В тот день я лепила пельмени. Не из нужды, а для души. За окном висела серая ноябрьская хмарь, мелкий дождь стучал по карнизу, а у меня на кухне пахло свежим тестом, мясным фаршем с луком и играла старая аудиокнига. Я раскатала тонкий, почти прозрачный пласт теста, стаканом нарезала ровные кружочки и методично, один за другим, лепила маленькие аккуратные «ушки». Это занятие меня успокаивало, возвращало в детство, когда мы так же сидели с мамой за большим столом, переговариваясь о пустяках.
Эта квартира была моим якорем. Маленькая двушка в старом кирпичном доме, доставшаяся мне от родителей. Здесь всё дышало воспоминаниями: книжный шкаф с потертыми корешками отцовских книг, мамина фиалка на подоконнике, которая упрямо цвела каждый год, старое кресло, в котором я просидела сотни часов с учебниками. Это было не просто жилье. Это была моя крепость, моя тихая гавань.
С Олегом мы были женаты три года. Жили душа в душу, как мне казалось. Он переехал ко мне. Его комната в квартире его матери, Тамары Павловны, осталась за ним, но он бывал там редко. Мы оба работали, по вечерам смотрели фильмы, по выходным ездили на дачу к моим друзьям. Я думала, у нас всё хорошо. Я ошибалась.
Телефонный звонок вырвал меня из полудремы. На экране высветилось «Олег».
— Леночка, привет! Не отвлекаю? — его голос был неестественно бодрым.
— Привет. Нет, пельмени леплю. На ужин и впрок.
— О, умница моя! Слушай, тут такое дело… В общем, мы с мамой сейчас к тебе подъедем. Есть разговор. И сюрприз!
Внутри что-то неприятно ёкнуло. Во-первых, «мы с мамой». Тамара Павловна не баловала нас визитами, предпочитая вызывать сына к себе «на ковер». Во-вторых, «сюрприз» в ее исполнении обычно означал какую-нибудь идею, от которой потом долго приходилось отбиваться.
— Олег, а что за разговор? Может, по телефону? Я тут вся в муке, не очень готова к гостям.
— Да нет, это не телефонный разговор! — засмеялся он. — Лен, не переживай, всё отлично! Просто дождись. Через полчаса будем.
Он повесил трубку, не дав мне возразить. Я тяжело вздохнула, вымыла руки и посмотрела на гору пельменей на разделочной доске. Настроение было испорчено. Я быстро убрала муку, поставила чайник и переоделась из домашнего халата в приличные брюки и свитер. Просто на всякий случай.
Они приехали даже раньше, чем обещали. Олег, сияющий, как медный таз, и Тамара Павловна, с непроницаемым лицом и цепким взглядом, который сразу обежал мою скромную прихожую.
— Здравствуй, Леночка, — протянула она, не улыбаясь. — Что это у тебя пахнет так… просто. Луком жареным?
— Пельменями, Тамара Павловна. Здравствуйте. Проходите на кухню, я как раз чайник поставила.
На кухне она села за стол, положив свою лакированную сумку на соседний стул, словно это был еще один гость. Олег суетился, доставал из пакета торт — дорогой, из модной кондитерской.
— Вот, это тебе! Отпраздновать! — подмигнул он.
— Что отпраздновать? — настороженно спросила я, доставая чашки.
Тамара Павловна взяла инициативу в свои руки.
— Леночка, мы приехали с очень хорошей новостью. Мы с Олегом тут посовещались и приняли решение. Пора вам расширяться.
Я замерла с чайником в руках.
— В каком смысле «расширяться»?
— В прямом, — вмешался Олег, нетерпеливо барабаня пальцами по столу. — Мы нашли отличную квартиру! Трехкомнатную, в новом доме! Представляешь? Большая кухня, лоджия, комната для нас, комната для гостей… и детская!
Последнее слово он произнес с нажимом, глядя на меня. Тема детей у нас поднималась, но как-то вскользь, на будущее. Сейчас это прозвучало как ультиматум.
— Погодите, я не понимаю. Нашли квартиру? А деньги? У нас нет таких сбережений, Олег, ты же знаешь. Ипотека? Это же кабала на двадцать лет.
Тамара Павловна издала короткий смешок.
— Вот поэтому мы и приехали, чтобы избавить вас от кабалы. У нас есть план. Очень хороший план.
Она посмотрела на сына, и тот, набрав в грудь воздуха, выпалил:
— В общем, Лен, смотри. Мы продаем твою квартиру…
Я чуть не выронила чайник.
— Что делаем?
— Продаем твою квартиру, — повторил он уже увереннее, видимо, перешагнув через какой-то внутренний барьер. — Плюс я продаю свою долю в маминой квартире, мама добавляет немного из своих сбережений, и нам как раз хватает на новую! Без всяких кредитов! Представляешь, как здорово? Сразу свое, просторное жилье!
Я молча поставила чайник на плиту. В ушах звенело. Я смотрела на Олега, на его радостное, глуповатое лицо, и не узнавала его. Это был не мой муж. Это был чужой человек, который только что предложил выкинуть меня из моего дома, из моей жизни.
— Олег, ты в своем уме? Продать мою квартиру? Квартиру моих родителей?
— Ну почему сразу твою? Она же наша! Мы же семья! — он растерянно посмотрел на мать, ища поддержки.
И Тамара Павловна ее оказала. Своим фирменным снисходительно-поучительным тоном.
— Леночка, не будь эгоисткой. Семья — это когда всё общее. Эта твоя… квартирка, — она пренебрежительно обвела взглядом мою уютную кухню, — она, конечно, милая, но для семьи она не годится. Гнездо нужно вить просторное, чтобы и детям место было, и нам, старикам, если приехать понадобится. Олег — единственный сын, он должен жить достойно.
Кровь бросилась мне в лицо. Я чувствовала, как внутри закипает ярость, холодная и острая, как лед. Я посмотрела на мужа.
— Это ты придумал? Или это ее идея?
Олег замялся. Он отвел глаза, стал крутить в руках салфетку.
— Мы вместе решили… Мама просто помогла найти хороший вариант, она в этом разбирается.
Ага, конечно. Я представила, как Тамара Павловна неделями обрабатывала своего сына, вкладывая ему в голову эту гениальную мысль. Как убеждала, что это правильно, что это для «общего блага».
— То есть, вы за моей спиной всё решили? И приехали поставить меня перед фактом?
— Ну почему перед фактом? Мы же обсуждаем! — возмутился Олег. — Я был уверен, что ты согласишься! Это же для нас! Для нашего будущего!
И тут прозвучала та самая фраза. Фраза, которая стала точкой невозврата.
— Она сказала, что ты отдашь свою квартиру, чтобы мы не брали кредит! — заявил муж, указывая подбородком на мать, но я лишь рассмеялась ему в лицо.
Это был не веселый смех. Это был истерический, горький смех от абсурдности происходящего. Я смеялась, откинувшись на спинку стула, и слезы текли у меня по щекам. Олег и его мать смотрели на меня как на сумасшедшую.
— Ты чего? — испуганно спросил Олег.
Я перестала смеяться так же резко, как и начала. Вытерла слезы тыльной стороной ладони.
— Отдам? — переспросила я ледяным тоном. — Отдам свою квартиру? Вы что, оба решили, что я круглая идиотка?
Тамара Павловна поджала губы.
— Лена, не смей так разговаривать с мужем! И со мной! Я тебе в матери гожусь! Я вам добра желаю!
— Добра? — я встала, опершись руками о стол. — Ваше добро — это оставить меня без крыши над головой? Без единственного, что у меня есть от моих родителей? Чтобы вы купили себе новую квартиру, в которой я буду на птичьих правах? Ведь оформлена она будет на Олега, я правильно понимаю?
Олег покраснел. Значит, я угадала.
— Ну… так проще с документами. Ты же все равно жена, какая разница?
— Разница огромная, Олег! Разница в том, что эта квартира — моя. Не наша. Моя. И никто ее продавать не будет. Ни-ког-да.
Наступила тишина. Тяжелая, звенящая. Тамара Павловна смотрела на меня с нескрываемой ненавистью.
— Я так и знала, — прошипела она. — Я говорила Олегу, что ты ему не пара. Гол как сокол, только и есть что эта хрущевка, а гонору-то сколько! Ты не любишь моего сына! Ты просто держишься за свои квадратные метры!
— Я люблю свои квадратные метры, потому что они меня не предадут, — отрезала я. — В отличие от некоторых. А теперь, будьте добры, на выход. Праздник отменяется. Торт заберите с собой.
— Лена! — вскрикнул Олег. — Ты что, нас выгоняешь? Маму?!
— Я выгоняю людей, которые пришли в мой дом, чтобы его отнять. И мне все равно, кем они мне приходятся.
Олег смотрел то на меня, то на мать. Он был растерян, как ребенок, у которого отняли игрушку. Тамара Павловна встала, ее лицо исказилось от злобы.
— Ты еще пожалеешь об этом, Лена! Олег этого так не оставит! Он мой сын, он не позволит так унижать свою мать!
Она схватила свою сумку и, не оборачиваясь, пошла к выходу. Олег помедлил.
— Лен, ну ты серьезно? Может, мы еще поговорим? Ты просто сгоряча…
— Я абсолютно серьезно, Олег. Иди. Проводи маму. Ей, наверное, нужно успокоительное.
Он понуро поплелся за ней. Входная дверь хлопнула. Я осталась одна на кухне. Ноги подкашивались, я опустилась на стул. На столе стоял нетронутый торт. Я взяла коробку, подошла к мусорному ведру и безжалостно выкинула его туда.
Весь вечер я ходила по квартире из угла в угол, прикасаясь к вещам, к стенам. Я чувствовала себя так, будто отбила атаку. Будто защитила свою крепость от варваров. Но радости не было. Была пустота и горькое разочарование. Человек, которого я любила, которому доверяла, оказался слабым, безвольным маменькиным сынком, готовым разменять меня и мою жизнь на новую квартиру и мамино одобрение.
Он позвонил поздно вечером. Голос был виноватый, приглушенный.
— Лен, прости. Мама… она немного перегнула палку. Она просто очень за нас переживает.
— Она не за нас переживает, Олег. Она переживает за свой проект под названием «счастливая жизнь единственного сына». А в этом проекте я — просто ресурс. Удобный и бесплатный.
— Ну зачем ты так… Она не это имела в виду.
— А что она имела в виду, Олег? А ты? Ты что имел в виду, когда с порога заявил, что мы продаем мою квартиру? Ты хоть на секунду подумал обо мне? О моих чувствах?
Он молчал. Что он мог сказать?
— Я думал, ты обрадуешься, — наконец выдавил он. — Новая квартира… это же шаг вперед.
— Шаг вперед для кого? Для тебя и твоей мамы. Для меня это шаг в пропасть. Я не буду жить в квартире, купленной на деньги от продажи моего дома. Я не буду жить с человеком, который не видит разницы между мной и моей недвижимостью.
— Что ты хочешь этим сказать? — в его голосе прорезался страх.
— Я хочу сказать, Олег, что тебе пора повзрослеть. Пора перерезать пуповину, которая до сих пор связывает тебя с мамой. Тебе нужно решить, кто ты: самостоятельный мужчина и муж, или мамин мальчик, исполняющий ее желания.
— Лена, я люблю тебя…
— Я тоже тебя любила, Олег. Но сегодня я поняла, что любила образ, который сама себе придумала. А реальность оказалась совсем другой. Так что пока поживи у мамы. Подумай. А я тоже подумаю.
Я положила трубку. Впервые за три года я не сказала ему «спокойной ночи».
Я подошла к окну. Дождь кончился. В черном небе проглядывали звезды. Я смотрела на них и чувствовала, как из души уходит боль, уступая место холодному, ясному спокойствию. Я была одна в своей квартире. В своей крепости. И впервые за долгое время эта тишина не казалась мне одиночеством. Это была свобода. Моя собственная, отвоеванная свобода.
Я вернулась на кухню, достала из морозилки доску с замерзшими пельменями, пересыпала их в пакет. Поставила на плиту маленькую кастрюльку с водой. Только для себя. Ровно на одну порцию.
Конец.