Сорбонна как прикрытие: странное начало пути
Судьба Николая Гумилева, одного из ярчайших поэтов Серебряного века, подобна сложному узору, где нити чистого искусства переплетаются с жесткой пряжей воинского долга и тайной государственной службы. О его творческом пути написаны тома, но биография его по-прежнему хранит немало загадок. Особенно это касается его военной карьеры, которая была не просто чередой фронтовых подвигов, но и, как показывают документы и косвенные свидетельства, миссией, выходившей далеко за рамки обычных офицерских обязанностей. Чтобы понять трагический финал его жизни, необходимо проследить этот путь с самого начала, с того момента, когда юношеские мечты о море вдруг сменились парижскими аудиториями, а романтические странствия обрели черты разведывательных экспедиций.
История эта начинается с поступка, который по тем временам выглядел по меньшей мере странно. В 1906 году двадцатилетний Николай Гумилев, сын корабельного врача, с детства грезивший дальними плаваниями, поступает в Морской корпус. Выбор казался предопределенным: престижная карьера флотского офицера, семейные традиции, романтика морских походов — все это идеально соответствовало натуре поэта, влюбленного в экзотику и сильные характеры. И вдруг, всего через год, происходит резкий поворот. Гумилев оставляет военно-морское училище и уезжает в Париж, чтобы слушать лекции в Сорбонне. Для семьи, где к людям в штатском, особенно к «ученой интеллигенции», относились со снисхождением, это было немыслимо. Что могло заставить молодого человека, по складу характера — воина и служаку, человека чести и долга, променять блестящую военную карьеру на сомнительные перспективы студента-гуманитария, к тому же не отличавшегося особым прилежанием в гимназии?
Официальная биография объясняет это творческими поисками, жаждой новых знаний и впечатлений. Но если взглянуть на ситуацию с точки зрения государственных интересов, картина обретает иные очертания. Франция в те годы была для России ключевым союзником по Антанте, но одновременно и геополитическим соперником, особенно на Ближнем Востоке и в Африке. Любой кадровый контрразведчик подтвердит, что внезапный отъезд бывшего курсанта военного училища, происходящего из благонадежной семьи и прекрасно владеющего французским языком, в столицу союзной державы не мог остаться без внимания соответствующих ведомств. Такие люди — идеальный материал для подготовки агентов влияния и разведчиков. Они легко интегрируются в новую среду, не вызывают подозрений и обладают необходимым набором качеств: дисциплиной, патриотизмом и аналитическим складом ума. Учеба в Сорбонне могла быть лишь прикрытием, идеальной возможностью для молодого человека освоиться в Париже, завести нужные знакомства и изучить обстановку, не привлекая лишнего внимания. То, что Гумилев не проявлял в университете особого рвения и в итоге был отчислен, лишь подтверждает эту версию. Его настоящая «учеба», вероятно, проходила совсем в других аудиториях.
Африканские странствия и тайные донесения
Именно в парижский период у Гумилева проявилась всепоглощающая страсть к путешествиям, причем направлена она была не на изведанные туристические тропы, а в одну конкретную, весьма беспокойную точку на карте мира — Абиссинию, современную Эфиопию. Этот выбор снова вызывает вопросы. В начале XX века Эфиопия была ареной ожесточенной борьбы между колониальными державами — Англией, Францией и Италией. Страна, раздираемая внутренними конфликтами, бедная и опасная, казалась наименее подходящим местом для романтических прогулок. Гораздо логичнее было бы отправиться в Египет, к пирамидам и сокровищам фараонов. Но Гумилева тянуло именно туда. Официальная версия гласит, что поэта привлекала экзотика и тот факт, что Эфиопия — родина его великого предка, Абрама Ганнибала. Но была и другая, куда более веская причина, имевшая государственное значение. Эфиопия была единственной в Африке независимой страной, где государственной религией было православие. Русская православная церковь давно вела здесь миссионерскую деятельность, и местное население с большой симпатией относилось к далекой единоверной России, видя в ней защитницу от посягательств европейских держав.
В этом контексте африканские экспедиции Гумилева предстают в совершенно ином свете. Это были не просто этнографические поездки любознательного студента. Когда отец, не одобряя рискованной затеи, отказал сыну в деньгах, средства на первую, а затем и на последующие экспедиции все равно нашлись. Кто-то щедро спонсировал эти опасные путешествия. Сохранилась служебная справка русской разведки тех лет, составленная по донесениям из Абиссинии: «...источник... утверждает, что многие абиссинцы по-прежнему исповедуют православную веру; тепло и дружелюбно относятся к России и русским... Отдельные вожди племен высказывают просьбы — оказать им военную поддержку в борьбе с французами». Таким источником вполне мог быть молодой человек, блестяще владеющий языком, не вызывающий подозрений и способный установить доверительные контакты с местными вождями.
Все домыслы о тайной миссии Гумилева обретают документальное подтверждение гораздо позже. Летом 1917 года, находясь на службе в штабе русского экспедиционного корпуса в Париже, он пишет на французском языке аналитическую «Записку об Абиссинии». В ней он детально анализирует военно-мобилизационный потенциал страны и возможность набора абиссинских добровольцев для пополнения союзнических армий на Западном фронте. Этот документ — не записки путешественника, а работа кадрового военного аналитика, досконально знающего регион, его политическую специфику и настроения правящих элит. Так причудливо переплелись в его судьбе поэзия, романтика дальних странствий и невидимая работа на благо Отечества.
Окопная правда и парижские тайны
Когда в августе 1914 года грянула Первая мировая война, Николай Гумилев, освобожденный от службы по состоянию здоровья, одним из первых ушел на фронт добровольцем. Это был не порыв экзальтированного поэта, а осознанный выбор кадрового офицера. Он попал туда, где требовались его лучшие качества: смелость, выносливость и острый ум — во взвод конной разведки. Его фронтовая биография — это история личного мужества. Он совершал дерзкие рейды в тыл врага, добывал ценнейшие сведения, рискуя жизнью каждый день. Между боями он находил время вести «Записки кавалериста» — суровую и правдивую хронику войны, лишенную всякой аффектации. За храбрость, проявленную в разведке, он был награжден двумя Георгиевскими крестами — высшей солдатской наградой за доблесть. В 1915 году он был произведен в унтер-офицеры. При этом его продвижение по службе шло на удивление медленно: за три года на передовой он дослужился лишь до чина прапорщика. Возможно, причина была в том, что большое начальство всегда с недоверием относится к подчиненным, которые не только умны и смелы, но еще и пишут стихи.
В мае 1917 года, после Февральской революции, в судьбе Гумилева происходит новый поворот. Его, боевого офицера с уникальным опытом, отзывают с фронта и направляют в Париж, в распоряжение военного атташе при особом экспедиционном корпусе русской армии. Наконец-то в огромной военно-бюрократической машине кто-то вспомнил, что прапорщик Гумилев не только герой-разведчик, но и человек, блестяще знающий Францию, ее язык и нравы, имеющий опыт выполнения специальных заданий за рубежом. Работа в военном атташате воюющей страны — это квинтэссенция разведывательной деятельности. Это сбор и анализ информации о военных планах противника, о настроениях в стане союзников, чьи интересы далеко не всегда совпадали с российскими. 1917-1918 годы были критическим временем для России. Страна погружалась в хаос, армия разваливалась, и именно на плечи военных разведчиков за рубежом легла тяжелейшая задача — пытаться сохранить хоть какие-то нити управления и отстаивать национальные интересы в условиях полного краха государственности. Именно в этот период Гумилев готовит ряд аналитических документов для объединенного командования Антанты. Помимо уже упомянутой «Записки об Абиссинии», в архивах сохранились и другие материалы, вышедшие из-под пера сотрудников «4-го отдела» — так в целях конспирации именовалась русская военная разведка. Хотя на них и нет подписи Гумилева, стиль, глубина анализа и круг затрагиваемых проблем указывают на то, что он мог быть их автором.
Возвращение в другую Россию: молчание поэта
Октябрьский переворот и последовавший за ним Брестский мир поставили крест на его службе в Париже. Экспедиционный корпус был расформирован, союзники смотрели на русских офицеров как на представителей несуществующей страны. Некоторое время Гумилев живет в Лондоне, но зов Родины оказывается сильнее доводов разума. В мае 1918 года он возвращается в Петроград. Он вернулся в совершенно другую страну, в город, где голод и суровые реалии нового порядка стали обыденностью. И здесь начинается самая большая загадка в его биографии. В его творчестве, в его письмах, в воспоминаниях современников мы не найдем ни одного прямого отзыва, ни одной оценки событий, перевернувших Россию. Ни осуждения, ни одобрения. Словно поэт, всегда так остро чувствовавший нерв эпохи, ослеп и оглох. Словно он продолжал жить в своем вымышленном мире акмеизма, среди конквистадоров и жирафов, не замечая бушующей вокруг стихии.
Такое молчание кажется неестественным для человека его темперамента, для офицера, присягавшего на верность империи. Можно, конечно, объяснить это теорией «чистого искусства», которой он придерживался. Но это было давно, в мирной жизни. Скорее всего, это была осознанная позиция, глубокая внутренняя конспирация. Он, как опытный разведчик, понимал, что в новом мире любое неосторожное слово может стать приговором. Он не хотел оставлять никаких улик, никаких зацепок, которые могли бы выдать его истинные взгляды. Он ушел в работу, словно пытаясь построить свой собственный мир посреди руин. Он ведет активную литературную жизнь: пишет и издает стихи, читает лекции, переводит, создает новые литературные студии. В начале 1921 года его избирают председателем Петроградского отделения Всероссийского Союза поэтов. Он снова женится, пытается обрести семейное счастье. Кажется, что он смирился и нашел свое место в новой реальности. Но это была лишь видимость. Человек чести, офицер, дававший присягу, не мог принять власть, которую считал губительной для России. Он просто затаился, выжидая своего часа.
Дело Таганцева: роковое слово и последний путь
Развязка наступила в августе 1921 года. Гумилев был арестован по делу так называемой «Петроградской боевой организации В. Н. Таганцева». Это был один из первых крупных процессов, призванных нейтрализовать потенциальную оппозицию из среды старой интеллигенции и офицерства. Многотомное дело пестрит признаниями, полученными в атмосфере морального давления, и туманными формулировками. Материалы, касающиеся Гумилева, занимают в нем ничтожно малую часть — всего несколько протоколов допросов, на которых и было построено все обвинение. Основанием для ареста послужили показания одного из участников организации, который утверждал, что Гумилев был готов присоединиться к заговору и даже обещал составить контрреволюционные прокламации.
На допросах поэт держался с поразительным достоинством и мужеством. Он не отрицал, что в разгар Кронштадтского восстания к нему действительно приходил некий Вячеславский и предлагал принять участие в выступлении, если оно перекинется на Петроград. Гумилев признал, что на это предложение он ответил согласием. Более того, он сделал роковую ошибку, которая стоила ему жизни. На вопрос следователя, может ли он собрать группу поддержки, Гумилев, как кадровый офицер, ответил, что, вероятно, сможет «в момент выступления собрать и повести за собой кучку прохожих, пользуясь общим оппозиционным настроением», а также, возможно, привлечь «человек десять встречных знакомых из числа бывших офицеров». Это не было признанием в создании подпольной ячейки. Это был ответ военного, оценивающего гипотетическую ситуацию. Он говорил о потенциальной возможности, а не о совершенном действии. Но для следователя Якобсона это откровение стало той зацепкой, которой ему было достаточно. Он мертвой хваткой вцепился в эти слова, заставляя Гумилева повторять их снова и снова. Поэт не назвал ни одной фамилии, не выдал ни одного человека, но косвенное признание в готовности действовать против власти было получено.
24 августа 1921 года коллегия Петроградской ГубЧК вынесла приговор. В выписке из протокола сухо констатировалось: «Гумилев Николай Степанович... Участник Петр. боев. контр-револ. организации... обещал связать с организацией в момент восстания группу интеллигентов, кадровых офицеров... Приговорить к высшей мере наказания — расстрелу». Приговор шокировал своей несоразмерностью. За Гумилева вступились самые авторитетные деятели культуры того времени, включая Максима Горького. Их ходатайство было зарегистрировано в ЧК лишь 4 сентября, когда все уже было кончено. Решение было принято молниеносно. Поэт, воин, путешественник и разведчик Николай Гумилев встретил свой последний час так, как и подобало конквистадору — с гордо поднятой головой, не прося пощады. Он ушел в бессмертие, оставив после себя не только великие стихи, но и неразгаданную тайну своей жизни, в которой служение музам было неотделимо от служения Отечеству.
Понравилось - поставь лайк! Это поможет продвижению статьи!
Подписывайся на премиум и читай статьи без цензуры Дзена!
Тематические подборки статей - ищи интересные тебе темы!
Поддержать автора и посодействовать покупке нового компьютера