— Тише-тише, моя радость, — Лидия Андреевна качала коляску плавными движениями, стараясь не потревожить хрупкий сон внучки.
Малышка сопела носиком, крохотные кулачки сжимались и разжимались в такт дыханию. Лида смотрела на неё, не в силах оторваться — такая хорошенькая, настоящая куколка. Пухлые щёчки, длинные реснички веером, аккуратный носик. Красавица растёт.
— На меня похожа, — тихо произнесла она вслух.
Дочь Катя спала в соседней комнате — первый раз за последние дни улеглась нормально, без слёз в подушку. Приехала неделю назад, в половине восьмого вечера, с двумя чемоданами, коляской и ребёнком на руках. Глаза красные, лицо опухшее.
— Мама, можно мы у тебя поживём? — только и спросила.
Лидия не стала расспрашивать — всё и так было ясно. Видела же, как тот её муженёк с секретаршей своей в кафе обнимается, да так, что вся улица могла наблюдать. Катя молчала, терпела. Думала, Лида не знает? Матери всё видят, всё чувствуют.
— Конечно, доченька, — ответила она тогда и помогла внести вещи.
А потом всю ночь не спала, слушала, как Катя в своей комнате рыдает, стараясь делать это тихо, чтобы не разбудить мать и дочку. Сердце разрывалось на части, но что она могла сделать? Утешить пустыми словами? Сказать, что всё будет хорошо? Разве она сама верила в это?
Коляска тихо поскрипывала, колёса плавно катились по паркету туда-сюда. Лида смотрела на спящую внучку и вдруг увидела себя — молодую, красивую, беззаботную.
Ей было шестнадцать, когда она впервые осознала свою красоту. Идёт по улице — мужчины оборачиваются, женщины завидуют. Длинные волосы до пояса, фигурка тонкая, гибкая, глаза ясные. Все в деревне говорили: "У Андрея дочка —настоящая красавица".
Мать гордилась, отец хмурился — знал, что красота дочери станет для него источником и гордости, и головной боли.
Отец... Лидия поморщилась. Тот самый человек, который решил её судьбу, не спросив мнения. Ей было двадцать, когда к ним в дом пришёл Григорий Семёнович — сорок пять лет, вдовец, владелец продуктового магазина в райцентре. Богатый, уважаемый, влиятельный.
— Хочу на твоей дочери жениться, — сказал он прямо, без прелюдий.
Отец даже не раздумывал.
— Выдам. Когда свадьба?
Лида кричала, плакала, умоляла — бесполезно. Тогда она впервые почувствовала себя вещью, которую можно продать тому, кто больше заплатит.
— Тебе повезло, глупая, — шипел отец. — Такой человек на тебе жениться хочет! Сама знаешь, какие времена — одной тебе не выжить. А тут и дом хороший, и достаток.
Григорий Семёнович был противным — толстый, со вздутым животом, от него пахло потом и чем-то кислым. Когда он касался её, Лида дрожала от отвращения. Но она терпела. Что ещё оставалось делать?
Коляска остановилась, Лидия замерла — внучка зашевелилась, но не проснулась. Она снова начала качать, медленно, ритмично.
Григория не стало через четыре года. "Печень не выдержала", — сказал врач. Лида стояла у его постели, смотрела, как он угасает, и не чувствовала ничего — ни жалости, ни облегчения. Пустота внутри, словно на месте сердца — выжженная земля.
Ей было двадцать четыре, когда она впервые почувствовала себя свободной. Молодая вдова, с домом, деньгами, красотой — мир лежал у её ног. И она взяла то, что считала своим по праву. Мужчины... Женатые, холостые — не имело значения. Они смотрели на неё, и она видела в их глазах восхищение, готовность отдать всё, лишь бы быть рядом.
Это будоражило. После долгих лет унижения, после того, как её саму использовали как вещь, она наконец получила власть. И пользовалась ею без угрызений совести.
— Лида, ты же понимаешь, что он женат? — говорили ей подруги.
— Понимаю, — отвечала она спокойно.
— У него дети!
— Знаю.
— Как ты можешь?
Она не отвечала. Как объяснить им, что каждый мужчина, который склонялся перед ней, был маленькой местью за ту девочку, которую выдали замуж против воли? За то унизительное время, когда приходилось терпеть прикосновения противного старика?
Внучка снова зашевелилась. Лида наклонилась, поправила одеяльце. Малышка вздохнула и успокоилась.
Потом она забеременела. Родила Катю в тридцать два года. Смотрела на дочку и думала: "Вот он, мой второй шанс. Я дам ей то, чего не было у меня".
Растила её одна, не давала никому указывать, как жить. Катя росла тихой, скромной девочкой — совсем не в мать. Лида иногда думала, что дочь стыдится её, её образа жизни.
Коляска снова остановилась, и Лида замерла, глядя в одну точку.
Этот случай... Она пыталась забыть, но он преследовал её, как тень. Каждую ночь, каждый день.
По соседству жила семья — Вера и Николай Петровы. Трое детей: мальчик лет десяти, девочка лет семи и совсем малыш. Лида часто видела их во дворе — Николай возвращался с работы уставший, но всегда находил силы поиграть с детьми. Вера встречала его улыбкой, они обнимались, и в этих объятиях было столько тепла, столько любви...
Лида смотрела на них и чувствовала что-то странное. Не зависть в обычном понимании — хуже. Она злилась. Почему у них есть то, чего никогда не было у неё? Почему этой простушке Вере повезло с мужем, а ей — нет?
Николай был хорош собой. Высокий, широкоплечий, с добрым лицом. Он всегда здоровался, когда они встречались во дворе. Вежливый, воспитанный. Работал на заводе, зарплату всю до копейки отдавал жене.
"Интересно, — подумала тогда Лида, — он тоже человек? Или у этого праведника нет слабостей?"
Она начала виться вокруг него. Случайная встреча в магазине, пара невинных фраз. Потом — помощь с тяжёлыми пакетами. Она отказывалась, говорила, что справится сама. Он настаивал, и Лида улыбалась той самой улыбкой, которая когда-то сводила мужчин с ума.
Николай поддался не сразу. Разлучница помнила, как постепенно он начал задерживаться у её калитки, как замолкал, когда она выходила во двор. Помнила тот день, когда он впервые переступил порог её дома.
— Вы говорили, что кран протекает? — спросил он, не глядя в глаза.
— Да, — соврала она.
Кран был в полном порядке. Но Николай покрутил, что-то поправил, изображая занятость. А она стояла рядом, близко, слишком близко.
— Спасибо вам, — прошептала Лида, касаясь его руки. — Не знаю, что бы я без вас делала.
Он дёрнулся, словно обжёгся, но не отстранился. Смотрел на неё растерянно, и в его глазах боролись два чувства — страсть и ужас.
Коляска снова поскрипывала, колёса катились по паркету. Лида качала её автоматически, погружённая в воспоминания.
Их роман, если это можно было так назвать, длился три месяца. Лида брала от него то, что считала нужным — внимание, восхищение, подтверждение своей привлекательности. А потом ей наскучило. Николай становился навязчивым, говорил о любви, о том, что не может так больше, что разрывается между семьёй и ею.
— Я не могу без тебя, — шептал он, хватая ее за руки.
— Странно, — холодно отвечала Лида. — Раньше как-то мог.
Она бросила его в один день. Просто сказала:
— Николай, нам нужно закончить. Это было ошибкой.
Он смотрел на неё так, словно она вырвала у него сердце голыми руками.
— Но я... я же люблю тебя.
— А я нет, — отрезала она. — Иди домой, к жене и детям.
Через неделю Вера узнала. Как — Лида не знала. Может, соседи проболтались, может, он сам признался в порыве отчаяния.
Лидия никогда не забудет тот день. Она выходила из дома, и прямо у калитки столкнулась с Верой. Та стояла молча, сжимая в руках сумку. Дети с чемоданами ждали чуть поодаль, у старенького автобуса.
Вера смотрела на Лиду — долго, внимательно. Не кричала, не проклинала. Просто смотрела. И в этом взгляде было столько боли, столько разочарования, столько немого вопроса: "Зачем?"
Лида хотела что-то сказать, но горло сжало. Слова не шли.
— Я забираю детей, — тихо произнесла Вера. — Уезжаем к моей матери. Пусть он остаётся здесь. С вами.
— Вера, я...
— Не надо, — остановила её та. — Вы же получили то, что хотели? Разрушили семью. Поздравляю.
Она развернулась и пошла к автобусу, не оглядываясь. Дети молча сели в салон. Лида стояла у калитки и смотрела, как автобус уезжает, увозя троих детей и женщину, чья жизнь была разбита.
Коляска остановилась. Лида вздрогнула, возвращаясь в настоящее. Внучка спала спокойно, посапывая носиком.
Николай сгинул через полгода. Злоупотреблял, с работы уволили. Однажды утром его нашли на лавочке во дворе — сердце не выдержало. Прийти попрощаться Лида не смогла. Не посмела прийти.
— Зачем я это сделала? — шептала Лида в темноте, когда бессонница одолевала. — Ради чего?
Ответа не было. Только пустота внутри, которую не могло заполнить ничто.
Катя выросла. Лида старалась дать ей лучшую жизнь, но как дать то, чего у тебя самой никогда не было? Как научить любить, если сама не знаешь, что это такое?
Дочь встретила своего будущего супруга в двадцать три года. Максим — успешный, красивый, обходительный. Лида сразу почувствовала что-то неладное, но промолчала. Какое право она имела судить, после всего, что натворила сама?
Свадьба была пышной. Катя сияла в белом платье, смотрела на жениха влюблёнными глазами. Лида сидела в зале и думала: "Пусть у неё всё будет иначе. Пусть ей повезёт".
Не повезло.
Максим начал гулять через год после свадьбы. Сначала осторожно, потом всё наглее. Не уважал жену, заводил романы почти открыто.
Лида видела, как Катя меняется. Как гаснет свет в её глазах, как опускаются плечи, как всё реже звучит смех. И ничего не могла поделать.
— Доченька, — говорила она осторожно, — может, тебе подумать...
— О чём, мама?
— О том, чтобы... уйти. Ты же несчастна.
Катя молчала, отводила взгляд. Терпела. Почему? Лида не понимала. У дочери была работа, образование, возможность начать заново. Но она держалась за этот брак, как за спасательный круг.
А потом родилась внучка. Лида приехала в роддом, взяла на руки крохотный свёрток — и замерла. Малышка открыла глаза, и Лида увидела себя.
— Красавица растёт, — сказала медсестра. — На бабушку похожа.
Лида смотрела на внучку и чувствовала, как что-то сжимается в груди. Круг замыкается. Красота передаётся по наследству, а вместе с ней — что? Судьба?
Неделю назад Катя пришла с ребёнком и чемоданами. Села на кухне, смотрела в окно.
— Прости, мама, — тихо сказала она. — Я больше не могу.
Лида подошла, обняла дочь. И замерла. Катя смотрела в окно тем же взглядом, которым когда-то смотрела на Лиду Вера. Боль, разочарование, немой вопрос: "Почему?"
— Доченька...
— Он был с моей же подругой, — голос Кати был ровным, безэмоциональным. — Я знала давно. Все знали. Я терпела, думала, что со временем изменится, что когда родится ребёнок, он поймёт... Но нет. Вчера он притащил её к нам домой.
Лида слушала и понимала: это расплата. За Веру, за Николая, за всех тех жён, чьи семьи она разрушила, играя в свои жестокие игры. Судьба вернула всё сторицей — через дочь.
Коляска остановилась. Внучка проснулась, открыла глазки. Посмотрела на бабушку и улыбнулась — беззубой, невинной улыбкой.
Лида взяла её на руки, прижала к груди.
— Моя маленькая, — прошептала она. — Моя красавица.
Малышка лепетала что-то, махала крохотными ручками. Такая беззащитная, такая чистая.
— Я не дам тебе повторить мои ошибки, — тихо говорила Лида, качая внучку. — Слышишь? Я научу тебя тому, чего сама не умею. Научу любить по-настоящему, ценить людей, не причинять боль.
Слезы катились по щекам, но Лида не вытирала их. Она говорила, говорила, будто исповедовалась.
— Я разрушила столько жизней... Я думала, что имею право, потому что меня саму обидели. Но это не оправдание, правда?
Внучка смотрела на неё серьёзно, словно понимала каждое слово.
— Твоя мама... Она не такая, как я. Она хорошая, добрая. Но я не уберегла её. Не научила, как распознать плохого мужа. Потому что сама была одной из них.
Дверь в комнату тихо скрипнула. На пороге стояла Катя, заспанная, с растрёпанными волосами.
— Мама? — позвала она тихо. — Ты чего плачешь?
Лида обернулась. Вытерла слёзы свободной рукой.
— Да так, глупости. Старая стала, сентиментальная.
Катя подошла, села рядом. Взяла дочку из рук матери, прижала к себе.
— Знаешь, — медленно произнесла она, — я долго не могла понять, почему ты всегда говорила мне: "Катя, не будь как я". Думала, ты просто хочешь, чтобы я была лучше. А теперь понимаю... Ты предупреждала.
Лида молчала. Что она могла ответить?
— Мама, — Катя посмотрела на неё, — я не виню тебя. За то, какой ты была. Каждый проживает свою жизнь, совершает свои ошибки. Но я благодарна тебе за то, что ты научила меня главному — видеть правду. Понимаешь? Я не обманывала себя, как многие жёны. Я видела, что происходит. И смогла уйти.
Лида смотрела на дочь, не веря услышанному.
— Катенька...
— Правда, мам. Спасибо тебе.
Они сидели молча, обе глядя на малышку, которая мирно сопела на руках у матери.
— Она так на тебя похожа, — тихо сказала Катя. — Красавица будет.
Лида кивнула.
— Да. Но я не дам ей стать такой, как я. Научу её ценить людей. Быть доброй. Любить по-настоящему.
— Мы обе научим, — поправила Катя. — Вместе.
За окном рассветало. Первые лучи солнца пробивались сквозь занавески, освещая комнату мягким светом. Где-то во дворе защебетали птицы, возвещая начало нового дня.
Лида смотрела на дочь, на внучку — и впервые за много лет чувствовала что-то похожее на покой. Да, она совершила много ошибок. Да, она причинила боль людям. Но, может быть, у неё ещё есть шанс всё исправить? Не для себя — для них. Для дочери, для внучки.
— Моя маленькая, — прошептала она, касаясь крохотной ручки малышки, — ты будешь счастливой. Обещаю.
Внучка сжала её палец в кулачке — крепко, по-детски доверчиво. И Лида поняла: это не просто обещание. Это клятва. Последний шанс искупить грехи прошлого через будущее.
Коляска стояла у окна, залитая солнечным светом. Новый день начинался. И, может быть, с ним начиналась и новая жизнь — без ошибок прошлого, без боли, которую они причиняли друг другу.
Лида закрыла глаза, вспоминая лицо Веры. Тот взгляд, полный боли и разочарования. Те же глаза были у Кати неделю назад. Но теперь... Теперь в глазах дочери появилось что-то ещё. Надежда.
— Мы справимся, — тихо сказала Катя, словно прочитав мысли матери. — Правда?
— Справимся, доченька, — кивнула Лида. — Обязательно справимся.
И впервые за долгие годы она действительно в это верила.
Подпишитесь! Вас ждут новые герои!