Имя костромского крестьянина, чьё упорство когда-то изменило ход российской истории, вновь выплыло на поверхность — не в учебнике и не на мраморном пьедестале, а в неожиданных признаниях живущего в Италии художника. История началась с карельской отшельницы, восстановившей у себя в деревне часовню: иконы, по её словам, прислал «последний потомок Сусанина» — Пётр Чахотин. Так скромный храм превратился в отправную точку необычной истории о родстве, семейной памяти и лабораторной проверке легенд, в которой участвуют и журналисты, и генетики, и два человека, называющие себя наследниками национального героя.
История легендарного подвига
В начале 1613 года, на исходе Смуты, жизнь молодого Михаила Романова оказалась под угрозой — польский отряд искал его, чтобы сорвать становление новой династии. Тогда простой костромской крестьянин Иван Сусанин согласился «провести» вооружённых людей, но завёл их в лесные дебри и болота, заплатив жизнью за спасённого государя. Согласно другой версии событий, захваченным и замученным до смерти был местный староста, который так и не выдал врагам путь к Романову. Обе линии сходятся в одном: подвиг Сусанина стал тяжёлой точкой в конце Смутного времени и символическим прологом к трёхсотлетнему правлению Романовых. Легенда обросла книгами, стихами, полотнами и оперой — от школьных параграфов до сценических образов.
Художник из Мураццано с бумагами прадеда
Пётр Чахотин много лет живёт в итальянской коммуне Мураццано и, казалось бы, далек от костромских лесов. Но именно он стал центром сенсации: художник утверждает, что располагает документом, составленным его прадедом после отмены крепостного права, где зафиксирована родственная связка фамилии Чахотиных с родом Сусаниных. Это не сухая архивная справка, а семейная опора — из тех, что передают из поколения в поколение и к которым возвращаются, когда прошлое начинает настойчиво стучать в настоящие двери.
По словам итальянца с русскими корнями, его отец, Степан Иванович, происходил из деревни в Костромской губернии, а дед числился среди крепостных. Указанные в письмах и старых бумагах связи с Сусаниными дают Чахотину право говорить о кровном родстве — таком тонком, как ручей, который всё равно пробирается к большой воде. Для Петра русское прошлое соединяется с европейским настоящим, образуя цельную картину жизни. Он читает книги на двух языках, рисует пейзажи и мотивы, в которых проступают рубцы родины, а поездка в Кострому принесла чёткое ощущение, что после смерти Чахотин хочет обрести покой в эти́х местах.
В пробирке — неопределённость
Когда журналисты, узнав о необычном герое, уже вцепились в «единственного наследника Сусанина», на горизонте неожиданно возник второй претендент — Николай Корбань из Германии. Он живёт в Германии и тоже считает, что его корни ведут в те самые костромские болота. Однако, в отличие от итальянского художника, у него нет ни документов, ни писем предков — только рассказы старших членов семьи. Корбань не настаивает на эксклюзивности, но задаёт неудобный вопрос: если у Ивана Сусанина действительно были потомки, почему о них ничего не известно почти четыре века? Семейные легенды, устные истории, отголоски в родословных — часто это всё, что остаётся от крестьянских линий. Но насколько этого достаточно, чтобы претендовать на роль потомка героя-крестьянина из далёкой России?
Телевизионная развязка выглядела изящно: обоим претендентам на приобщение к Сусанину предложили пройти ДНК-тест. Лаборатория, казалось, должна дать простую формулу родства. Но генетика оказалась честнее драматургии. Установить прямую связь между Чахотиным и Корбанем не удалось, а результаты не дали однозначного ответа на главный вопрос. Эксперты подчеркнули очевидное для любого генеалога: без данных о каком-то общем предке вывод будет оставаться вероятностным. А слова, увы, неубедительны. Таким образом, на сегодняшний день оба мужчины — лишь носители семейных преданий, которые невозможно подтвердить наукой.
Больше о родословной вы можете узнать из следующих книг:
Похожие материалы:
