Слезами непролитыми туманились Галкины глаза…
Андрей не сдержался, – обнял её…
А Галка сильная… Отвела его руки:
- Придумал!.. На виду у всего дома!
- Гал… Галя! Ты ж правильно сказала: мы – не мальчишка и девчонка…
- И – что? Пусть все смотрят, как я обнимаюсь с тобой?
- Так ты ж не обнимаешься со мной… Это я тебя обнимаю. – Голос Андрея чуть охрип – от волнения… и от собственного нахальства: будто пацан…
Галка – красивая… В туфельках на каблучках.
Когда по утрам уходила в школу, – Галина Петровна преподавала математику, – Андрей провожал её взглядом.
Теперь Галя работает санитаркой в детском отделении…
В детское отделение, случается, не только детей привозят. И – неизвестно, выживет ли девушка… и её кроха под сердцем.
По центру города, по восточным кварталам – каждый день… Из фронтовой артиллерии. Прямой наводкой – по девятиэтажкам. По недавнему счастью… по ожиданию счастья, по надежде…
Галина впервые призналась…
От её девчоночьей обиды у Андрея больно сжалось сердце…
От давней обиды?..
Нет.
Обида Галкина – вне времени…
- Я ждала, Андрей… Я так ждала, – после «Осеннего бала»… после поцелуя… первого и единственного нашего с тобой поцелуя… Я была самой счастливой девчонкой – оттого, что первый поцелуй с тобой был…
- Гал!.. Галочка!..
- Ты тогда назвал меня невестой… Я с восьмого класса хотела стать твоей женой. Ты не говори ничего, Андрей. Я сама всё понимаю.
-Понимаешь?..
- Просто я женщина. Понимаю: про Иринину беременность – до свадьбы… Про то, что после свадьбы выяснилось: ей показалось… Горькой полынью – понимание это… Только Иру я не осуждаю: чему ж удивляться, если ей хотелось выйти за тебя замуж. – Галка положила ладонь на губы Андрея: – Не говори ничего… О счастье – даже о былом… даже о недолгом, – не надо жалеть. Ирина была твоей женой, дочь, Танюшку, родила тебе. Не надо говорить, что было лишь плохое… А в том, что Ирина уехала… Я, Андрей, больше виновата, чем она. Надо же такому быть, – чтоб вам с Димкой моим квартиры дали в одном доме… в соседних подъездах. Думаешь, – одна я видела, как ты смотришь мне вслед? Думаешь, – легко было Ирине, когда ты меня, – а не её, жену свою! – на День Шахтёра приглашал танцевать? Я же счастливой была… А ей – каково?
-Гал!.. Ты правда была счастливой?..
Галина подняла глаза, посмотрела в небо:
- Кажется, вот-вот обрушится…
Небо над Каменным Бродом раскололось.
(Каменный Брод – самый старый район Луганска. Летом 2014-го был под артобстрелами киевских боевиков).
Галка повела плечиками:
- Страшно: расколотое небо… В грозу по-другому бывало, – да, Андрей? Помнишь, – малыми были… Любили смотреть, как со степи надвигается гроза.
- Гал!.. Давай зайдём ко мне.
Галина покачала головой… Чуть приметная грустноватая улыбка тронула её губы:
- Нет. Нашему с тобой поцелую суждено быть единственным. Я замужем. У меня сын взрослый. И они, мои Димка и Саня, сейчас под Краснодоном. Мне идти надо, Андрей. У меня немного муки осталось – утром в шкафу нашла. Испеку хлеб. Я целый день сегодня про это думала: как хлеб испечь.
- И как же ты его испечёшь? Ни света, ни газа.
- Спасибо тебе, Андрей, что печурку сложил во дворе. На ней и испеку. Сковородку крышкой накрою, – почти как в духовке получится. В больнице ребятам дают кашу… и суп. Хлеба не хватает… а они хлеба хотят. Можно ли было подумать, Андрей… ещё зимой, – можно ли было подумать, что наши дети больше всего будут хотеть хлеба! Скажешь Танюшке, – пусть спустится. Я ей хлебушка горяченького дам.
- Татьяна у бабушки с дедом.
-Тогда я сама зайду. Принесу хлеб.
По Лутугинской улице, где были все городские продовольственные базы и склады, артобстрел вёлся целенаправленно: организованным голодом нэнька… украина-маты (мать) решила добиться любви луганчан… Холодильники отключены: тонны испорченных продуктов. Мука, крупы, макароны, искорёженные консервные банки и пластиковые бутылки из-под газировки – вперемешку с обгоревшими досками, обломками кирпичей и шифера, битым стеклом…
Продавцы уцелевших небольших магазинов успели кое-что распродать… часто – просто отдать.
Только… что ж это – для города-полумиллионника.
Детей новорождённых – хоть слезами материнскими корми…
Когда в любви под сердцем зарождалась жизнь… и начинало стучать ещё одно сердечко, – крошечное… кто ж знал, что неумолимо надвигается такое время, когда не будет ни воды, ни хлеба…
И – расколотое небо над городом.
На Центральном рынке – выгоревшие под обстрелами торговые ряды. В короткие затишья всё ж выходили сюда горожане, что жили на Каменном Броде, на Малой Вергунке - в своих домах: выносили на продажу картошку, морковь, яблоки, вишни…
Чаще всего овощи и фрукты с огородов и садов продавцы отдавали просто так: деньги у луганчан давно закончились… А неистовая нэнькина злоба – не бесплатна… у неё своя цена: сотни погибших под обстрелами…
«Скорая», милиция и спасатели продолжали работать… Но – в городе нет никакой связи. И, случалось, что… погибших под обстрелами сутками не забирали с улиц.
От Луганска – колыбели шахтёрского Донбасса – нэнька сумасбродно требовала покорности.
В Танюшкином голоске – совсем взрослая горечь… И от вопроса дочкиного рвётся отцовское сердце:
- Пап, за что?.. Только за то, что мы по-русски говорим?.. Так всё было понятно: солнце, земля, небо… радость, счастье…
Одной скважины, что была на Малой Вергунке, во дворе Свято-Вознесенского храма, на город не хватало (Малая Вергунка – район частного сектора в Луганске). Воду в городские микрорайоны доставляли в бочках – из полувысохших от невероятной жары родников и колодцев на окраинах. Выдавали воду в режиме жесточайшей экономии: около двадцати пяти литров в сутки – на семью из трёх человек… На всё-про всё: попить, сварить кашу, картошку или суп… умыться, хоть как-то… что-то постирать. А луганчанки… Надевали красивые платья, перед выходом из дома привычно и неизменно наносили макияж… и смеялись: а плохо ты, нэнька, нас знаешь!..
Не пережившим – не понять. Но эта вековая ЛУГАНСКАЯ гордость… и такое простое, извечное женское желание – быть красивой – тем блокадным луганским летом придавали сил.
А ненька-матинка (мать-матушка) куражилась: по бочкам с водой… и по собравшимся луганчанам тут же били нэнькины миномёты и тяжёлая артиллерия.
В этот день Галя… Галина Петровна дежурила в детском отделении городской больницы. С санитаркой Верой Максимовной захватили канистры и пластиковые бутылки, отправились к бочке с водой.
В первую очередь наливали старикам. Ребята, школьники и студенты (младших курсов, потому что старшекурсники – в ополчении…) помогали бабуленькам и дедам донести воду домой…
Мина упала рядом с бочкой.
Сразу – пятнадцать погибших.
Весть разнеслась по городу…
Андрей не помнил, как сел в машину… Белая «девятка» вдруг завелась: верить-не верить в это… думать, отчего она завелась, было некогда.
Кто-то из дедов вызвал «Скорую» по рации – старой, ещё советской: оказалось, что она исправно работает.
Галину Андрей увидел сразу, ещё из окна машины.
Впервые шёл без трости – не вспомнил о ней…
И боли своей не чувствовал… Сердце болело – от Галкиной.
Белый Галинин халат пропитан кровью.
Андрей склонился к ней, взял её руку. Расслышал прерывистый шёпот:
- Андрюша… Андрей… посмотри: здесь, под скамейкой, щенок. Осколком его задело… Ты возьми его.
Андрей поднял Галку на руки, отнёс в машину: «Скорая» одна – топлива в городе катастрофически не хватает… И больницы переполнены: обстрелы – каждый день.
Вернулся за щенком – совсем крошечный, он плакал под скамейкой…
У Галки – тяжёлые, потемневшие от боли веки. А она по-девчоночьи стеснялась…
Как в тот вечер... после школьного «Осеннего бала», когда он впервые поцеловал её.
Осколочные ранения – в грудь и в живот.
А Галя стыдливо закрывалась руками:
- Я сама, Андрей…
-Ты – не сама. Ты, Галка, – с горным инженером. Командовать будешь в школе, на уроках математики. А горный инженер лучше знает, как перевязать раны. Танюшка поможет мне.
К вечеру Галина потеряла сознание.
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Окончание
Навигация по каналу «Полевые цветы»