Представь: Париж дрожит в ночи, улицы пахнут дождём и табаком. За тяжёлой красной портьерой кабаре «Синие часы» уже вовсю гремит джаз, саксофон рычит, контрабас лениво тянет струны. Там, в облаках дыма, Марсель чувствует себя хозяином мира. Брюнет с зелёными глазами и рыжеватыми прядями, выгоревшими от бесконечных утренников на крышах Монмартра, он легко скользит между столиками, словно собственная тень. Щетина в два дня, шляпа с вмятиной, запах дешёвого коньяка и мятого табака, всё в нём говорит: «я здесь свой».
Наследство родителей он превратил в тонкую пыль, разлетевшуюся вместе с его смехом и картами. Каждая монета для него просто фишка в великой игре ночи. Вчера он проиграл месячную ренту в покер, сегодня ставит на то, что ночь снова будет длиннее рассвета. Бармены кивают ему с полусонной покорностью: кто не знает Марселя, того будто и нет в этом кабаре. Он приносит сюда бурю, громкий смех, стихи, которые пишет на салфетках, и бесконечные обещания «в следующий раз выиграю всё обратно». Но ни он, ни те, кто рядом, не верят в эти слова.
За его столиком всегда дымно, всегда шумно. Девушки в блёстках тянутся к нему, как мотыльки к свечке, а он играет сердцами так же легко, как тасует колоду карт. В зелёных глазах сверкает вечный вызов: «поймай, если сможешь». Когда саксофон срывается в визг, Марсель, улыбнувшись, достаёт из кармана блокнот и, не глядя, пишет пару строчек, то ли про луну, то ли про собственное безумие. Ему нравится думать, что Париж всего лишь ещё одна партия, а он сам держит тузы в рукаве, хотя все знают: рукава у него пусты, и именно в этом его магия.
Марсель развалился на своём привычном месте у сцены, словно трон в дымном королевстве кабаре. На столике перед ним тонкий бокал абсента, светящийся призрачным изумрудом в полумраке. Он медленно вращает в пальцах ложечку с сахаром, наблюдая, как капли холодной воды падают в зелёную глубину и размывают жидкость до туманного молока. Джаз лениво льётся из саксофона, а публика гудит, но Марсель, прикрыв глаза, будто слушает ритм только своего сердца.
Лёгкий аромат жасмина перебил табачный дым. Он открыл глаза, рядом стояла девушка в тёмно-синем платье, блёстки которого цепляли свет ламп, как россыпь звёзд. Волосы, собранные небрежным узлом, оставляли пару непослушных прядей на висках. Она склонилась чуть ближе, голос мягкий, но с дерзкой ноткой:
- Кажется, ваш абсент скучает по компании.
Марсель улыбнулся, уголком рта, как всегда.
- Абсент редко скучает, мадемуазель. Но я - вполне.
Он сделал приглашающий жест, и она скользнула на стул напротив. Бармен, знающий его без слов, уже поставил второй бокал. Марсель лениво поднял бровь:
- Позволите угостить?
- Если вы уверены, что справитесь с моими вопросами, - ответила она и протянула ладонь. - Клара.
- Марсель, - он коснулся её пальцев, дольше, чем требовал этикет.
Они пили медленно, разговаривали играючи: о том, какой у неё цвет глаз в свете лампы «морской шторм», спорили, чей стих лучше Бодлера или Верлена, подшучивали над музыкантами, которые теряли ритм. Клара то склоняла голову, то бросала короткие взгляды, в которых мерцал вызов. Марсель ловил каждое её движение, будто новую партию в любимой игре, и чувствовал, как ночь вокруг сгущается, обещая всё и ничего.
Марсель уже успел отметить, что в абсенте отражаются огни сцены как в болотной воде, когда Клара слегка подалась вперёд. Её голос стал тише, почти интимным, но в нём появилось что-то хрустальное, настораживающее:
- Марсель, а вы… верите в магию?
Он приподнял бровь, лениво покачивая бокал.
- В магию карт и удачи безусловно. А в колдовские зелья и прочие лунные заговоры… ну, это больше для поэтов и безумцев.
Клара улыбнулась, но улыбка была как лезвие.
- А если я скажу, что настоящая магия может дать вам всё, что вы пожелаете? Деньги, бессмертную славу, бесконечные ночи. Что бы вы выбрали?
Марсель усмехнулся, сделал глоток и позволил абсенту обжечь горло.
- Бессмертная слава звучит скучно. Но бесконечные ночи… - он провёл пальцем по краю бокала, - пожалуй, это интересно.
Она наклонилась ближе, так что её духи с оттенком жасмина и чего-то металлического коснулись его кожи.
- Это не шутка. Есть ритуалы, есть договоры. Нужно лишь правильно попросить и заплатить.
- Заплатить? - Марсель улыбнулся шире. - У меня даже за абсент порой нечем платить, мадемуазель.
Клара смотрела прямо в его зелёные глаза, и в её взгляде не было ни капли игры.
- Деньги здесь ни при чём. Цена душа. Или то, что вы называете душой.
На секунду кабаре будто стихло. Марсель, не мигая, ответил:
- Душа? Прекрасно. Но уверяю вас, она уже давно заложена в покерном банке.
Клара чуть улыбнулась, но в её лице скользнула тень, как от далёкой молнии.
- Иногда банк выигрывает не тот, кто держит карты, Марсель.
Марсель лишь лениво скривил губы в ухмылке, как будто услышал особенно удачную шутку. Он не потрудился даже придумать ответ, только откинулся на спинку стула, допил остатки абсента и сказал нарочито вежливо:
- Очаровательная беседа, мадемуазель, но мне пора проверить, не украл ли кто-нибудь мою тень.
Клара приподняла бровь, но не удержала его. Её взгляд, холодный и цепкий, следил за ним, пока он медленно натягивал шляпу, бросая на стол пару монет явно меньше, чем стоил абсент.
Двери кабаре распахнулись, и Марсель вышел в серый, предрассветный Париж. Улицы блестели после ночного дождя, мокрая брусчатка отражала первые бледные полосы рассвета. Воздух пах булочными и угасающими кострами ночи. Он глубоко вдохнул, и холодный ветер тронул его рыжеватые пряди.
«Безумная девчонка, - усмехнулся он про себя. - Души, договоры… Может, слишком много абсента».
Он сунул руки в карманы, ускорил шаг, чувствуя лёгкое головокружение от выпитого. Домой, к тишине, где можно вытянуться на диване, перечитать свои записки, а завтра снова искать удачу в картах.
Город постепенно просыпался: молочники выносили бидоны, где-то глухо стучал трамвай. Солнце роняло первые золотые капли на крыши, когда Марсель, слегка шатаясь, повернул к своей узкой улочке. Он даже не заметил, как за спиной кабаре медленно захлопнулась тяжёлая дверь, а в её тени ещё долго горел одинокий взгляд Клары.
Марсель поднялся по скрипучей лестнице на третий этаж старого дома, где пахло сырым камнем и чужими завтраками. Ключ дребезжал в замке, дверь распахнулась и тишина встретила его, как всегда. Ни голоса, ни шороха, только лёгкий сквозняк да собственное эхо.
Он прошёл в узкую комнату с облупленными стенами, кинул шляпу на кресло, зажёг единственную лампу. Тусклый свет выхватил из мрака стопку книг, недопитую бутылку вина и разбросанные листы стихов. Марсель медленно стянул плащ, бросил его на стул и усмехнулся, глядя на пустоту вокруг.
- Ну что, старик, снова только ты и твои глупости, - сказал он себе вслух, опускаясь в кресло. - Все они там, в кабаре, смеются, флиртуют… а ты разговариваешь с собственными стенами.
Он взял бокал, плеснул остатки вина, сделал глоток и продолжил:
- Иногда, знаешь, тишина хуже долгов. Карты не шумят, стихи не отвечают. Даже эхо сегодня ленивое.
Марсель улыбнулся самому себе, но в зелёных глазах блеснула грусть.
- Может, я уже привыкаю к этой пустоте… или она ко мне.
Он наклонился вперёд, положил голову на согнутую руку, бормоча почти шёпотом:
- Всё равно завтра снова ночь, снова игра. А пока… хоть стены послушают.
Его голос растворялся в комнате, перемешиваясь с дрожью лампы. Последние слова стали невнятным шепотом, веки тяжело опустились. Марсель уснул прямо в кресле, под собственные обрывки фраз, оставив в воздухе лёгкий запах табака и вина, словно след от прожитой, но никем не разделённой ночи.
Солнце уже стояло высоко, когда Марсель наконец приоткрыл глаза. Комната была залита теплым, почти наглым светом, который беспардонно лез в глаза. Он потянулся, зевнул, откинулся обратно в кресло и пару минут просто лежал, слушая тихий гул улицы за окном.
- Полдень… шикарно, - пробормотал он хриплым утренним голосом и поднялся.
Первым делом кофе. Чёрный, крепкий, в поцарапанной турке, которую он когда-то выиграл у моряка в портовом кабаке. Пока вода закипала, Марсель достал из ящика сигареты, закурил и медленно выпустил дым в золотые полосы света. Потом умыться ледяной водой из маленького умывальника: резкий контраст бодрил лучше любого душа.
Он с удовольствием втянул аромат кофе, налил себе густую, почти сиропную чашку, сел на край стола и лениво наблюдал, как сизый дым переплетается с паром. На плите тихо подогревался вчерашний багет, хрустящая корочка и ни намёка на изыск.
Марсель взял с подоконника зелёное яблоко, откусил сочный ломоть и с улыбкой потянулся к стопке исписанных листов. Пальцы привычно перебирать стали рукописи, скомканные салфетки, аккуратные страницы, обрывки ночных откровений.
- Ну что, красавцы, - пробормотал он, листая. - Сегодня кто-то из вас принесёт мне коньяк и пару партий покера.
Он выбирал самые дерзкие и мрачные строки, прикидывая, что редакция может купить за пару франков. Лёгкая ирония, немного боли, то что любят усталые парижские читатели. В голове уже звучала музыка кабаре, но пока только он, яблоко, кофе и слова, которые должны превратиться в деньги и новую ночь без правил.
Марсель вышел из редакции с лёгким, почти победным шагом. Солнце уже склонялось к вечернему золоту, а в кармане приятно шуршали свежие франки, редактор не просто взял его стихи, а щедро заплатил, словно чувствовал, что в них прячется нечто редкое. Марсель ухмыльнулся: «Сегодня ночь будет длинной».
Он свернул на бульвар Клиши, направляясь к «Синим часам», уже представляя дым, джаз и вкус абсента. И вдруг среди толпы, в свете витрин, увидел её.
Клара стояла у газетного киоска, но будто не принадлежала шумной улице. Вчерашняя кокетка в блестящем платье исчезла. Перед ним была другая Клара, в простом кремовом пальто, которое мягко обнимало фигуру, и тёмной шляпе с лёгкой вуалью. Волосы больше не убраны, тёплые каштановые локоны падали на плечи, а свет фонаря высвечивал медные искры в них. Лицо без яркого макияжа казалось неожиданно нежным и живым, глаза глубокие, тёмно-синие, почти чёрные смотрели прямо на него, и в этом взгляде не было ни тени вчерашней иронии.
Марсель на секунду забыл, что собирался сказать. Мир вокруг сжался до лёгкого запаха жасмина и еле уловимого озона, будто после грозы.
- Мадемуазель Клара… - выдохнул он, чувствуя, как внутри что-то странно дрогнуло.
Она улыбнулась мягко, по-новому, и эта улыбка была опаснее любых её магических разговоров. Марсель вдруг понял: вчера он видел лишь тень, а сейчас перед ним
целая вселенная. И, черт возьми, впервые за долгие годы его сердце сыграло партию, в которой у него точно не было туза в рукаве.
