думаю о том дне в кофейне, когда Глеб пришёл с фотографией. О том, как легко могло всё закончиться. Как я могла потерять его навсегда.
Но не потеряла.
Потому что настоящая любовь — это не красивые слова и букеты цветов. Это выбор, который делаешь каждый день. Выбор остаться, даже когда мир рушится. Выбор бороться, даже когда силы на исходе.
И мы сделали этот выбор.
А Светлана Борисовна? Она выбрала гордость и контроль.
И осталась совсем одна в своём большом пустом доме, где никто не придёт к ней в последний час.
Справедливо ли это? Не знаю.
Но жизнь не про справедливость. Жизнь про последствия.