Дарья Десса. "Игра на повышение". Роман
Глава 44
Квадрокоптер вынырнул откуда-то справа, из-за угла соседнего дома, и бесшумно завис прямо передо мной, почти на уровне глаз, словно выслеживающий добычу механический хищник. Он не просто монотонно гудел, а с какой-то любопытной деловой нетерпеливостью поводил «глазком» прикреплённой снизу видеокамеры, будто бы старательно сканировал пространство перед собой, и, согласно неведомому мне протоколу, скрупулёзно записывал стоящую напротив персону в утреннем халате.
В этот самый момент моя безмятежная улыбка, вызванная свежим утром, растаяла, как снег под весенним солнцем. Я нахмурилась, плотно сжала губы, ощущая, как по спине пробежал холодок, и инстинктивно запахнула халат повыше – эта маленькая, почти невесомая броня из махры казалась единственной защитой от наглого вторжения.
Мне стало даже как-то страшновато. Последние несколько месяцев неоднократно объявляли тревогу в связи с предстоящим нападением вражеских дронов. И тут вдруг этот гаджет прямо напротив. Вдруг он сейчас повисит, повисит, а потом врежется в меня, и всё тут разнесёт на части? Я замерла, боясь не то что пошевелиться, даже вздохнуть лишний раз. Мы застыли: я – желая исчезнуть отсюда как можно дальше, дрон – едва заметно колыхаясь в воздухе. «Может, его оператор не знает, какую там дальше кнопку нажимать?» – пронеслось в голове.
Время словно растянулось, загустело: один полный цикл винтов – и ещё пронзительный звук, другой, и снова, и опять… И пространство между ними, наполненное невысказанным напряжением. Вскоре мне пришла другая мысль. Я живо представила, как его оператор где-то внизу, в уютной квартире, полусонный и безмерно довольный собой, греется от удовольствия и самодовольно думает: «Записала! Попалась!» Ещё, – с внезапным удивлением от собственной смелости, – промелькнула дерзкая мысль о том, что было бы, если я сейчас, не раздумывая, махну мокрым полотенцем, которое держала в руке…
Представление было комично одновременно и до жути живо: тяжёлая от воды тряпка летит по идеальной траектории, с глухим стуком попадает в хрупкий корпус – и дрон внезапно делает нелепый кульбит, как побитая крупнокалиберная муха. Насколько помню из каких-то статей, видеосигнал – не мгновенен; чем дальше приёмник от камеры, тем более заметнее становится задержка. Пусть даже речь идёт о долях секунды – мне этого мизерного мгновения могло бы хватить для точного удара.
«Вдруг я таким образом смогу превратиться из мишени в самодельную систему ПВО»? Сердце чуть учащённо забилось – не от страха, а от странного, будоражащего предвкушения маленькой, захватывающей прихоти, смертельно опасной шалости, которая нарушила бы это утреннее спокойствие. Рука, всё ещё держащая прищепку, инстинктивно зажалась сильнее, до побелевших костяшек. Я прислушалась к звукам города: внизу кто-то всё ещё неспешно готовил еду, наполняя воздух ароматами, где-то в соседнем дворе звонко проиграл телефон, в какой-то квартире неожиданно громко включили телевизор. А над всем этим многоголосием – назойливое жужжание, которое теперь звучало не просто как шум, а как откровенный вызов. Или угроза?
Пока я так рассуждала, даже слегка потянувшись к полотенцу на сушилке, квадрокоптер, словно угадав мои коварные намерения, плавно отлетел подальше, на безопасное расстояние, чтобы его нельзя было достать, и вдруг из его недр полился звук. Сначала очень тихий, едва различимый, потом всё громче, настойчивее. И вот я уже стою, совершенно ошеломлённая, и слушаю, офигевая от абсурдности происходящего, знакомые слова:
– Ты – моя мелодия,
Я – твой преданный Орфей...
Дни, что нами пройдены,
Помнят свет нежности твоей…
Пытаюсь лихорадочно вспомнить, откуда это, а главное – кто же исполнитель? Видимо, адреналин стимулировал мой мозг достаточно сильно, поскольку вскоре поднимается откуда-то из глубин памяти: исполняет Муслим Магомаев, музыка и стихи принадлежат Александре Пахмутовой и Николаю Добронравову. Старый, почти забытый советский хит, который теперь так редко услышишь по радио. Мне даже на мгновение стало казаться, что какой-то эксцентричный любитель старины просто-напросто балконом ошибся. Хотел свою пожилую супругу порадовать, а примчал свой квадрокоптер ко мне. Только вопрос: откуда у старикана такой гаджет? Насколько помню, их запретили для частного использования. Всё по той же причине…
Но кто же всё-таки поёт? Понимаю вдруг, что голос явно не Магомаева, хотя и очень похож.
– …Всё как дым растаяло,
Голос твой теряется вдали.
Что тебя заставило
Забыть мелодию любви?
Ничего не понимаю! Голос, кажется, до боли знаком. Но чей же он? «А, так это же просто запись!» – с облегчением подумала я, усмехнувшись собственным догадкам. И от этой мысли как-то сразу скучно стало. Тоже мне, оригинальная задумка. Но тут вдруг поющий неожиданно запнулся, тихонько кашлянул и, стараясь не отставать от льющейся мелодии, продолжил с новой силой:
– Ты – моё сомнение,
Тайна долгого пути...
Сквозь дожди осенние
Слышу я горькое «прости».
Тут меня словно жаром окатило. Внезапно, как вспышка молнии, я поняла, что этот бархатный, с лёгкой хрипотцой голос принадлежит не кому иному, как Роману Орловскому. И это он прямо сейчас, в эту самую секунду, глядя на меня через холодный глазок видеокамеры на парящем в воздухе аппарате, исполняет прекрасную лирическую песню, находясь где-то совсем неподалеку. Дыхание моё участилось, пульс подскочил до бешеного ритма. Я обратилась вся во внимание, не отрывая заворожённого взгляда от квадрокоптера, и теперь внимательно, затаив дыхание, слушала этот тихий, но такой мужественный и проникновенный голос.
– Стань моей Вселенною,
Смолкнувшие струны оживи.
Сердцу вдохновенному
Верни мелодию любви!
Прозвучали последние слова, и аппарат, словно исчерпав свою миссию, неожиданно резко спланировал вниз, исчезая из вида так же стремительно, как и появился. Я, поддавшись импульсивному порыву, перегнулась через холодные металлические перила, вглядываясь в густеющую темноту двора, чтобы проследить его путь. Но увы, в вечерних сумерках, которые уже плотно окутали город, ничего нельзя было рассмотреть.
Вернувшись в тишину квартиры, я ощутила, как сердце колотится в груди от смеси восторга и недоумения. Чтобы хоть как-то успокоиться, налила себе горячего чая с бергамотом и, согревая озябшие ладони о рифленую поверхность чашки, принялась пить обжигающий, ароматный напиток, стараясь привести нервы в порядок. Если это был Роман, в чем сомневаться почти не приходилось, то что означает такой экстравагантный поступок?
Вопросы в моей голове плодились один за другим, рождая самые невероятные предположения, а ответов не было. Одно стало совершенно понятно: Орловский в очередной раз соригинальничал. Если в старину пылкие влюбленные мужчины приходили под балконы своих дам, чтобы на гитаре исполнить им трогательную серенаду, то мой современный Роман донес свою песню до меня посредством навороченного гаджета. Это было так неожиданно и так романтично! Я растаяла, словно восковая свеча в теплой комнате, и размечталась о том, что если бы он прямо сейчас позвонил в дверь, то, не раздумывая, открыла и с порога бросилась ему на шею – целовать страстно, долго, до головокружения! До самого утра не отпустила бы!
Именно в этот момент, будто подслушав мои мысли, и раздался тот самый звонок. Чашка дрогнула в руке, и, расплескивая горячий чай на пол и на себя, с громким звоном полетела на кафельную плитку, разлетаясь на мелкие осколки. Я ойкнула, ощутив резкую боль от ожога. Сунула руку под струю холодной воды, а в дверь кто-то продолжал настойчиво, упрямо звонить. Кое-как справившись с волнением, из-за которого меня буквально штормить начало, кинулась к двери. Раскрыла её, едва не сломав пару ногтей о тугой замок, и распахнула:
– Привет! – выпалила я, сияя от предвкушения, и… слова застряли в глотке.
На пороге стоял совершенно незнакомый мужчина. Внешности самой средней, одет довольно неказисто и дешево: в потертую куртку и стоптанные ботинки. Он усмехнулся одним уголком рта, мгновенно поняв, что моя радостная тирада явно не ему была адресована.
– Добрый вечер. Алина Дмитриевна Романовская?
– Кто спрашивает? – нахмурилась я, инстинктивно прикрыв дверь наполовину, оставляя лишь узкую щель.
– Капитан полиции Смирнов Алексей Алексеевич, отдел МВД России по Пресненскому району города Москвы. Вот моё удостоверение, – он деловито протянул мне раскрытую красную корочку. Я пробежала глазами по строчкам. Вроде бы настоящая.
– Да, я Романовская. В чем дело? – мой голос прозвучал холодно и настороженно.
– На вас поступило заявление от гражданина Леонида Ивановича Северова о краже автомобиля «Мерседес».
У меня по коже пробежал ледяной холодок. «Ай да бывший! Вот же чудак!» – пронеслось в голове, заглушая остатки романтического настроения.
– И что вы от меня хотите? – спросила я, стараясь, чтобы голос не дрожал.
– Чтобы вы дали пояснения по этому вопросу. Разрешите войти?
– Пожалуйста, – вздохнула я, понимая, что спорить бесполезно.
Настроение, такое чудесное и возвышенное после песни, исполненной пусть и через квадрокоптер, но так искренне и вживую, моментально растворилось без следа. Стало не просто грустно, а как-то мерзко и противно на душе. Капитан вошел в квартиру, и я, не желая вести разговор в прихожей, позвала его на кухню. Попросила присесть и подождать. Быстро смела осколки, подтёрла лужицу.
Пока возилась, полицейский достал из папки какой-то бланк и начал писать, задавая попутно вопросы. Расспрашивал, откуда я знаю Северова, что там случилось с его машиной и прочие детали, которые я предпочла бы забыть. Мне пришлось, сдерживая гнев, показать Смирнову дарственную, где черным по белому было написано, что Леонид Северов мне машину подарил. Притом сделал это совершенно самостоятельно, по доброй воле.
Капитан внимательно, почти поднеся к самым глазам, бумагу изучил, потом тяжело вздохнул и сказал с ноткой усталого сомнения в голосе:
– А вот мать потерпевшего, гражданка Северова, утверждает, что эта дарственная – подделка. Она настаивает на возбуждении уголовного дела по факту мошенничества.
– Мошенничества? – я аж подпрыгнула на стуле, не веря своим ушам. – И что вы хотите от меня? Чтобы я доказала её подлинность? Провела экспертизу за свой счет?
– Успокойтесь, гражданка. Может, вы скажете, как она… появилась? При каких именно обстоятельствах?
– Северов мне сам её принес. Был совершенно трезв, если вас это интересует. Отдал. Вот здесь, в этой квартире. Вместе с ключом от машины. Сказал, что это подарок.
– И есть свидетели? Кто-то еще присутствовал при передаче?
– Да вы издеваетесь? – мой голос был готов сорваться на крик. – Какие свидетели, когда дарят личные подарки?
– Нет, лишь пытаюсь установить все обстоятельства, – ответил офицер все тем же скучным, бесцветным голосом. – Это моя работа.
– В таком случае я ничего вам больше говорить не стану, – сказала, как отрезала, скрестив руки на груди. – Без адвоката.
– Хорошо, но тогда нам придётся вызвать вас повесткой. Для официального допроса.
– Как угодно.
Полицейский неловко кашлянул, попрощался и ушёл. Дверной замок щелкнул с оглушительной окончательностью. Моё романтическое настроение окончательно протухло. Радость сменилась липкой, удушающей злостью, и я не знала, как мне теперь быть. Хотелось что-нибудь разбить. Вскоре после того, как ушёл офицер, тишину взорвал телефонный звонок. Я вздрогнула и машинально ответила:
– Да, слушаю.
– Здравствуй, Лина, – это был Роман. Его голос показался мне спасательным кругом.
Сама не ожидая от себя, я вдруг разревелась прямо в трубку. Сначала это был тихий всхлип, а потом прорвало плотину. Это вырвалось всё то напряжение, которое накопилось во мне, пока полицейский задавал свои бессмысленные вопросы. И плюс обида, что я тут одна вынуждена отбиваться от глупейшего обвинения. Я – та, которой с детства впитали мысль о том, что воровать – это самое поганое, на что может отважиться человек! У нас в детдоме за воровство били без пощады и плакать не давали! И вдруг меня в таком обвинили. А он, Орловский, где-то там, и не рядом со мной. Именно сейчас он был нужен мне, как воздух.