— Новую мебель на дачу? Мою старую забирайте, а новую мне! — Элеонора Павловна стояла посреди гостиной, упёршись руками в бока. Её голос звенел требовательными нотками, а взгляд холодных серых глаз буквально пронизывал невестку.
Алина замерла с коробкой в руках. Они с Германном только что привезли долгожданную покупку — красивый диван песочного цвета, который выбирали целый месяц для своей дачи в Подмосковье. Копили на него полгода, откладывая с каждой зарплаты.
— Элеонора Павловна, но мы же покупали его специально для дачи, — осторожно начала Алина, стараясь говорить спокойно. — У нас там старые кресла совсем прохудились...
— СТАРЫЕ? — свекровь театрально всплеснула руками. — Да у меня диван двадцать лет стоит! Вот это действительно старое! А вы молодые, вам и на креслах посидеть можно. Германн, скажи ей!
Германн неловко переминался с ноги на ногу. Его мать всегда умела поставить его в неудобное положение, особенно когда дело касалось выбора между ней и женой.
— Мам, но мы же договаривались... — начал он неуверенно.
Книги автора на ЛитРес
— Договаривались? О чём договаривались? — Элеонора Павловна повысила голос. — О том, что вы будете покупать себе новую мебель, пока я сижу на старом хламе? Я тебя ОДНА растила, Германн! Отец ушёл, когда тебе три года было. Я ночами не спала, на работе вкалывала! А теперь что? Теперь я недостойна нормальной мебели?
Алина видела, как муж съёживается под натиском материнских упрёков. Эта сцена повторялась с завидной регулярностью — стоило им что-то купить для себя, как Элеонора Павловна тут же находила повод объявить себя обделённой и забытой.
— Мы можем помочь вам выбрать диван в следующем месяце, — предложила Алина, пытаясь найти компромисс.
— В СЛЕДУЮЩЕМ месяце? — свекровь смерила её презрительным взглядом. — А почему не в этом? Почему сначала себе, а потом матери? Вот скажи мне, Алина, это ты так моего сына учишь — забывать родителей?
— Я никого не учу забывать...
— НЕ УЧИШЬ? А почему тогда Германн раньше каждые выходные ко мне приезжал, а теперь раз в месяц, и то если позову? Почему раньше всегда спрашивал моего совета, а теперь сам решения принимает?
Германн молчал, разглядывая паркет. Алина знала — он не станет возражать матери. За четыре года брака она усвоила эту печальную истину: в споре между ней и свекровью муж всегда выбирал путь наименьшего сопротивления.
— Элеонора Павловна, Германн взрослый человек, ему тридцать два года, — Алина старалась говорить ровно, хотя внутри всё кипело от возмущения. — Это нормально, что он принимает самостоятельные решения.
— Самостоятельные? — свекровь язвительно усмехнулась. — Ты хочешь сказать — твои решения! Думаешь, я не вижу, как ты им манипулируешь? Квартиру заставила купить в другом районе, подальше от меня! Машину выбрала по своему вкусу! Теперь вот мебель покупаете, не посоветовавшись!
— Мам, хватит, — Германн наконец подал голос, но звучал он неубедительно. — Мы просто хотели обустроить дачу...
— ПРОСТО? — Элеонора Павловна всплеснула руками. — Да вы там два раза за лето были! А я в своей квартире триста шестьдесят пять дней в году живу! Но вам, конечно, важнее дача обставить, чем матери помочь!
Алина поставила коробку на пол. В ней лежали декоративные подушки к новому дивану — она выбирала их с такой любовью, представляя, как они с Германном будут сидеть на веранде дачи, пить чай и смотреть на закат. Теперь эта картинка рассыпалась на осколки.
— Знаете что, Элеонора Павловна, — начала она, стараясь сохранить спокойствие. — Давайте поступим так: мы отвезём диван на дачу, как планировали, а вам поможем выбрать новый в течение двух месяцев. Мы скопим денег и...
— СКОПИТЕ? — свекровь рассмеялась. — Да вы на дачу-то еле накопили! Нет уж, милочка, так не пойдёт. Германн, я жду от тебя решения. Либо диван остаётся у меня, либо можешь забыть дорогу в мой дом!
Алина посмотрела на мужа. Германн стоял бледный, на лбу выступили капельки пота. Она знала, чем закончится эта сцена. Как и всегда.
— Мам, может, правда подождёшь пару месяцев? — попытался он в последний раз.
— Германн Петрович Ларин! — Элеонора Павловна выпрямилась во весь свой немаленький рост. — Я тебе не чужая тётка с улицы! Я твоя МАТЬ! Единственный родной человек! Эта, — она указала на Алину, — появилась в твоей жизни четыре года назад, а я с тобой тридцать два года! И ты выбираешь её комфорт вместо моего?
— Никто ничего не выбирает, — произнёс Германн. — Мам, ну пожалуйста...
— ПОЖАЛУЙСТА? — голос свекрови достиг высшей точки накала. — Это я должна говорить «пожалуйста»? Я, которая посвятила тебе всю жизнь? Которая отказывала себе во всём, чтобы ты ни в чём не нуждался? И вот благодарность — родная мать должна просить!
Элеонора Павловна демонстративно схватилась за сердце и опустилась в кресло.
— Таблетки... Германн, в сумочке...
Муж кинулся к её сумке. Алина закатила глаза — этот спектакль она видела десятки раз. Стоило Германну проявить хоть каплю самостоятельности, как у его матери тут же случался «сердечный приступ».
— Вот, мам, выпей, — Германн подал ей стакан воды и таблетку.
Элеонора Павловна приняла лекарство с таким страдальческим видом, будто это был яд. Потом откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.
— Вот до чего вы меня довели, — прошептала она слабым голосом. — Родной сын... Единственный... Как же так, Гера? Как ты можешь?
Алина видела, как муж ломается. Его плечи опустились, во взгляде появилась обречённость.
— Хорошо, мам. Забирай диван.
— НЕТ! — вырвалось у Алины прежде, чем она успела себя остановить.
Все повернулись к ней. Элеонора Павловна мгновенно «выздоровела» и смерила невестку ледяным взглядом.
— Что «нет»? — процедила она сквозь зубы.
— Нет, мы не отдадим диван, — твёрдо сказала Алина. — Мы копили на него полгода. Мы выбирали его вместе. Это НАША покупка для НАШЕЙ дачи.
— Алина... — предостерегающе начал Германн.
— НЕТ, Германн! — Алина повернулась к мужу. — Сколько можно? Твоя мать забрала нашу микроволновку, потому что её сломалась. Забрала телевизор из спальни, потому что ей скучно на кухне. Забрала даже мой миксер, подаренный подругами на свадьбу! И каждый раз ты молчишь!
— Как ты смеешь так разговаривать! — Элеонора Павловна вскочила с кресла, мгновенно забыв о «больном сердце». — Германн, ты это слышишь?
— Слышу, — устало ответил тот.
— И что ты намерен делать? Позволишь этой особе оскорблять твою мать?
Германн посмотрел на жену, потом на мать. Алина видела борьбу в его глазах, но исход была предрешён.
— Алина, извинись, — сказал он тихо.
— За ЧТО? — не выдержала она. — За то, что говорю правду? За то, что устала жить по указке твоей матери? За то, что хочу иметь собственные вещи в собственном доме?
— Вот! — торжествующе воскликнула Элеонора Павловна. — Вот её истинное лицо! Эгоистка! Думает только о себе! А я предупреждала тебя, Германн! Говорила — не женись! Но ты не послушал!
— ХВАТИТ! — Алина сорвалась. — Хватит унижать меня! Хватит делать из Германна тряпку! Хватит манипулировать и шантажировать!
— Манипулировать? Я? — свекровь прижала руку к груди. — Да как ты смеешь! Германн, или она сейчас же уйдёт из моего дома, или я больше вас знать не желаю!
— Это не ваш дом, Элеонора Павловна, — холодно заметила Алина. — Это наша квартира. Вы здесь в гостях.
Повисла тишина. Свекровь побагровела.
— В гостях? Я? В квартире МОЕГО сына?
— В квартире, которую мы покупали ВМЕСТЕ, — уточнила Алина. — На которую я дала половину суммы из наследства от бабушки.
— Германн! — взвизгнула Элеонора Павловна. — Скажи что-нибудь!
Германн молчал, глядя в пол. Алина ждала. Она всё ещё надеялась, что хоть раз, хоть единственный раз муж встанет на её сторону.
— Алина, может, правда отдадим мам диван? — наконец выдавил он. — Купим другой потом...
Что-то оборвалось внутри. Алина почувствовала странное спокойствие и ясность.
— Знаешь что, Германн? Отдавай. Отдавай ей диван, квартиру, машину, что хочешь отдавай. Но без меня.
— Что ты имеешь в виду? — встревожился муж.
— То, что я ухожу, — Алина взяла свою сумку. — Я устала. Устала бороться за каждую мелочь. Устала доказывать право на собственную жизнь. Устала от унижений и презрения. Устала от слабого мужа.
— Алина, подожди... — Германн шагнул к ней.
— НЕ СМЕЙ! — рявкнула она так, что муж отшатнулся. — Четыре года, Германн! Четыре года я терпела хамство твоей матери! Четыре года надеялась, что ты наконец повзрослеешь и перестанешь быть маменькиным сынком! Но ты не изменишься. НИКОГДА!
— Вот и прекрасно! — вставила Элеонора Павловна. — Пусть уходит! Найдём тебе нормальную жену, которая будет уважать семью!
Алина рассмеялась. Горько, зло.
— Семью? Какую семью? Ту, где взрослый мужчина не может принять ни одного решения без мамочки? Где свекровь третирует невестку, а сын молча наблюдает? Это не семья, Элеонора Павловна. Это токсичное болото!
— Как ты... — начала свекровь, но Алина её перебила:
— А знаете что самое смешное? Вы так боитесь потерять сына, что душите его своей «любовью». И в итоге потеряете. Потому что рано или поздно даже Германн поймёт, что жить под вашим каблуком — это не жизнь, а существование!
С этими словами Алина вышла из квартиры.
***
Прошло три месяца. Алина сняла небольшую квартиру-студию на другом конце города и наслаждалась тишиной и свободой. Германн пытался звонить первые недели, но она не отвечала. Потом звонки прекратились.
Зато началось другое. Знакомые стали рассказывать странные вещи. Оказывается, Элеонора Павловна рассказывала всем, что Алина бросила сына, сбежав с любовником. Что она годами обманывала Германна, тратила его деньги и строила козни против свекрови.
Алина только усмехалась. Пусть говорит что хочет. Главное — она больше не должна это терпеть.
А потом позвонила Милослава — её бывшая коллега, которая теперь работала в налоговой инспекции.
— Алин, это не моё дело, но... Твоя бывшая свекровь у нас на проверке.
— Что? — удивилась Алина.
— Ну да. Оказывается, Элеонора Павловна Ларина уже пятнадцать лет сдаёт три квартиры в центре города и не платит налоги. Вообще. Ни копейки.
Алина застыла с телефоном в руке.
— Три квартиры? Но она же...
— Бедная одинокая мать? — хмыкнула Милослава. — Ага, конечно. У неё ещё дача в Подмосковье есть, которую она тоже сдаёт. И счёт в швейцарском банке нашли. Короче, дама — миллионерша, которая прикидывалась нищей.
— Но как же... Германн говорил, она еле сводит концы с концами...
— А он в курсе не был. Она ему рассказывала, что живёт на пенсию, а сама стригла деньги по полной. И знаешь что самое интересное? Все эти квартиры записаны на подставных лиц. Она целую схему выстроила!
Алина медленно опустилась на диван. Тот самый новый диван, который она купила себе взамен того, что остался у свекрови.
— И что теперь?
— А теперь ей светит уголовное дело. Сумма неуплаченных налогов — больше десяти миллионов. Это уже не административка, это статья. Плюс мошенничество, фиктивные документы... В общем, лет на пять-семь потянет.
— Господи...
— И это ещё не всё, — продолжила Милослава. — Помнишь Эльдара Воронцова? Он теперь в прокуратуре работает. Так вот, он говорит, что Германн тоже под следствием.
— ЧТО? За что?
— Оказывается, часть документов оформлена на него. Мать использовала его паспортные данные без его ведома. Теперь ему придётся доказывать непричастность.
Алина закрыла глаза. Несмотря ни на что, ей было жаль Германна. Он был слабым, но не плохим человеком. И уж точно не заслуживал такого предательства от собственной матери.
— Спасибо, что предупредила, Мила.
— Не за что. Кстати, если что — ты ничего не знала и ни при чём. У тебя алиби железное — вы уже три месяца в разводе.
— Мы не в разводе. Просто разъехались.
— Тогда срочно подавай документы. Не дай бог, к тебе претензии предъявят как к члену семьи.
Повесив трубку, Алина долго сидела в тишине. Потом достала телефон и набрала номер Германна. Он ответил после первого гудка.
— Алина? Алина, это ты? — голос его звучал глухо, разбито.
— Это я. Германн, я знаю о твоей матери.
Молчание. Потом тяжёлый вздох.
— Значит, уже все знают...
— Как ты?
— Как? — он невесело рассмеялся. — Прекрасно. Мать оказалась мошенницей, которая пятнадцать лет водила меня за нос. Использовала мои документы для своих махинаций. А я, идиот, верил, что она бедная пенсионерка, и отдавал ей половину зарплаты!
— Мне очень жаль, Германн.
— Жаль? — в его голосе прорезалась злость. — А может, не надо жалеть? Может, я получил по заслугам? Ты же предупреждала, что она манипулятор. Что использует меня. А я не слушал. Выбирал её, а не тебя. И вот результат — ни жены, ни матери, зато есть уголовное дело!
— Германн...
— Знаешь, что она мне сказала, когда я пришёл к ней после вызова в налоговую? Что это всё из-за тебя! Что это ты настучала, из мести! И требовала, чтобы я нанял ей адвоката!
— И ты?
— А я сказал, чтобы она УБИРАЛАСЬ из моей жизни. Впервые в жизни, Алина! Впервые я послал свою мать!
Алина не знала, что ответить. С одной стороны, ей хотелось сказать «поздно», с другой — она понимала, какой это был прорыв для Германна.
— Алина, — голос его дрогнул, — можно я приеду? Просто поговорить. Мне... мне очень нужно с кем-то поговорить, а больше не с кем. Оказывается, у меня не было друзей. Только мамины знакомые, которые теперь от меня шарахаются.
— Приезжай, — после паузы ответила она. — Только пойми — это не значит, что мы снова вместе. Просто... просто поговорим.
— Спасибо, — прошептал он. — Спасибо, что согласилась меня выслушать.
Отключившись, Алина подошла к окну. За стеклом сгущались сумерки. Где-то там, в своей роскошной квартире (которая, как выяснилось, была куплена на незадекларированные доходы), Элеонора Павловна пожинала плоды своей жадности и лжи.
«Она хотела всё контролировать, — подумала Алина. — Всё держать в своих руках. И в итоге потеряла всё — сына, свободу, репутацию. Ирония судьбы».
Через час раздался звонок в дверь. Германн стоял на пороге — осунувшийся, с потухшим взглядом. В руках он держал тот самый злополучный диван. Вернее, коробку с декоративными подушками к нему.
— Это твоё, — сказал он просто. — Мать выкинула, когда налоговая пришла с обыском. Я подобрал.
Алина взяла коробку. Подушки были измяты, на одной было пятно от кофе. Но они всё ещё были красивыми — нежно-бежевые, с вышивкой.
— А диван? — спросила она.
— Арестован вместе с остальным имуществом, — Германн криво усмехнулся. — Оказывается, мать купила новые кресла в кредит на моё имя, а я и не знал. Теперь ещё и банку должен.
Они прошли в квартиру. Алина заварила чай — обычный, без изысков. Германн сел на её новый диван и долго молчал, обхватив кружку руками.
— Знаешь, я много думал эти дни, — наконец заговорил он. — О том, как жил. Как позволял матери помыкать собой. Как терял тебя день за днём, выбирая её прихоти вместо нашего счастья.
— И к чему пришёл?
— К тому, что был трусом. Боялся её истерик, обвинений, «сердечных приступов». Проще было уступить, чем бороться. И я уступал. Снова и снова. Пока не потерял тебя.
— Германн, дело не только во мне...
— Знаю. Дело во мне. В том, что я так и не повзрослел. Остался маленьким мальчиком, который боится расстроить маму. Только вот мамы не оказалось. Была расчётливая женщина, которая использовала чувство вины и долга, чтобы управлять мной.
Он отпил чай и поморщился — остыл.
— Самое страшное? Когда следователь показал мне документы — все эти квартиры, счета, договоры аренды — я не поверил. Думал, ошибка. Моя мать, которая вечно жаловалась на нехватку денег, которая требовала, чтобы я оплачивал её коммуналку и покупал продукты... И вдруг — миллионерша!
— Это шок, понимаю.
— Шок — не то слово. Это крах всего, во что я верил. Оказывается, когда она говорила, что ночами не спала, работая ради меня — врала. У неё уже тогда были квартиры от покойной тётки. Когда требовала денег на лекарства — врала, у неё страховка была золотая. Когда устраивала истерики из-за каждой нашей покупки — просто жадничала!
Германн встал и прошёлся по комнате. Маленькая студия Алины была обставлена скромно, но со вкусом. Никаких излишеств — только необходимое. Но в каждой вещи чувствовалась её рука, её выбор.
— У тебя уютно, — сказал он. — По-настоящему. Не как у нас было.
— У нас тоже было неплохо. Пока твоя мать не вмешивалась.
— Вмешивалась... Она контролировала всё! Помнишь, заставила перевесить шторы, которые ты выбрала? Сказала, что они пошлые. А потом я случайно увидел точно такие же в журнале — они стоили втрое дороже наших!
— Помню. Как и то, что она заставила нас вернуть.
— И ковёр... И светильники... И даже чёртовы кухонные полотенца! — Германн сжал кулаки. — Как я был слеп!
— Ты любил её. Она твоя мать.
— Любил? Или боялся? Теперь я уже не знаю. Может, это была не любовь, а зависимость. Стокгольмский синдром какой-то.
Они помолчали. За окном зажглись фонари. Город жил своей вечерней жизнью, равнодушный к их драме.
— Алина, — Германн повернулся к ней, — я знаю, что не имею права просить. Но... есть ли шанс? Хоть маленький? Я готов меняться, готов на терапию, готов на что угодно!
Алина долго смотрела на него. На человека, которого когда-то любила. Который предавал её каждый день, выбирая материнские манипуляции вместо их семьи. Который только сейчас, потеряв всё, начал прозревать.
— Я не знаю, Германн. Честно — не знаю. Слишком много было боли. Слишком много унижений.
— Я понимаю. И не тороплю. Просто... просто не отталкивай совсем. Дай мне шанс доказать, что я могу быть другим.
— Сначала разберись со своими проблемами. С налоговой, со следствием, с долгами. И с собой — это главное. А там посмотрим.
Германн кивнул. Допил остывший чай и встал.
— Спасибо. За то, что выслушала. За то, что не выгнала. За то, что... просто спасибо.
Уже в дверях он обернулся:
— А диван, кстати, арестовали прямо в маминой квартире. Она так орала, что соседи полицию вызвали. Решили, что её грабят.
Несмотря ни на что, Алина улыбнулась.
— Она хотела новую мебель — она её получила. Казённую. С номерками.
***
Алина так и не подала на развод, оставив вопрос о будущем открытым — время должно было залечить раны от Германнова предательства, и она не спешила с окончательными решениями. Элеонора Павловна несколько раз пыталась дозвониться до неё, то с рыданиями умоляя о помощи, то с проклятьями обвиняя именно Алину в доносе в налоговую, но после первого же звонка номер был безжалостно заблокирован — пусть сидит под домашним арестом в своей роскошной квартире и проклинает кого угодно, только не отравляет жизнь другим. Германн тоже перестал отвечать на материнские звонки, съехал из той квартиры, снял жильё поближе к работе и раз в неделю приходил к Алине — робко, с надеждой в глазах, пытаясь хоть как-то искупить вину, а она принимала его, но без обещаний, наслаждаясь главным своим достижением: наконец-то в её жизни не было Элеоноры Павловны с её жадностью, ложью и бесконечными претензиями, и это одно уже делало Алину по-настоящему счастливой.
Автор: Вика Трель © Самые читаемые рассказы на ДЗЕН