— Убирайтесь вон из моего дома, лентяи! Больше не будете жить за мой счёт, я вам не спонсор!
Голос Марии Ивановны прорезал утреннюю тишину трёхкомнатной хрущёвки на Карла Маркса, как сирена скорой помощи. Соседи за стенкой замерли — у Савельевых опять началось. В третий раз за неделю. Только вчера вроде успокоились.
Лиля стояла посреди кухни в старом халате, который когда-то был нежно-розовым, а теперь выцвел до блёклого серого. Волосы растрепались, тушь с ресниц размазалась — плакала всю ночь, это видно сразу. В руках пустая кружка, из которой давно выпит кофе. Пальцы сжимают фарфор так, что удивительно — не треснул ещё.
— Мама, ну успокойся же... — Андрей попытался встать с дивана, но свекровь развернулась к нему так резко, что он осел обратно.
— Не смей называть меня мамой! — Мария Ивановна была в боевой готовности с шести утра. Накрашена, причёсана, в строгой синей кофте с воротником-стойкой. Семьдесят два года, а держится как генерал перед парадом. — Тридцать восемь лет тебе, Андрюша! Тридцать восемь! А ты что? Лежишь на диване третий месяц, как барин какой!
В прихожей скрипнула дверь — это тётя Валя, младшая сестра Марии Ивановны, выглянула из своей комнаты. Пухлая, невысокая, вечно в затёртых спортивных штанах. Живёт здесь уже двадцать лет, с тех пор как муж её бросил. Мария Ивановна тогда пожалела, приютила. А теперь вот...
— Машка, может, чаю попьём сначала? — осторожно предложила Валя, высовываясь в кухню. — Зачем с утра-то...
— А ты вообще молчи! — свекровь метнулась к сестре. — Ты-то здесь вообще на каких правах? Двадцать лет на моей шее сидишь! Коммуналку свою продала, деньги неизвестно куда спустила, и теперь что? Я всех кормить должна?
Тётя Валя побледнела, губы задрожали. Попятилась обратно в комнату, но дверь не закрыла — слушает, притаилась там. Всегда так. Мария Ивановна знает.
— Мама, хватит! — Андрей всё-таки поднялся, но говорил без уверенности, будто извинялся за то, что вообще посмел возразить. Высокий мужчина сорока лет выглядел сейчас как школьник, которого вызвали к директору. Плечи ссутулились, взгляд в пол. — Мы найдём работу, я обещаю. Просто сейчас кризис, сокращения везде...
— Кризис! — Мария Ивановна вскинула руки. — Кризис у вас в голове! Зинка из сорок третьей квартиры работает в магазине продавцом, хотя ей уже шестьдесят пять. А ты что, белоручка? Инженером себя возомнил?
Лиля молчала. Молчала и смотрела в окно, где за тюлевой занавеской проступал серый октябрьский день. Дождь собирался — небо низкое, свинцовое. По карнизу ползла муха, медленно, будто тоже не знала, куда ей деваться из этой квартиры.
«Надо было сразу съезжать, — думала Лиля. — Когда Андрея уволили. Надо было хоть куда-то, хоть в съёмную однушку на окраине, но уйти. А я... я испугалась. Денег ведь не было совсем. И сейчас нет».
— А ты что молчишь? — свекровь переключилась на невестку. — Смотришь в окно, как княгиня! Руки-то у тебя есть? Иди мой подъезды, если другой работы не находишь! Вон Светка с пятого этажа моет — и ничего, не помёрла!
— Я резюме разослала, — тихо сказала Лиля, не отрывая взгляда от окна. — Жду ответа.
— Жду ответа! — передразнила Мария Ивановна. — Два месяца ждёшь! А кто за вас платит? Кто борщ варит? Кто за свет, за воду, за газ? Я! Я на свою пенсию вас троих содержу!
— Четверых, — вдруг подала голос тётя Валя из-за двери, и сразу замолчала, испугавшись собственной смелости.
Повисла секунда напряжённой тишины.
Потом Мария Ивановна медленно повернулась к коридору.
— Что ты сказала?
— Я... — Валя выглянула снова, лицо красное. — Я хотела сказать, что я тоже могу работу поискать. Мне ведь только шестьдесят три, не старая ещё...
— Ты уже тридцать лет как не работаешь! — Мария Ивановна шагнула к ней. — С тех пор как из санатория уволили за пьянку! Думаешь, я забыла?
— Это неправда! Я не пила! — Валя выскочила в коридор, и теперь они стояли лицом к лицу — две сестры, похожие и такие разные. Одна выглаженная, строгая, другая помятая, растерянная. — Меня оклеветали! Заведующая та, стерва, она меня...
— Заткнись! — рявкнула Мария Ивановна так, что Валя сжалась. — Заткнись, я сказала! Хватит этих сказок! Ты пила, ты пьёшь до сих пор — я же вижу, как ты по вечерам в свою комнату бутылки таскаешь!
— Я не таскаю! — голос Вали сорвался на визг. — Ты всё выдумываешь! Всю жизнь выдумываешь! Хочешь меня выгнать — так выгоняй, зачем врать-то!
Андрей метался между кухней и коридором, не зная, кого остановить первым.
— Мам, тёть Валь, ну прекратите...
— Не лезь! — обе женщины рявкнули на него одновременно.
Лиля наконец оторвалась от окна и прошла мимо всех в ванную. Закрыла дверь, включила воду. Села на край ванны и закрыла лицо руками.
«Как я здесь оказалась? — пульсировала в голове одна мысль. — Как я дошла до этой жизни? Пять лет назад я работала менеджером в торговой компании, снимала квартиру с подругой, ездила отдыхать в Турцию. А теперь... теперь сижу в чужой ванной и слушаю, как на меня орут».
Встретила Андрея на корпоративе. Он тогда ещё работал главным инженером на заводе, хорошо зарабатывал, красиво ухаживал. Цветы приносил, в рестораны водил. Говорил, что она — любовь всей его жизни. Женились через полгода.
А потом началось.
Сначала мать намекнула, что неплохо бы к ним переехать — квартира большая, зачем деньги на аренду тратить. Лиля согласилась — думала, на время, пока деньги на свою квартиру не накопят.
Через год завод начал сокращать штат. Андрея перевели на полставки, зарплату урезали. Потом и вовсе уволили — реорганизация, сказали. А новую работу он найти не мог — то зарплата маленькая, то график не устраивал, то далеко ехать.
Лиля работала в офисе, зарабатывала нормально, но на съём квартиры и жизнь на двоих не хватало. А Мария Ивановна каждый вечер капала: зачем съезжать, живите здесь, зачем деньги выбрасывать?
Потом и Лилю сократили. Три месяца назад. Компания закрылась, весь отдел распустили. С тех пор она рассылает резюме, ходит на собеседования, но...
В дверь постучали.
— Лиль, это я, — голос Андрея. — Открой, пожалуйста.
Она вытерла глаза, открыла дверь.
Муж стоял перед ней, виноватый, несчастный. За спиной у него всё ещё громыхало — Мария Ивановна не успокаивалась.
— Послушай, — он взял её за руки, — давай уйдём отсюда. Прямо сейчас. Снимем комнату, я устроюсь куда угодно...
— На какие деньги снимем? — устало спросила Лиля. — У нас на счету двадцать три тысячи. Этого даже на залог не хватит.
— Я... я попрошу у кого-нибудь взаймы...
— У кого? — она посмотрела ему в глаза. — Андрей, у кого? Все твои друзья уже отказали, когда ты просил. Мои тоже. Кто нам даст?
Он молчал. Потому что ответа не было.
— Пакуйте вещи! — донёсся голос свекрови из кухни. — Я серьёзно! К вечеру чтоб вас здесь не было!
Лиля высвободила руки и прошла мимо мужа обратно на кухню. Встала прямо перед Марией Ивановной.
— Хорошо, — сказала она ровно. — Мы уйдём.
Свекровь опешила. Не ожидала такого.
— Что?
— Мы уйдём, — повторила Лиля, и в её голосе появилась сталь. — Прямо сегодня. Но сначала я вам кое-что скажу.
Мария Ивановна сощурилась.
— Говори.
Лиля шагнула ближе. Они стояли теперь совсем рядом — молодая женщина тридцати пяти лет и пожилая дама, привыкшая всех построить.
— Последние два года, пока я работала, я отдавала вам половину зарплаты на еду и коммуналку. Это больше трёхсот тысяч. Где эти деньги, Мария Ивановна?
Свекровь дёрнулась.
— Что ты несёшь?
— На еду уходило от силы двадцать тысяч в месяц, я считала. Коммуналка — десять. Куда делись остальные? — Лиля говорила спокойно, но глаза горели. — Я молчала. Думала, раз живём в вашей квартире, надо помогать. Но теперь вы нас выгоняете. Так верните деньги. Хотя бы половину.
— Ты... — Мария Ивановна побагровела. — Ты смеешь требовать от меня?! В моём доме?!
— В вашем доме, — кивнула Лиля. — В который мы принесли почти миллион за пять лет. Потому что Андрей тоже платил, пока работал. Где эти деньги?
— Я их тратила на вас же! На еду, на...
— Нет, — перебила Лиля. — Не тратили. В прошлом году вы ездили в санаторий на три недели. Путёвка стоила сто двадцать тысяч, вы сами хвастались. В позапрошлом — делали ремонт в своей комнате, сорок тысяч на обои и линолеум. А ещё шубу купили, и...
— Заткнись! — заорала свекровь. — Это мои деньги! Моя пенсия!
— Нет, — Лиля покачала головой. — Ваша пенсия — восемнадцать тысяч. Я знаю. А остальное — наше.
За спиной раздался грохот — это тётя Валя выронила кружку на кухне. Андрей стоял в дверях с открытым ртом.
Мария Ивановна дышала тяжело, лицо красное, руки дрожат.
— Убирайтесь, — прошипела она. — Немедленно. И чтоб духу вашего здесь не было.
— Уйдём, — кивнула Лиля. — Но сначала позвоню Зине из сорок третьей. Той самой, которая в магазине работает. Расскажу ей, как вы со своей сестрой обращаетесь и где деньги ваших детей. Зина у нас та ещё сплетница, знаете же. К вечеру весь дом будет в курсе.
Это был блеф. Чистой воды блеф. Но Мария Ивановна не знала.
Она стояла, сжав кулаки, и смотрела на невестку. В голове шла война — гордость против страха. Что скажут соседи? Зина-то точно разнесёт по всем подъездам...
— Сколько вы хотите? — наконец выдавила она.
— Сто тысяч, — сказала Лиля. — На первое время. Снять жильё, пережить месяц, пока не найдём работу.
— У меня нет таких денег!
— Есть, — Лиля усмехнулась. — В шкафу у вас, в коробке из-под обуви. Я видела случайно, когда помогала убираться.
Повисла пауза.
Потом Мария Ивановна развернулась и ушла в свою комнату. Вернулась через минуту с пачкой купюр.
— Забирайте, — бросила на стол. — И чтоб ноги вашей больше...
— Не будет, — перебила Лиля. — Не волнуйтесь.
Она взяла деньги, пересчитала. Ровно сто тысяч.
— Андрей, собирай вещи, — сказала она, не оборачиваясь.
Муж стоял как вкопанный.
— Лиль, я...
— Собирай вещи, — повторила она жёстче. — У нас два часа.
Он пошёл в комнату. Лиля последовала за ним.
Тётя Валя выскочила из кухни, схватила Марию Ивановну за руку.
— Маш, может, не надо? Он же твой сын...
— Отцепись! — свекровь вырвала руку. — И ты тоже вали! Хватит тут на шее сидеть!
— Куда я пойду? — голос Вали сорвался. — Мне некуда, Маша...
— Не моя проблема!
Валя схватилась за сердце, побледнела, осела на стул. Дышит тяжело, губы посинели.
Лиля выглянула из комнаты, увидела и метнулась к ней.
— Валентина Ивановна, вам плохо?
— Сердце... — прошептала та. — Таблетки... в комнате...
Лиля побежала за таблетками, принесла, дала запить водой. Валя проглотила, сидит, держится за край стола.
Мария Ивановна стоит в стороне, смотрит, лицо непроницаемое. Но руки дрожат.
— Она притворяется, — сказала она. — Всю жизнь так. Лишь бы пожалели.
— Она не притворяется, — резко ответила Лиля. — У неё аритмия, я знаю. Ей нельзя нервничать.
Валя медленно приходила в себя. Дыхание выровнялось.
— Спасибо, милая, — прошептала она Лиле.
Лиля молча кивнула и вернулась к Андрею.
Они упаковывали вещи молча. Две сумки, рюкзак. Больше взять некуда — машины нет, на такси денег жалко. Остальное потом заберут, если понадобится.
Через час они стояли в прихожей, одетые, с вещами.
Мария Ивановна сидела на кухне, смотрела в окно. Не попрощалась. Даже не обернулась.
Тётя Валя выглянула из своей комнаты, глаза красные.
— Прости её, Андрюша, — прошептала она. — Она не со зла, просто... такая уж она.
Андрей не ответил. Взял сумки и вышел на лестничную клетку.
Лиля задержалась на пороге. Обернулась.
— Вы ещё пожалеете об этом дне, — сказала она тихо, глядя в сторону кухни. — Все жалеют.
И вышла, закрыв дверь.
На улице моросил дождь. Холодный, октябрьский. Они стояли возле подъезда, не зная, куда идти.
— Ну что, — сказала Лиля, натягивая капюшон. — Поехали к твоему другу Олегу. Ты говорил, у него гараж есть, где можно переночевать.
— Лиль... — Андрей смотрел на неё потерянно. — Прости. Прости меня.
— Потом, — отрезала она. — Поедем сначала.
Они пошли к остановке. За их спинами в окне третьего этажа стояла Мария Ивановна и смотрела им вслед.
А в соседнем подъезде Зина, соседка из сорок третьей квартиры, тоже смотрела в окно. Видела, как Андрей с Лилей выходили с сумками. Видела лицо Марии Ивановны.
«Так-так, — подумала Зина. — Что-то тут произошло. Надо узнать».
Она накинула куртку и отправилась к Савельевым в гости. Под предлогом соли попросить.
А Лиля с Андреем сидели уже в автобусе, который вёз их на другой конец города, в промышленный район, где у Олега был тот самый гараж.
И пока автобус петлял по улицам, мимо серых панельных домов, мимо рынков и остановок, Лиля смотрела в окно и думала: «Что же теперь будет? Куда мы идём? И есть ли вообще у нас будущее?»
Но вслух не спросила. Потому что боялась услышать ответ.
Гараж Олега оказался не таким уж гаражом, а скорее металлической коробкой с дырявой крышей, где пахло машинным маслом и сыростью. Олег встретил их неловко, мялся, потирал затылок.
— Ну вы того, располагайтесь, — он показал на старый диван в углу, из которого торчали пружины. — Только я тут надолго не смогу вас... жена, сами понимаете.
— Пару дней, — кивнула Лиля. — Спасибо.
Олег ушёл, пообещав принести завтра одеяла. Андрей сел на диван, уронил голову в ладони.
— Господи, до чего докатились...
Лиля не ответила. Достала телефон, стала листать объявления о съёме жилья. Комната на Химмаше — двадцать тысяч в месяц. Каморка на Сортировке — пятнадцать, но без мебели. Койко-место в общежитии — восемь тысяч.
«Сто тысяч, — считала она. — Двадцать на жильё, пятнадцать на еду, остальное на проезд и непредвиденное. Хватит на три месяца максимум. Если за это время не найдём работу...»
Телефон завибрировал. Неизвестный номер.
— Алло?
— Здравствуйте, это Лилия Савельева? — женский голос, деловой, чёткий. — Вы откликались на вакансию администратора в фитнес-клуб?
Лиля выпрямилась.
— Да, я.
— Можете подъехать завтра на собеседование? К десяти утра?
— Конечно! — она схватила ручку, записала адрес. — Спасибо большое!
Отключилась, посмотрела на Андрея.
— Собеседование, — сказала она. — Завтра.
Он поднял голову, в глазах мелькнула надежда.
— Правда?
— Правда.
Впервые за этот день они улыбнулись друг другу.
Тем временем в квартире на Карла Маркса Мария Ивановна сидела на кухне и пила валерьянку. Зина из сорок третьей ушла только час назад, вытянув из неё всю историю. Теперь вся эта сплетница разнесёт по подъезду, что она, Мария Ивановна, выгнала родного сына на улицу.
«Правильно сделала, — убеждала она себя. — Пусть поживут сами, поработают. Научатся ценить».
Но на душе было пакостно. Скребло что-то, не давало покоя.
Валя высунулась из своей комнаты.
— Машенька, может, позвонишь им? Узнаешь, как там...
— Не твоё дело!
— Он же твой сын...
— Мой сын должен был давно уже стать мужиком, а не маменькиным сынком! — рявкнула Мария Ивановна и замолчала.
Потому что в этой фразе было что-то неправильное. Что-то, что она сама не до конца понимала.
«Маменькин сынок, — прокручивала она в голове. — А почему он такой? Кто его таким сделала?»
Но мысль эту отогнала сразу. Неудобная мысль. Неприятная.
Валя вздохнула и вернулась к себе. Достала из тумбочки початую бутылку «Агдама» — последнее, что осталось. Налила в гранёный стакан, выпила залпом.
«Куда мне теперь? — думала она, глядя в окно. — Шестьдесят три года, здоровье никудышное, работы нет. Сестра выгонит — и всё, конец. Под мостом помру».
Слёзы покатились по щекам. Она вытерла их рукавом спортивной кофты и налила ещё.
Утро встретило Лилю гудками машин и светом, пробивающимся через щели в воротах гаража. Андрей ещё спал, укрывшись курткой. Она тихо поднялась, умылась холодной водой из канистры, привела себя в порядок как могла.
В восемь утра вышла из гаража. Адрес фитнес-клуба был на другом конце города, в новом районе, где строились жилые комплексы с красивыми названиями — «Европейский», «Преображенский», «Новая Слобода».
Ехала на двух автобусах и трамвае. Добралась без десяти десять. Центр оказался современным, стеклянным, с огромным логотипом «Pulse Fitness».
Собеседование провела женщина лет сорока пяти, подтянутая, в спортивном костюме. Спрашивала об опыте, о готовности работать в выходные.
— График два через два, — объяснила она. — Зарплата тридцать пять тысяч плюс процент от продаж абонементов. В среднем выходит сорок пять — пятьдесят.
Лиля кивала, отвечала на вопросы, старалась выглядеть уверенной. Хотя внутри всё сжималось от страха: «А вдруг не возьмут? Вдруг найдут кого-то лучше?»
Но директриса улыбнулась.
— Знаете что, Лилия? Вы мне понравились. Когда можете выйти?
— Хоть завтра! — вырвалось у Лили.
— Отлично. Тогда с послезавтра ждём вас к девяти утра. Договор подпишем в первый день.
Лиля вышла из клуба, будто на крыльях. Достала телефон, позвонила Андрею.
— Взяли! — закричала она в трубку. — Слышишь? Взяли!
Андрей на том конце засмеялся — впервые за месяцы.
— Лилька, я тебя люблю! Ты — чудо!
Она стояла на остановке, улыбалась, и на глазах наворачивались слёзы. Но уже не от горя, а от облегчения.
Прошло два дня
Лиля вышла на работу. Андрей устроился грузчиком в соседний торговый центр — через знакомого Олега. Зарплата небольшая, но хоть что-то. Сняли комнату в общежитии на Химмаше. Тесно, шумно, соседи пьют по вечерам, но своё.
Мария Ивановна сидела дома и смотрела сериалы. Валя ходила на цыпочках, старалась не попадаться на глаза. По подъезду уже поползли слухи — Зина постаралась. Соседки косились, перешёптывались за спиной.
«Сына выгнала, представляешь?»
«Жестокая женщина».
«А всегда такой доброй казалась...»
Мария Ивановна делала вид, что не слышит. Но слышала. Каждое слово.
Вечером, когда стемнело, раздался звонок в дверь.
Она открыла. На пороге стоял мужчина лет шестидесяти, в пальто, с портфелем.
— Мария Ивановна Савельева?
— Я, — насторожилась она. — А вы кто?
— Нотариус Кравцов, — он протянул визитку. — К сожалению, вынужден сообщить печальную новость. Ваша двоюродная сестра Антонина Петровна скончалась три дня назад.
Мария Ивановна ахнула. Тоня... Та самая Тоня, с которой они в детстве дружили, потом разругались и не общались лет сорок. Из-за чего-то глупого, даже не вспомнить уже.
— Она оставила завещание, — продолжил нотариус. — И вы в нём упомянуты.
— Я? — переспросила Мария Ивановна.
— Да. Антонина Петровна завещала вам свою квартиру в центре города. Двухкомнатную, на Малышева, дом двадцать три.
Мария Ивановна опустилась на стул в коридоре. Не верила ушам.
— Почему... почему мне? Мы же не общались...
Нотариус пожал плечами.
— В завещании написано: «Сестре Марии, единственной родственнице, которая осталась. Пусть живёт спокойно на старости лет». Вот документы, ознакомьтесь. Подпись поставите здесь и здесь.
Он разложил бумаги на кухонном столе. Мария Ивановна сидела, смотрела на них, не в силах пошевелиться.
Квартира в центре. Двухкомнатная. Она могла бы продать её, купить что-то поменьше и жить на разницу безбедно. Или переехать туда, оставить эту хрущёвку...
«Оставить кому? — мелькнула мысль. — Андрею? Он же теперь...»
Она подписала документы дрожащей рукой. Нотариус собрал бумаги, пообещал, что через неделю всё оформят, и ушёл.
Мария Ивановна сидела на кухне и смотрела в пустоту.
Валя вышла из комнаты.
— Что это было?
— Тоня умерла, — глухо сказала Мария Ивановна. — Квартиру мне оставила.
— Какая Тоня?
— Двоюродная сестра. Тоня Зверева.
Валя присела напротив.
— Маш, это же... это ж выход! Переедешь туда, а эту квартиру...
— Андрею, — закончила Мария Ивановна и вдруг заплакала.
Валя замерла.
Мария Ивановна плакала, уткнувшись в ладони, плечи тряслись.
— Я его выгнала, Валь, — бормотала она сквозь слёзы. — Родного сына выгнала на улицу. А он там, в каком-то гараже ночует, наверное... Что я наделала? Что я наделала?
Валя обняла сестру.
— Позвони ему, Машенька. Позвони и попроси прощения.
— Он не простит...
— Простит. Он же твой сын.
Мария Ивановна вытерла слёзы, взяла телефон дрожащими руками. Набрала номер Андрея.
Гудки. Один, второй, третий.
— Алло? — голос сына был настороженным.
— Андрюша... — она сглотнула комок в горле. — Это мама. Прости меня, пожалуйста. Прости старую дуру.
На том конце молчали. Потом раздался вздох.
— Мам...
— Я была неправа. Я так жалею... Приезжайте домой, пожалуйста. Вы с Лилей. Приезжайте.
Снова молчание.
— Мам, мы уже сняли жильё. У нас работа теперь. Нам тут... нам тут нормально.
Мария Ивановна почувствовала, как что-то окончательно ломается внутри.
— Я понимаю, — прошептала она. — Я понимаю, сынок. Но если что... если вдруг понадобится помощь... я здесь. Всегда.
— Спасибо, мам.
Он отключился.
Мария Ивановна положила телефон на стол и снова заплакала. Тихо, безнадёжно.
Прошёл месяц
Лиля работала в фитнес-клубе, Андрей грузил ящики в торговом центре. По вечерам возвращались в свою комнату в общежитии, ужинали роллтоном или пельменями, смотрели сериалы на ноутбуке.
Трудно было. Очень трудно. Но они были вместе. И это было главное.
Как-то вечером Лиля зашла в социальную сеть и увидела сообщение от неизвестного человека.
«Здравствуйте. Я Ирина, дочь Антонины Петровны Зверевой. Мама недавно умерла. Я разбирала её вещи и нашла письма. Среди них — письмо для вас. Вернее, для Марии Ивановны Савельевой. Но я узнала, что вы её невестка. Не могли бы вы передать это письмо? Я живу в другом городе, приехать не могу».
Лиля переписала адрес электронной почты, куда Ирина обещала выслать скан письма.
Через час письмо пришло. Лиля открыла, прочитала — и обмерла.
«Маша, сестрёнка, — писала Антонина Петровна корявым почерком. — Если ты читаешь это, значит, меня уже нет. Я хотела помириться с тобой при жизни, но не решилась. Гордость проклятая мешала. Теперь вот пишу тебе с того света.
Помнишь, как мы поссорились сорок лет назад? Из-за моего Коли. Ты говорила, что он меня бросит, а я обиделась, сказала, что ты завидуешь. А потом мы перестали общаться.
Ты была права. Коля меня бросил через год. Ушёл к другой. А я осталась одна с маленькой дочкой на руках. И мне было так стыдно перед тобой... Так стыдно, что я не могла позвонить.
Потом прошло время, и стало поздно. Я думала: ну что, сорок лет прошло, зачем ворошить? А теперь вот лежу в больнице, врачи говорят — недолго осталось. И понимаю, что зря. Зря не позвонила. Зря не попросила прощения.
Машенька, не повторяй моих ошибок. Если есть рядом кто-то родной — береги. Цепляйся за них. Потому что потом будет поздно. Потом останешься одна, как я. И будет так больно, что никакие лекарства не помогут.
Квартиру я тебе оставила. Не потому что больше некому — дочка у меня есть, она живёт хорошо, ей не надо. А потому что хочу, чтобы ты вспоминала меня. Хочу, чтобы знала: я тебя любила. Всегда любила. Даже когда мы не общались.
Прости меня, сестра. И живи счастливо. Твоя Тоня».
Лиля сидела, смотрела на экран и плакала. Потом вытерла слёзы, переслала письмо себе на почту и позвонила свекрови.
— Мария Ивановна? Это Лиля. Мне нужно с вами увидеться. Срочно.
Они встретились на следующий день в кафе возле метро «Геологическая». Мария Ивановна пришла первой, заказала себе чай, села у окна. Нервничала, теребила край салфетки.
Лиля появилась через десять минут. Села напротив, молча протянула телефон с открытым письмом.
— Прочитайте.
Мария Ивановна взяла телефон, стала читать. По мере чтения лицо её менялось — сначала непонимание, потом удивление, потом слёзы.
Дочитала, вытерла глаза платком.
— Тоня... — прошептала она. — Глупая моя Тоня...
Лиля молчала.
Мария Ивановна подняла на неё глаза.
— Спасибо, что показала. Спасибо.
— Я не за этим вас позвала, — сказала Лиля. — Я хотела сказать другое. Мы с Андреем не вернёмся. Ни сейчас, ни потом. Это решение окончательное.
Свекровь кивнула.
— Я понимаю.
— Но я не хочу, чтобы вы остались одна. Потому что Андрей всё равно переживает. Звонит мне по вечерам, спрашивает, как вы там. Не ест толком, всё думает о вас.
— Правда? — в голосе Марии Ивановны прозвучала надежда.
— Правда. Поэтому я предлагаю вам компромисс. Мы будем приезжать к вам раз в неделю. По воскресеньям. Обедать вместе, разговаривать. Но жить будем отдельно. И вы не будете вмешиваться в нашу жизнь. Согласны?
Мария Ивановна молчала, размышляла.
Потом кивнула.
— Согласна.
Они допили чай, расплатились и вышли из кафе.
На улице шёл снег — первый в этом году. Крупные белые хлопья, которые таяли на асфальте.
— Лиля, — окликнула свекровь. — Подожди.
Невестка обернулась.
Мария Ивановна подошла ближе, взяла её за руку.
— Прости меня. За всё. Я была не права. И спасибо... спасибо, что не бросили меня совсем.
Лиля сжала её руку в ответ.
— Всё будет хорошо, Мария Ивановна. Увидите.
Они разошлись в разные стороны.
А снег всё шёл и шёл, укрывая город белым покрывалом. И казалось, что с этим снегом смывается всё старое, всё наболевшее, всё неправильное. И начинается что-то новое. Пока ещё неясное, непонятное. Но обязательно новое.
Вечером Лиля вернулась в общежитие. Андрей встретил её на пороге, обнял.
— Ну как?
— Нормально, — улыбнулась она. — Договорились. Будем ездить по воскресеньям.
Он прижал её крепче.
— Я тебя люблю. Ты знаешь?
— Знаю.
Они стояли в тесной комнатке, обнявшись, а за окном падал снег, и мир казался почти счастливым.
Почти.
Потому что счастье — оно не бывает полным. Оно всегда почти. С трещинкой, с изъянцем, с оговоркой. Но всё равно счастье.
А в квартире на Карла Маркса Мария Ивановна достала старый альбом с фотографиями и долго смотрела на снимок, где они с Тоней стоят обнявшись, молодые, смеющиеся, счастливые.
«Прости, сестрёнка, — думала она. — Прости, что не смогла раньше отпустить гордость».
Валя заглянула в комнату.
— Машенька, ужинать будешь?
— Буду, — кивнула Мария Ивановна. — Сейчас приду.
Она закрыла альбом, встала и пошла на кухню, где тётя Валя уже накрывала на стол — две тарелки, две ложки, чайник с заваренным чаем.
Две сестры сели ужинать. За окном шёл снег. А где-то на другом конце города, в комнате общежития, ужинали Андрей с Лилей — тоже вдвоём, тоже тихо.
И жизнь шла дальше. Медленно, со скрипом, но шла. Потому что у неё не было другого выхода.
Через три месяца выяснилось, что Лиля беременна. Андрей узнал об этом первым — она показала ему тест с двумя полосками прямо на работе, когда он пришёл забрать её после смены.
Он стоял посреди торгового центра, держал в руках эту пластиковую штуку и не мог выдавить ни слова.
Потом обнял её так крепко, что она засмеялась сквозь слёзы.
— Андрей, ты меня задушишь!
— Прости, прости... — он отпустил её, схватил за руки. — Лиль, ты серьёзно? Мы правда?..
— Правда.
Они стояли посреди толпы, среди магазинов с яркими витринами, среди музыки и гомона, и были счастливы. Так счастливы, как не были давно.
В то же воскресенье они приехали к Марии Ивановне и сообщили новость.
Свекровь замерла с чашкой в руке.
— Внук? — переспросила она.
— Или внучка, — улыбнулась Лиля.
Мария Ивановна поставила чашку, подошла к невестке и впервые за все годы обняла её. Просто обняла, без слов.
А потом они сидели на кухне втроём — свекровь, сын, невестка — пили чай и планировали будущее. Где рожать, как называть, кто будет помогать с ребёнком.
И в какой-то момент Мария Ивановна посмотрела на них и поняла: вот оно. Вот то, ради чего стоило жить. Ради этих минут, когда семья собирается вместе. Пусть не под одной крышей, пусть не каждый день. Но вместе.
Тётя Валя вышла из своей комнаты, увидела это семейное счастье и тихонько вернулась обратно. Чтобы не мешать.
А снег за окном уже растаял. Наступила весна. И вместе с ней — новая жизнь.
Но это ещё не конец истории.
Потому что через неделю после этого воскресенья в дверь позвонили. Мария Ивановна открыла и обомлела.
На пороге стоял мужчина лет семидесяти с букетом роз в руках. Седой, подтянутый, в добротном пальто.
— Маша? — неуверенно спросил он. — Маша Савельева?
Она смотрела на него и не могла поверить глазам.
— Витя? Витя Кравцов?
— Я самый, — он улыбнулся. — Помнишь меня?
Помнила ли она? Витя Кравцов, её первая любовь, с которым они дружили в школе, гуляли по набережной, мечтали о будущем. А потом он уехал учиться в Москву, и они потеряли друг друга из виду.
Пятьдесят лет прошло с тех пор.
— Как ты меня нашёл? — спросила она, пропуская его в квартиру.
— Через соседку твою, Зину. Я недавно вернулся в город, узнал, что ты здесь живёшь. Решил зайти. Вспомнить молодость, — он протянул ей цветы. — Если не помешал, конечно.
Мария Ивановна взяла букет, и вдруг ей стало так легко, будто годы откатились назад.
— Проходи, — сказала она. — Проходи, Витя. Чай будешь?
Он прошёл на кухню, сел за стол. Они разговаривали до поздней ночи — о том, как сложилась жизнь, о детях, о потерях и обретениях.
Оказалось, Витя овдовел три года назад. Дети выросли, живут своей жизнью. И он один. Совсем один.
Как и она.
— Знаешь, Маша, — сказал он под конец, собираясь уходить. — Может, нам не стоит больше терять время? В нашем-то возрасте каждый день на счету.
— Что ты имеешь в виду? — спросила она, хотя сердце уже колотилось.
— Давай просто... будем видеться. Ходить вместе в театр, в кино. Гулять по городу. Жить, в конце концов.
Мария Ивановна посмотрела на него — на этого седого мужчину, в котором всё ещё узнавался тот юный Витя, что провожал её до дома пятьдесят лет назад.
И улыбнулась.
— Давай.
Он ушёл, пообещав позвонить завтра.
Мария Ивановна закрыла дверь, прислонилась к ней спиной и засмеялась. Тихо, счастливо.
Валя выглянула из комнаты.
— Машка, кто это был?
— Никто, — отмахнулась Мария Ивановна. — Просто старый знакомый.
Но глаза её сияли.
И в ту ночь она не могла уснуть до самого утра. Лежала, смотрела в потолок и думала: «А ведь жизнь — она не заканчивается. Даже в семьдесят два. Она только начинается заново».
Утром зазвонил телефон. Витя приглашал её в Театр оперы и балета на «Лебединое озеро».
Мария Ивановна согласилась, не раздумывая.
И когда через неделю Андрей с Лилей приехали в очередное воскресенье, они застали свекровь в праздничном платье, с причёской, надушенную.
— Мам, ты куда собралась? — удивился Андрей.
— На свидание, — ответила она спокойно.
Лиля и Андрей переглянулись.
А потом Лиля рассмеялась — звонко, от души.
— Мария Ивановна, вы даёте!
И Мария Ивановна, строгая, несгибаемая Мария Ивановна, тоже засмеялась в ответ.
Жизнь продолжалась. У каждого своя. И это было правильно.
Потому что счастье — оно не в том, чтобы все были вместе. А в том, чтобы каждый нашёл своё место. Своё время. Свою любовь.
Даже в семьдесят два года.
Даже после всех ошибок и потерь.
Даже когда кажется, что уже поздно.
Прошло ещё полгода
Лиля родила девочку. Назвали Верой — в честь бабушки Андрея, которую Мария Ивановна очень любила. Роды были тяжёлые, но всё обошлось.
Мария Ивановна приехала в роддом первой. Стояла у окна детской палаты и смотрела на крошечный свёрток в розовом — на свою внучку. И плакала. Тихо, чтобы никто не видел.
«Господи, — думала она, — какое же я счастье чуть не упустила. Чуть не потеряла всё из-за своей гордыни».
Витя ждал её внизу. Они встречались уже четыре месяца, и он настойчиво намекал, что неплохо бы съехаться. У него была трёшка на Шарташе, светлая, с ремонтом.
Мария Ивановна пока отказывалась. Боялась. Что скажут люди? Что подумает Андрей? Да и вообще — в её-то возрасте...
Но Витя был терпелив. Говорил: «Маша, нам осталось лет двадцать, если повезёт. Ты правда хочешь провести их порознь?»
И она начинала задумываться.
Тем временем у тёти Вали случилось своё маленькое чудо.
Как-то утром она пошла в магазин за хлебом и встретила у подъезда женщину с двумя маленькими детьми. Женщина плакала, дети жались к ней.
— Что случилось? — спросила Валя.
— Муж выгнал, — всхлипывала та. — Сказал, надоели мы ему. А идти некуда. Совсем некуда.
Валя постояла, подумала.
— Пойдёмте, — сказала она. — У меня комната есть. Маленькая, правда, но на время переживёте.
Женщину звали Света, детям было три и пять лет. Они поселились у Вали в комнате — на полу расстелили матрасы, детей уложили, сами с Валей на раскладушке спали по очереди.
Мария Ивановна сначала возмутилась.
— Валя, ты что творишь? Ты же не знаешь этих людей!
— Знаю теперь, — спокойно ответила Валя. — Света хорошая. Работящая. Уже устроилась уборщицей в школу. Деньги приносит, за квартиру помогает.
И правда — Света оказалась золотым человеком. Убирала квартиру, готовила, дети воспитанные, тихие. Через месяц она накопила на съёмное жильё и собралась уезжать.
Но Валя не пустила.
— Куда ты поедешь с детьми в какую-то дыру? Оставайтесь здесь. Места хватит.
Мария Ивановна молчала. Потому что поняла: сестре нужны эти люди. Валя наконец-то почувствовала себя нужной. Полезной. Живой.
И как она могла отнять у неё это?
В августе Витя сделал Марии Ивановне предложение.
Не как в кино — без колена, без кольца. Просто сказал за ужином в ресторане:
— Маша, выходи за меня замуж. Я серьёзно.
Она чуть не подавилась салатом.
— Витя, что за глупости? Мы старые уже для этого.
— Именно поэтому и не глупости, — он накрыл её руку своей. — Я не хочу больше жить один. И ты не хочешь, я знаю. Давай проживём остаток вместе. Как полагается.
Мария Ивановна молчала. В голове роились мысли, одна страшнее другой.
«А вдруг он умрёт раньше меня? А вдруг я ему надоем? А вдруг...»
— Не надо вдруг, — тихо сказал Витя, будто прочитав её мысли. — Надо просто жить. Пока можем.
Она посмотрела на него — на умное, усталое лицо, на добрые глаза, на седину в волосах.
— Да, — сказала она. — Да, Витя. Выйду.
Поженились через месяц. Тихо, в ЗАГСе, только самые близкие. Андрей с Лилей, Валя со Светой и детьми, несколько друзей Вити.
Марию Ивановну под руку вёл сын. Она шла в строгом синем костюме, он — в новом пиджаке, купленном специально для этого дня.
— Мама, — шепнул он ей, когда они стояли у входа в ЗАГС. — Я рад за тебя. Честно.
Она сжала его руку.
— Спасибо, сынок.
После церемонии накрыли стол в кафе. Пили шампанское, ели торт, смеялись. Вера, которой было уже четыре месяца, спала на руках у Лили, посапывая носиком.
Мария Ивановна смотрела на эту картину — на сына, на невестку, на внучку, на нового мужа, на сестру с её новой семьёй — и думала: «Вот оно. Вот счастье. Странное, неровное, неидеальное. Но настоящее».
Вечером, когда все разъехались, Витя с Марией Ивановной сидели на кухне в его — теперь уже их — квартире и пили чай.
— Знаешь, — сказала она, глядя в окно, где догорал закат. — Я всю жизнь боялась остаться одна. Вот прямо панически боялась. И поэтому цеплялась за людей. За сына, за сестру. Душила их своей заботой, своим контролем. А в итоге чуть всех не растеряла.
— Но не растеряла, — заметил Витя.
— Не растеряла, — согласилась она. — Повезло. Лиля оказалась умнее меня. Она поняла, что надо отпустить, чтобы не потерять совсем.
— Мудрая девочка.
— Очень.
Они помолчали.
Потом Мария Ивановна повернулась к мужу.
— Спасибо тебе, Витя. За то, что нашёл меня. За то, что не испугался.
— Чего мне было бояться? — он улыбнулся. — Ты та же Машка, что и пятьдесят лет назад. Только мудрее.
— И старее.
— И старее, — согласился он. — Но разве это важно?
Она засмеялась и поцеловала его в щёку.
А в квартире на Карла Маркса Валя укладывала Светиных детей спать. Читала им сказку про Колобка, сама уже наизусть знала все слова.
Света мыла посуду на кухне и думала о том, как ей повезло встретить эту странную, добрую женщину в спортивных штанах.
В общежитии на Химмаше Лиля кормила Веру грудью, а Андрей сидел рядом и смотрел на них обоих — на жену и дочь — и не верил своему счастью.
«Как же всё странно повернулось, — думал он. — Полгода назад мы были на дне. Совсем на дне. А теперь... теперь у нас есть всё. Не деньги, не квартира, не машина. Но есть что-то гораздо важнее».
А на следующее утро, когда весь город просыпался под крики чаек и шум трамваев, когда люди спешили на работу, на учёбу, по своим делам, Зина из сорок третьей квартиры стояла у окна с чашкой кофе и смотрела вниз.
Там, во дворе, она увидела Марию Ивановну и незнакомого мужчину. Они выходили из подъезда рядом, держась за руки.
Мария Ивановна была в светлом платье, волосы уложены, на лице улыбка.
Зина чуть кофе не расплескала.
«Так вот оно что! — подумала она с жадным любопытством. — Савельева-то замуж вышла! Надо же! В её-то возрасте!»
Она схватила телефон, начала названивать всем подряд.
— Танька, ты не поверишь! Савельева...
И пока Зина трезвонила по всему дому, разнося свежую сплетню, Мария Ивановна с Витей шли по утреннему городу к набережной.
Шли медленно, не спеша, наслаждаясь каждым шагом.
— Знаешь, о чём я подумала? — сказала Мария Ивановна, останавливаясь у парапета. — Жизнь — она как река. Течёт себе, течёт. Иногда спокойно, иногда бурно. А мы на берегу стоим и думаем, что управляем ей. Что можем её направить, остановить, повернуть вспять. А она всё равно течёт. Куда ей надо.
— Философствуешь с утра пораньше, — усмехнулся Витя.
— А когда ещё философствовать, если не в семьдесят два?
Они рассмеялись и пошли дальше.
Навстречу им шла молодая пара с коляской. Девушка что-то горячо объясняла парню, тот кивал, явно не слушая.
Мария Ивановна посмотрела на них и вспомнила себя — молодую, упрямую, уверенную, что знает, как правильно жить.
«Эх, детки, — подумала она. — Сколько вам ещё предстоит понять. Сколько ошибок совершить. Сколько боли пережить. Но ничего. Переживёте. Все переживают».
Витя сжал её руку.
— О чём задумалась?
— Да так, — отмахнулась она. — О жизни.
— Опять?
— Опять.
Они дошли до скамейки, сели. Смотрели на реку, на город, на небо.
И было так тихо, так спокойно, так правильно.
Будто все пазлы наконец-то сложились. Все вопросы нашли ответы. Все обиды растворились.
— Витя, — сказала вдруг Мария Ивановна. — А ты веришь, что нам дали второй шанс?
— Какой?
— Ну... на счастье. На любовь. На всё.
Он задумался.
— Знаешь, Маша, я не верю во второй шанс. Я верю, что шанс один. Но он длинный. Очень длинный. И пока мы живы — он продолжается.
Она посмотрела на него и улыбнулась.
— Мудрец ты мой.
— Старый дурак, — поправил он. — Но твой.
Они сидели на скамейке, держась за руки, два пожилых человека с целой жизнью за плечами. С ошибками, потерями, разочарованиями. Но и с надеждой. С верой. С любовью.
А где-то далеко, в другом конце города, в маленькой комнате общежития, их внучка Вера проснулась и заплакала.
Лиля подошла к кроватке, взяла дочь на руки.
— Тише, моя хорошая, — шептала она, укачивая. — Тише. Всё хорошо. Мама здесь.
Вера затихла, уткнулась носиком в материнскую шею.
И Лиля вдруг подумала: «Какой же путь нам предстоит пройти. Сколько испытаний. Но ничего. Мы справимся. Обязательно справимся. Потому что у нас есть друг друг».
Андрей обнял их обеих.
И они стояли так — семья, маленькая, неидеальная, но настоящая — в лучах утреннего солнца, которое пробивалось сквозь грязное окно общежития.
А город жил своей жизнью. Трамваи везли людей на работу. В школах начинались уроки. В больницах рождались дети. В моргах умирали старики.
Жизнь шла. Неумолимо, неостановимо.
И это было прекрасно.
Через три года Андрей получил повышение — его сделали старшим кладовщиком. Зарплата выросла до шестидесяти тысяч.
Лиля стала администратором зала в фитнес-клубе. Семьдесят тысяч плюс бонусы.
Они накопили на первый взнос по ипотеке и купили однушку в новостройке на Академическом. Маленькую, но свою.
Вере исполнилось три года. Она пошла в садик, быстро освоилась, подружилась с детьми.
Мария Ивановна с Витей ездили к ним каждые выходные. Привозили гостинцы, играли с внучкой, помогали по хозяйству.
Валя так и жила на Карла Маркса со Светой и детьми. Света работала теперь не уборщицей, а поваром в школьной столовой. Заработала, развелась официально с мужем, начала строить новую жизнь.
Дети звали Валю бабушкой. И она не поправляла. Потому что была счастлива.
А Зина из сорок третьей квартиры так и продолжала собирать сплетни. Только теперь они были уже не такие злые. Потому что история Савельевых закончилась хорошо. А люди любят счастливые концы.
Даже сплетницы.
Однажды осенним вечером, когда листья шуршали под ногами и пахло дождём, Мария Ивановна шла по аллее в парке и встретила женщину.
Та сидела на скамейке и плакала. Рядом стояли два чемодана.
Мария Ивановна хотела пройти мимо. Но что-то остановило.
Она подошла, села рядом.
— Что случилось?
Женщина подняла заплаканное лицо.
— Выгнали, — прошептала она. — Свекровь выгнала. Сказала, больше не хочет нас терпеть.
У Марии Ивановны ёкнуло сердце.
— А муж?
— Промолчал. Встал на её сторону.
Они сидели молча.
Потом Мария Ивановна достала телефон, набрала номер.
— Валя? Это я. Слушай, тут женщине нужна помощь. Можете вы её приютить на несколько дней?
Валя, конечно, согласилась.
Мария Ивановна отвезла женщину на Карла Маркса, устроила, успокоила.
А вечером, когда вернулась домой к Вите, села на кухне и долго смотрела в окно.
— Представляешь, — сказала она мужу, — я была точно такой же. Выгоняла людей, не думая о последствиях. Ломала судьбы.
— Была, — кивнул Витя. — Но изменилась.
— Поздно изменилась.
— Лучше поздно, чем никогда.
Она посмотрела на него.
— Знаешь, о чём я теперь думаю? Что самое страшное в жизни — не ошибки. Ошибки все совершают. Страшно не исправить их. Не попросить прощения. Не попытаться всё наладить.
— Ты попыталась, — он взял её за руку. — И у тебя получилось.
— Получилось, — согласилась она. — Но скольких лет это стоило...
Они сидели на кухне, держась за руки, два старых человека, которые наконец-то поняли, что такое счастье.
Не громкое, не яркое.
Тихое. Домашнее. Настоящее.
Такое, которое приходит не сразу. А после долгого пути. После ошибок и прозрений. После боли и прощения.
И именно поэтому оно так ценно.
Потому что добыто трудом. Слезами. Любовью.
А за окном шёл дождь, и город засыпал, и где-то далеко, в маленькой квартире на Академическом, Лиля укладывала Веру спать, напевая колыбельную.
И всё было хорошо.
Почти.