Детей он нашел в холодном доме их бабки. Опять лаяла собака, но теперь из дома вышла Катя, смело отодвинула пса. Они и в доме ходили в куртках и шапках, отовсюду лезла стужа. Старушки дома не было.
– Ушла, – сказала девочка, и Дмитрий из разговора понял, что дети ее даже не видели, пришли сами в открытый дом, когда их бабушки там не было.
Он растерянно постоял посреди комнаты, а потом решительно махнул рукой.
– Катя, поехали со мной. У нас переночуете, в тепле. Тут вон какая стужа, – это решение было таким естественным. Что ещё делать – не оставлять же детей тут одних.
Долго уговаривать не пришлось.
Людмила открыла дверь, и он подтолкнул вперёд маленьких гостей.
– Здравствуйте, – Катя поздоровалась.
– Здрасьте, – в шелковом халате на пижаму стояла в прихожей Людмила и ошарашенно смотрела на детей.
– Люд, переночуют они, а завтра разберемся. Надо в маленькой комнате диван постелить, ну и..., – он не знал, как объяснить свой порыв, начал раздевать Андрюшу, – Вон как у нас тепло, раздевайтесь. А у них там, Люд, бррр – стужа. Вот и взял, – он посмотрел на жену, и кажется она все поняла, начала помогать с детьми.
Она купала в теплой ванне Катю, он – Андрюшку. Мальчик был стрижен почти наголо, тельце худенькое, на попе – какая-то короста. Но он по-детски плескался, радовался пене, улыбался Дмитрию. Когда завернул он его в полотенце, взял на руки, прижал крепче. Мальчик, видимо, к ласкам не привык, отстранился.
Катя болтала, задавала вопросы: "А это что? А это...". Ей терпеливо объясняли и она понятливо кивала.
Господи, она ж совсем ребенок! – думалось Дмитрию. Вот позвал он ее, и доверилась, поехала, куда повезли. Как же так вышло, что брошены эти совсем беспомощные дети?
– Дим, ты с ума сошел. Нас посадят..., – говорила Людмила, суетясь на кухне.
– За что?
– За кражу детей. Это ж уголовщина.
– Они и не заметят. Это ненужные дети.
– Так не бывает.
– Я тоже так думал, – он вздохнул, – Ладно, Люд, утро вечера мудренее...
– Дим, у девочки – следы от ремня на попе и ножках.
Детей одели в футболки Людмилы, накормили сытно, картошка, котлеты ...
Дмитрий был благодарен жене, он как-то тормозил, а она по-хозяйски быстро сообразила, что надо сейчас детям. Управились уж в первом часу.
Он смотрел на их светлые головки на подушках, закутывал одеялом.
– Объяснишь? – Людмила ждала его на кухне.
– А что я должен был сделать, Люд?
Он рассказал ей подробности.
– Надо в полицию завтра их везти. Пусть вызывают опеку, разбираются.
– Надо..., – кивал Дмитрий, благодарный жене за понимание, – Только воскресенье завтра.
– Там есть дежурный. Я положила одежду из в стирку. А вот куртки – ужас, какая грязь. Но они не высохнут. Чего делать?
– Стирай. Не высохнут, новые купим.
– Дим..., – смотрела она с укором, – Ты с ума не сходи.
А ночью начался кошмар. Они подскочили оба от крика Кати. Она кричала на брата и лупасила его руками, он свернулся калачиком и ревел.
– Нассал! Нассал! Он меня всю обоссал! Я мокрая! И кровать тоже...
Они влетели в комнату перепуганные, включили свет.
– Да тихо ты, тихо, Катя! – схватил Дмитрий ее за руки, – Что тут? – он потрогал новый дорогой диван, который Людмила выбирала месяца два и приобрела совсем недавно – диван был сырой насквозь. Футболки детей – тоже, – Ну, переоденемся сейчас, перестелем. Не кричи. Андрюша, не плачь.
Он оглянулся на Людмилу, но она закатила глаза и вышла.
– Не плачь, не плачь! Подумаешь, уписался. Бывает...
Дети плакали, дети были мокрые. Дмитрий растерялся, шагнул в коридор, но ему навстречу шла Людмила – ткнула ему две футболки в руки.
– Убери их, я клеёнку постелю.
Она была сердита очень. Дети и вся эта история ей не нравились, а теперь ей жалко было новый диван. Видно было, что говорить она не желает, обижена.
Однако, откуда-то с кухни принесла она клеёнку, постелила постель, включила стиралку и ушла, недовольная, в спальню. А Дмитрий сводил детей в туалет, Катя долго сморкалась в раковину, потом уселась на унитаз надолго. Она жаловалась на живот, а он не знал, какую ей дать таблетку, суетился излишне. Говорила о своих чувствах она громко, хлопала дверьми, а Дмитрий все пытался заставить ее вести себя потише – хоть и понимал, что жена не спит.
После он сел на диван рядом с детьми, расстроенный и усталый. Дети не спали, они вертелись, копошились, толкали друг друга, откровенно хотелось прикрикнуть, но он просто сидел рядом – ждал.
Ждал, когда угомонится и думал о том, что его собственные дети были бы непременно другими. Они бы не писались в постели, их не пробирал бы понос, они б слушались, потому что были бы воспитаны...
Сейчас он вспомнил, как однажды, когда было ему лет восемь, он притащил домой полуживого грязного котенка. Котенок был таким хорошеньким. Так ему казалось. Мама ругала его, но однако котенка не выбросила. Они начали его мыть. И тут поплыли блохи, да ещё и оголилась залысина на шее – лишай.
Мама испугалась, заставила его тщательно мыть руки, и он мыл, старался, уже брезгливо думая о котенке. К тому же мокрый котенок оказался худым, похожим на крысу. А когда ночью он начал пищать безостановочно, тоненько и противно, Дима сам готов был унести его куда угодно. Он накрывал голову подушкой и жалел, что подобрал его. И когда утром отец увез котенка куда-то, вздохнул с облегчением.
Вот и сейчас было примерно такое чувство. Короста на попе мальчика, его недержание, запахи, шум, детские вопросы – все раздражало. И стыдно было перед Людмилой. Сейчас сам себе он казался беспомощным глупым ребенком. Нашел развлечение – притащил детей. А что с ними делать – не знает.
И завтра надо мойщиков мебели вызывать.
Однако, утро было не таким ужасным. Наверное, ночь многое усложняет. Детей кормили с осторожностью – кашей. Наверняка, вчерашний обильный ужин сыграл с ними эту шутку ночью.
– Ну что, поехали к маме.
– Зачем? – подняла испуганные глаза Катя, тряхнула кудряшками.
Волосы ее вились, обрамляли худенькое лицо.
– Пора возвращаться. Мама, наверное, уже переживает, – ответила Людмила.
– Не-ет, она не переживает, – замотала головой Катя, успокаивая их, – Она наоборот ругает, когда мы приходим. Говорит: "Явились, оглоеды!" И было это, вроде, не смешно, но Дмитрий улыбнулся – так артистично передала Катя интонацию матери.
Он посмотрел на Людмилу, та прятала улыбку тоже.
Но все же к матери они поехали. Вернее, поехал Дмитрий с детьми.
– Люд, я все понял. Ты права. Отвезу их матери. А диваном я потом займусь.
По дороге заехали в тот самый супермаркет, где недавно следил он за маленькой воровкой, Дмитрий катил тележку, а дети складывали в нее то, что считали нужным. Порой Катя деловито отбирала у Андрюшки что-то со словами:
– Положи. Это нам не нужно.
Но он тут же хватал что-то другое и тащил в тележку. Дмитрий кивал – пусть берет. Он и сам брал, что считал нужным.
Ходил и думал. Интересно, что это за мужик живёт с их матерью? И как он относится к чужим, к ее детям? А ещё... Катюха все равно проболтается, что ночевала не у бабушки. Он придумывал версию, мол, изъяли детей...пришлось... лишь бы полицейские корочки у него не спросили.
– А пакеты тоже там едут, да? – волновалась Катя сидя в машине.
– Едут, едут. В багажнике.
– А может Вы мой папа? Или Андрюшин? – вдруг спросила она.
– Я? – вопрос был неожиданный, – А ты что не знаешь своего папу?
– Нет, – вздохнула девочка, – И Андрюшиного тоже не знаю.
– Папы у вас разные?
– Конечно. Мама говорила – у каждого свой.
– А тот мужчина, который сейчас...
– Не-ет. Это дядя Коля. Он просто так. Он плохой.
– Плохой? И почему же? – Дмитрий оглянулся, он стоял на светофоре.
Катюша сморщила лобик.
– Он маму пугает и даже дерется с ней.
– Да?
– А мы убежали. Я Андрюшу быстро-быстро одела, и убежали.
Светофор зажёгся зелёным, и Дмитрий нажал на газ. Что тут скажешь?
А не доезжая их дома, Катя завозилась.
– Мы погуляем тут. Выпустите нас.
– Нет-нет. Я сдам вас из рук в руки.
– Чего? Это как?
– Ну, маме передам вас.
– Нет. Не надо. Не надо, мы сами. Она ругаться будет, – канючила она, сидя сзади, – Вы нас отпустите тут – с пакетами. Мы погулять хотим.
– Кать, перестань. Вам надо домой. А с мамой я серьезно поговорю, ты не бойся. И с дядей Колей, если дома он.
Он помнил эту маму, ее взгляд, помнил про следы от ремня на попе девочки, понимал – Катерине перепадает, она боится этого. Но он должен был поставить все точки над И. Надо поговорить с этой горе-мамашей, напугать опекой, пообещать строгий контроль.
Но вышло всё совсем не так, как ожидалось.
– О! Катенька... Это ты? А матери-то дома нет.
Дмитрий, нагруженный тяжёлыми пакетами, вел детей от машины к подъезду. Катя шла напряжённая, вздыхала, смотрела на окна испуганно. На скамейке – две пожилые женщины.
– Нет? – Дмитрий растерялся, – А не подскажете где она?
– Так ... Так где... , – одна из женщин встала, подошла и отвернула его от детей. Видимо, не хотела, чтоб они слышали, – Гульба тут вчера у них была, а ночью полиция приезжала. Избил Лильку сожитель. В больнице она. Ну, а он – в участке.
– Избил?
– Да-а. Говорят, сильно. Ну, пьяные ж были. Как не убил... Тут с утра весь дом гудит. Только недавно все и разошлись. А Вы-то кто им будете? Что-то не видели вас раньше.
– Я? Да так... Очень дальний родственник.
– Ааа, – протянули они и показалось, что уж и на него смотрят с осуждением. Мол, если родственник, чего хорошего ждать?
– Катенька, а как же Вы-то? Ведь мама-то... и ключа нет, да и... Вы у бабушки сейчас? – задумались соседки.
Катя разговора не слышала, но идти в дом боялась, она села на скамейку.
– Ключа? А где же мама?
– Ладно. Спасибо. Я тогда к бабушке их отвезу. Там мать их есть кому навещать, не знаете? В какой она больнице?
А в доме их бабушки – картина неприглядная. Старушка совсем пьяна. Она проснулась, услышав их, несла какой-то бред. Дмитрий погнал детей обратно в машину, и потащился с пакетами сам, оставив старухе коробку сока на опохмел.
Так... Что-то надо было делать. В полицию, как предлагала Людмила?
Дети, притихшие и поникшие, стояли возле машины. Катя хлопала своими большими глазюками, в них – слезы. Андрюшка стоял насупившись.
– Ка-ать, ты чего это? – преувеличенно весёлым тоном спросил он.
– Мне бабушку жалко-о, – всё-таки заплакала, как-то тоненько запищала она, отвернулась, – Она опять заболела.
– Заболела? Ну, да... Но ты не плачь. Поправится она.
– А Вы это нам оставите или заберёте? – волнуясь, показала на пакеты.
– Это? – он посмотрел на продукты в руках, – Ну-у, это поедет с нами, – открыл багажник, поставил туда пакеты, – И вы поедете со мной.
– Нет, – качала Катюша головой, – Мы погуляем тут. А вечером к бабушке придем. Дайте нам их, пожалуйста, – она очень хотела, чтоб пакеты остались с ними, стояла возле багажника.
– Кать, – Дмитрий присел перед ней, – Ты что совсем не хочешь ехать со мной? Я тебе не понравился?
– Понравился, – кивнула она, – Только вдруг у меня опять – живот, а Андрюшка нассыт вам, – она стыдливо отпустила глаза.
– Нассыт? На-ассыт?– он подхватил Андрея на руки, чуток подкинул на руках, – А мы это ему не позволим. Как там эта штука называется специальная... Не помню. Сейчас заедем в аптеку и купим. И конфет, которые любите вы, и гематоген, ну, и от живота тебе кое-что прихватим. А поедем мы тоже к бабушке. Только – к моей. Моей маме. Ну, она вам, как бабушка. Хорошо?
Он забросил Андрюшку в машину. Уселась туда и успокоенная Катя.
– А пакеты тоже там едут, да?
– Едут–едут. Вместе с нами едут. Не волнуйся, Кать. О! Памперсы! Я вспомнил название этих штук.
Он набрал номер своей матери, чтоб уж явиться не совсем сюрпризом. Возвращаться с детьми домой к жене он не решился.
– Так-так, – встретила мама, – Это что за гоп–компания?
Мама Дмитрия всю жизнь проработала учителем, и ничуть не испугалась детей.
– Всё расскажу, мам. А пока ...
Дети увидели любопытного стриженного пуделя Арчи, и внимание их ушло на собаку. У Дмитрия было время кратко рассказать матери историю детворы. Пока рассказывал, она становилась серьезнее и серьезнее, появилась складка меж бровей.
– Людмила права. Без полиции тут никак. Да и ты это прекрасно понимаешь.
– Мам. Пусть у тебя побудут. Продуктов вон..., – он махнул на пакеты, – Сегодня-завтра. Нам же на работу... А там я разберусь. Андрюша писается, вот памперсы, клеенка. А я сегодня в больницу к этой горе-мамаше съезжу.
– Ох, – вздохнула Татьяна Федоровна, все было очень неожиданно, – Конечно, пусть побудут. В парк сегодня сходим. Пусть... Только, сынок, не руби с плеча. Сто раз подумай. Людмила – твоя семья, а с семьёй надо считаться.
Он ехал в больницу и думал о сказанном матерью. Да, он не хочет ничего менять. Было разное, но Люда... Но и детей бросить на улице он не может. Неужели жена не поймет? И если не поймет, значит нет у нее сердца.
В палату к больной Ионовой его пустили, предварительно записав все его данные для полиции, и предупредив, что говорить ей нельзя. Случай особый – уголовный. Она лежала в палате на четверых, в травматологии. Лицо посиневшее, опухшее – перевязаны челюсть и голова. На шее – воротник. В гипсе – рука.
– Здравствуйте, Лилия, помните меня? Я знаю, Вы говорить не можете. Но моргайте, если согласны. Я по поводу Ваших детей. Ваша мать, бабушка их, пьет. Да и дом у нее сейчас не отапливается. Оставить у нее детей невозможно. Они побудут у моей матери, пока Вы в больнице. Она – учитель на пенсии. Питание и режим обеспечим. Будут под присмотром. Адрес: ул. Мира, дом 24, квартира 57. Хорошо? Моргните ...
Она зашевелилась, что-то показывала здоровой рукой. Дмитрий понял – деньги, пальцами она показывает деньги. Не понял сразу...
– Нет-нет. Всё бесплатно. Платить нам не нужно. Так присмотрим, бесплатно.
Она была согласна. Ей было сейчас не до детей, боялась одного – что потребуют с нее за это деньги. Как только поняла, что денег не нужно – дала согласие, показала где взять ключ от квартиры, как могла объяснила, где лежат свидетельства детей. Дмитрий спросил медсестру, что можно Ионовой, заглянул в ближайший магазин, передал пакет.
А дальше Дмитрий звонил своему приятелю, старший брат которого работал в органах. Так было проще и быстрее всё решить. И вскоре милая девушка Ольга из опеки уже разговаривала с Дмитрием по телефону. Нужно было подвезти ей документы матери, свои, детей, написать заявление о том, что дети временно будут находиться у них.
– Оль, вот скажите, – когда все было решено, он говорил с ней откровенно, – Никто без моего звонка не хватился бы детей, да? Мать в больнице, а где ее дети – всем наплевать.
– Ну-как, – она задумалась, – Нам нужен сигнал, понимаете? Возможно полиция бы хватилась при расследовании дела. Встал бы вопрос: а где же дети? А так – да... Вы правы. Если они не ходят ни в садик, ни в школу, кто сигнализирует? Разве что соседи ... Сейчас их бы в приют поместили или в больницу. Вам повезло.
– Повезло? Ну да... наверное, повезло ...
И началась в жизни Дмитрия круговерть. Он жил на два дома – тянулся к матери с детьми и к жене одновременно. После работы он ехал к матери, привозил продукты, искупал то, что свалил на мать хлопоты и чужих для нее детей. А потом ехал домой.
С Людмилой они практически не разговаривали. Она "дулась", "закрывалась" в своем ноутбуке, а он стал мягче, добрее, потакал, но о детях не заговаривал. Обстановка дома была тяжёлой.
Он знал, что общается Людмила с мамой. Но ни маму, ни жену ни о чем не спрашивал.
А Татьяна Федоровна вполне себе не жаловалась. Да, Дмитрий видел, что она устает, она осунулась, как-то постарела за эти дни, но не жаловалась. Она старательно прививала детям простые навыки культуры. Дмитрий удивлялся, как быстро и подражательно схватывает всё Катя.
– Большое спасибо, было всё очень вкусно, – встала из-за стола, убрала свою посуду, покосилась на Дмитрия – оценил или нет?
Он показал "класс", она – расцвела.
– Необычайно способная она, Дим. Память такая! Артистка, правда. Но это тоже в плюс.
– Да я уж понял. Ещё какая артистка!
Он взял пару отгулов, забирал детей, давая матери отдохнуть. Один раз даже повез детей на работу. Пробыли они с ним с обеда и до вечера.
Дмитрий удивился, когда Татьяна Федоровна объявила, что записала детей к врачам. У Кати совсем плохи дела с зубами, да и обследований никаких. У Андрюши – явная задержка речи.
– И развития? – спрашивал Дмитрий мать, она была опытным педагогом.
– Конечно. Это все очень взаимосвязано. Но не волнуйся, главное – вовремя начать работать с этим.
Удивительно, но, в общем-то, любопытная его мама, сейчас не спрашивала о его отношениях с Людмилой. И Дмитрий был благодарен ей за это – радовать ее было нечем, с Людмилой они играли в молчанку.
В больницу мама возила детей сама. Все приемы приходились на самый разгар его рабочего времени.
Мать детворы не выписывали долго. Дмитрий иногда передавал ей пакеты с продуктами. А когда с лица ее сошла опухоль, повезли они к ней детей.
– Не нужны ей дети, – жёстко констатировала Татьяна Федоровна потом.
– Не нужны? Почему ты так решила?
– Так видно же. Катюшка к ней ластится, а она ... чуть ли не отпихивает.
– Ну-у, нас, может, стесняется.
– Стесняется? – возмущалась мама, – Она даже не спросила, как их дела, как живут, что едят? Ни-че-го... Хоть бы одёжку похвалила новую. О чем она говорила?
– О чем?
– О себе о бедной, о сожители своем. Вот о чем. Она об этом думает, а не о детях! Знаю я таких мамаш. Видывала...
Мать была возмущена. А Дмитрий вспоминал встречу. Мама права. Катюшка к ней и так и сяк, а она, вроде как, отстраняется. Говорила она о своей ситуации: о следствии, о том, как случилось, что сожитель избил ее. Говорила, не стесняясь присутствия детей. То ругала его, то ругала следователя. То злилась, то оправдывала и жалела сожителя. Много говорила о каких-то деньгах, которые выкрал он у нее, о какой-то юбке, которую порвал... В общем, о своих проблемах. Жизнью детей и правда, не интересовалась.
Катя старательно демонстрировала ей свои зубки, старалась привлечь внимание. Татьяна Федоровна рассказывала о визите Андрюши к детскому психологу. Но Лилия лишь кивала. И заметно было, что проблемы детей ей не интересны. Она опять и опять переключалась на свои.
– Она не исправится, Дим. Ее надо лишать материнства, – вынесла вердикт мать.
– Прямо лишать? Дети, вроде, ее любят.
– Ох! Это самая удивительная вещь – любовь к матери. Самая. Знаю точно – Катя ее и любит, и боится. Вот это самое страшное.
А Дмитрий мог обниматься с Катей, но как-то не находил такого контакта с Андрюшей. Мальчик был не таким открытым и ласковым, хмурился, сторонился его. И Дмитрий считал, что с ним вести себя надо по-мужски, приучал его здороваться за руку. Но Андрюшка не всегда подавал руку, частенько убегал и прятался от него.
Мама рассказывала о его диагнозе. О страхах, которые мешают ему развиваться. О том, что не чувствует он себя в безопасности, стабильности, нет у него надёжного родительского плеча. Но Дмитрий мало что мог понять в этом. Одно знал точно – мальчишка не должен расти под опекой шестилетней глупенькой ещё сестры, спать на скамейках и питаться ворованной копчёной колбасой.
Несмотря на занятость, он привез мастера к старушке – бабушке детей. Поменяли котел, прочистили систему. Теперь отопление в доме было.
– Бухает бабуля. Так бухать, так и новый котел полетит. Следить же надо, – разводил руками мастер.
Дмитрий был согласен – не будет порядка в доме пьяницы. Чего уж ...
Лилию продержали в больнице почти месяц. Дети должны были вернуться домой. Катюшка плакала, тыкалась в подол теперь уж любимой бабушки Тани. Сопел и Андрюша.
– Я же говорила тебе всегда, что вы у нас, пока мама болеет. Но мама поправилась..., – сама чуть не плакала Татьяна Федоровна, – Господи! Как они там будут? Андрюше же лечение нужно продолжать.
Привезли большие сумки с детской одеждой и вещами. Купили детям и одежду на зиму, не слишком надеясь на мать. Лилия попыталась дома навести порядок, встретила детей приготовленным супом и котлетами, но все равно мать ехала назад шокированная увиденным. Она качала головой и утирала слезу.
– Господи ...Господи ...
А Дмитрий в этот день приехал домой, объявил жене, что детей вернули к матери и проспал почти сутки.
Постепенно их отношения наладились. Дмитрий заезжал к детям, обнимал Катюшку, здоровался с Андреем, привозил продукты. Какое-то время было не так уж всё и плохо.
– А лечение Андрюши продолжаете? – спросил он как-то Лилию.
– Да, продолжаем. Его возят к врачу.
– Возят? А кто?
– Так к нам же женщину прикрепили от больницы. Она и возит.
– Да? Ну...хорошо...
Он позвонил матери, ничего не прояснилось. Тогда он позвонил Ольге из опеки, но та не о какой женщине не знала. Ситуацию в семье теперь держала она на контроле. Решили, что это какие-то новые больничные порядки, она обещала разузнать.
Дмитрий кусал себе губы. Он так сблизился с детьми, что теперь ему не нравилось буквально все: Андрюша опять худеет, порядка в доме нет, дети непростиранны. И что тут поделаешь? Мать у них есть, и лишать их ее – неправильно.
Приближался Новый год. И тут полетели нехорошие вести: Лилия забрала заявление из полиции. И хоть дело не закрыли, но сожителя ее выпустили. Мало того – он вернулся к ней.
Ольга тоже была недовольна. Приходили они с комиссией, делали замечания, мать обещала исправить ситуацию, но воз и ныне там... В доме – компании, пьянки, шум, жалобы соседей. Лицо матери одутловатое, синюшно-бордовое, глаза в припухлостях – пьет.
Дмитрий поехал туда сам, но его встретил подвыпивший сожитель, говорил грубо. Теперь он уже знал, что перед ним вовсе не сотрудник полиции. Детей дома не было, нашел их Дмитрий у бабки. Благо, была она трезвая, и в доме пахло съестным.
Он выжидал. Что делать ему? Требовать лишения прав материнства? Но кто он, чтобы требовать? И если все же лишат, то что... А как же Людмила? Ей о своих возобновившихся мытарствах он не говорил ни слова. Пока он знал, что дети не голодают, живут в тепле у глухой бабки. Это всё.
Они с Людмилой готовились к встрече Нового года. Заехали в магазин за продуктами. Люда шла впереди. Норковая шуба до пят, длинные рыжеватые волосы – по плечам. Они выбирали продукты, советовались, складывали в тележку.
И вдруг народ заоглядывался, задвигался как-то определенно в одном направлении, отреагировал на крики. Они тоже зашли за полки посмотреть, что ж там происходит?
Охранник держал за плечи растрёпанную Катюшку. Шапка ее валялась на полу, она вырывалась, кричала, чтоб ее отпустили и плакала. Андрюшка стоял в стороне, растерянный и испуганный. Охранник пытался что-то объяснить, но Катя рвалась, не слушала его.
– Катя! Андрей! – крикнул Дмитрий, не удержался.
Оба они увидели его. Но Катю держали, а вот Андрей нашел их глазами в толпе и рванул к ним бегом. Дмитрий бросил тележку, шагал ему навстречу, раскрыв руки, но ... Андрей пробежал мимо него, куда-то дальше ...
Дмитрий оглянулся – Андрюшка упал в объятия Людмилы. Она подхватила его на руки, поцеловала, он обнял ее маленькими ручками. Она чуть раскачивалась из стороны в сторону, чтоб успокоить его, что-то приговаривала, продолжала целовать.
Приговаривал и он:
– Юда, Юда, Юда ...
Дмитрий определенно ничего не понимал, но сейчас он шагнул к Кате. Надо было выручать ее.
– Что случилось? Я – отец! – сказал громко, на весь зал.
На него оглянулись.
– Отец? – рядом стояла женщина, сотрудница магазина, – Так как же так? Точно отец?
– Точно, точно, – он взял Катю за руку, охранник ее отпустил, – Кать, ты опять за свое? – он распрямился, – Простите нас. Это игра такая. Они будто бы воруют, но приносят к нам в тележку, – он показал на Людмилу, которая уже стояла рядом с товаром и с Андреем на руках.
Вид Людмилы произвел впечатление.
– Катя, ну что там у тебя, клади уже, – подыграла она.
– Вот, – протянул охранник колбасу и пачку зефира.
Тележка была наполнена дорогими продуктами: колбасы, сыры, красная рыба, ананасы... Сотрудники смотрели на них с подозрением.
– Ну, ... Следить надо за детьми! – хмурилась продавщица, – Нашли себе игры! В следующий раз штрафанем. Чтоб неповадно ...
– А это дети уже с жиру бесятся, – добавил кто-то из зевак.
Народ рассасывался. Дмитрий подтолкнул Катю к тележке, та повезла ее. Андрюшка так и продолжал обнимать Людмилу.
– Что это было, Люд?
– Потом, – шепнула она.
– Катька, в чем дело?
Она отпустила глаза, они засверкали слезами.
– Я не хочу домой ... Я не хочу ...
– Ну, ладно-ладно... Не плачь. Сейчас мы... тогда ..., – он смотрел на Люду, сомневался.
– У нас сегодня и завтра – куча дел. Будем готовить. Завтра ж Новый год уже. Кать, будешь помогать?
– Буду, – закивала счастливая Катя.
– И я, – оторвался от шеи Люды Андрюшка.
– Ха... Вот болтун! – сказал Дмитрий совсем не весело, – Ооо, забыли! Я за фасолью, – он пошел в ряд полок вдалеке.
Ему нужно было время, потому что сейчас от счастья нервы произвели что-то такое, от чего слезы навернулись на глаза сами. А плакать было как-то стыдно. Он хлопал глазами изо всех сил, сжимал их, стряхивал слезы, пока искал фасоль.
Потом оглянулся – его семья возле стеклянной мясной витрины. Катюшка показывала на что-то пальчиком, скакала. Андрюшка сидел уже на тележке, болтал ножками. Жена в норковой шубе до пят склонилась над витриной.
Как же любит он ее!
Как любит их всех!
И никому не отдаст. Зубами теперь выгрызет это свое счастье.
Всё просто. Людмила тоже страдала. Дмитрия она любила и потерять не хотела. Он никогда не поднимал тему детей, оберегая ее. Она была благодарна. И вдруг ... Она боялась, что не сможет принять чужих детей. Она много думала, мучалась, советовалась с сестрой.
– Описал диван? И чего? Ты знаешь сколько мой Тёмка писался? Ого... До четырех лет приучить не могли. И диван выкинули после, и кроватку его...
– Так это не болезнь, думаешь?
– А если и болезнь? Ты хочешь Дмитрия сохранить, хочешь детей, но не хочешь проблем, детских болезней, какашек и слез? А так не бывает, Людочка.
А потом они беседовали со свекровью. Долго... Обе плакали. Свекровь у нее мудрая женщина. Это именно Люда записала детей в больницу, именно она возила их на приемы, собирала диагнозы. Она и к Лилии приезжала, представившись сотрудником клиники, возила Андрюшку на лечение потом.
И он привязался к ней. Видимо, не хватало ему именно любви материнской.
Непонятно было, как не проболталась об этом Катюшка. Впрочем, она та ещё артистка.
Несколько месяцев потом будут бороться они за детей. Мать их будет очень сильно бояться потерять пособие и алименты, которые получала она только на Катю. Отец Андрюши исчез бесследно.
Но тяга к спиртному все же победит. Опять случится пьяная драка, больница... Женщину будет жаль. Татьяна Федоровна опять будет ездить к ней в больницу, вести душеспасительные беседы. А Лиля будет говорить и говорить о своей потерянной любви. Редко будет вспоминать детей.
В конце концов, Лилия сама согласится, что мать из нее никакая. А далее – лишение прав.
Но это будет потом. И об этом не будут уже знать дети – Катюшка и Андрей. И это будет их первый настоящий счастливый Новый год.
Катюше купят новое платье, и она будет показывать танец возле нарядной ёлки. И платье будет кружиться, как у настоящей принцессы, и ёлка чуть не пострадает. А Андрюшка с набитым животом будет сидеть на диване, вздыхать и улыбаться, глядя на веселую сестру.
Людмила будет весела и полна планов на их будущее с детьми, а Дмитрий нет-нет, да и убежит из зала на кухню.
Будто б за чем-то ..., будто б забыли ..., будто б и нет у него никаких причин для слез ...
***
🙏🙏🙏
Нельзя говорить о каких-то великих достижениях и успехах, доколе на земле существуют несчастные дети. /Альберт Эйнштейн/
Пишу для вас ...
Ваш Рассеянный хореограф ...