Дверь хлопнула так, что штукатурка посыпалась с потолка мелкой пылью. Лида стояла посреди кухни, сжимая в руке деревянную ложку, как дубинку. Капли борща стекали с неё на линолеум — красные, как кровь.
— Да пошёл ты вон из моего дома! — прошипела она, и голос её был тише обычного, но от этого страшнее. — И сестрёнку с мамой своей прихвати! А то сели на меня и поехали!
Гена замер в дверном проёме. Рубашка расстёгнута, пивной живот выпирает из-под майки. Сорок три года, а ведёт себя как подросток.
— Лида, ты того... остынь малость, — пробормотал он, но в глазах мелькнуло что-то хищное. — Мы же семья...
— Семья? — Лида повернулась к нему всем корпусом. Волосы растрепались, из хвоста выбились пряди. — Какая, к чертям собачьим, семья? Вы — паразиты! Высосали из меня всё и ещё хотите!
За спиной Гены появилась Олеся. Тощая, с накрашенными до синевы губами. В руках iPhone — последняя модель, которую Лида, дура, подарила на день рождения.
— Ой, Лидочка, ну что ты кричишь-то? — проворковала она, но глаза сверкали злобой. — Тебе вредно в твоём возрасте так нервничать. Морщины появятся.
Лида почувствовала, как внутри что-то оборвалось. Как будто последняя ниточка терпения, которую она тянула семь лет. Семь лет! С того самого дня, как Гена привёл свою мамашу "на недельку, пока ремонт не закончится". А потом и сестрица подъехала — "временно, пока работу не найдёт".
Ремонт давно закончился. Работу Олеся не искала. А Магдалена Игоревна обосновалась в доме как хозяйка.
— В моём возрасте? — Лида медленно опустила ложку на стол. — Мне тридцать пять, козявка. А морщины у меня от вашей наглости появляются.
— Лидуся, не горячись, — из коридора выплыла Магдалена Игоревна. Халат распахнут, под ним ночнушка в цветочек, волосы в бигуди. — Дети просто пошутили. Молодёжь же...
— Дети? — Лида хмыкнула. — Олесе двадцать восемь. Пора бы уже на своих ногах стоять, а не у чужой тётки на шее висеть.
— Это дом моего сына! — вдруг рявкнула Магдалена Игоревна, и вся её елейность куда-то делась. — И я имею полное право здесь находиться!
Лида почувствовала знакомое жжение в желудке. Язва давала о себе знать. Доктор говорил — нервы. А как не нервничать, когда каждый день одно и то же?
— Дом мой, — тихо произнесла она. — Документы на моё имя. Ипотеку я плачу. Коммуналку я плачу. Продукты я покупаю. А вы здесь что делаете?
— Как это что? — Олеся фыркнула. — Живём. Семьёй. Или ты против семейных ценностей?
— Семейные ценности — это когда все друг другу помогают, — Лида отвернулась к окну. На улице декабрь, снег серый, небо свинцовое. Как настроение. — А не когда трое взрослых людей сидят на шее у четвёртого.
— Ты на что намекаешь? — Гена наконец ожил. — Я работаю!
— Где ты работаешь, Гена? — Лида повернулась к нему. — Таксистом? Три дня в неделю? По настроению? Это не работа, это хобби.
— А ты что, олигарх какой-то? — влезла Олеся. — Воспитательница в садике. Копейки получаешь.
— Этих копеек хватает, чтобы вас всех содержать, — огрызнулась Лида. — А твоя последняя работа когда была? Напомни-ка.
Олеся покраснела и уставилась в телефон.
— Девочки, девочки, — заахала Магдалена Игоревна. — Что вы ссоритесь? Лида, дорогая, ты же понимаешь — я старая, больная. Мне жить негде. Генчик — единственный сын...
— А где ваша квартира? — спросила Лида. — Та самая, однокомнатная, которую вы сдаёте за двадцать тысяч?
Магдалена Игоревна поперхнулась воздухом.
— Это... это не твоё дело...
— Ещё как моё! — Лида шагнула к ней. — Вы деньги за квартиру получаете, а живёте у меня! Хотите, чтобы я и дальше дурой была?
— Лидка, ты совсем обнаглела? — взорвался наконец Гена. — Это моя мать! Моя сестра! А ты кто такая?
Лида остановилась. Посмотрела на него долгим взглядом.
— Я? — переспросила она почти шёпотом. — Я хозяйка этого дома. Я та, кто платит за всё. Я та, кто стирает, готовит, убирает. А кто ты?
— Я твой муж!
— Муж? — Лида засмеялась, но смех получился горький. — Когда ты последний раз мне цветы покупал? Когда в кино сводил? Когда вообще со мной разговаривал о чём-то, кроме денег и еды?
Гена открыл рот, но ничего не ответил.
— Вот именно, — кивнула Лида. — Ты не муж. Ты квартирант. Причём неплательщик.
— Лидка, ну ты даёшь! — попробовала разрядить обстановку Олеся. — Мы же не чужие...
— Чужие, — отрезала Лида. — Самые что ни на есть чужие. И знаете что? Больше не будем родственниками. Собирайтесь. Все трое. До утра, чтобы вас здесь не было!
— Ты с ума сошла? — Магдалена Игоревна схватилась за сердце. — Меня на улицу? В декабре? Я же помру!
— Не померёте, — холодно ответила Лида. — У вас квартира есть. Сдавать перестанете — и жить будете. Как все нормальные люди.
Она развернулась и пошла к двери. На пороге остановилась.
— А если до утра не уберётесь — вызову участкового. Пусть разберётся, кто здесь хозяин.
Дверь за ней захлопнулась тише, чем раньше. Но угрозы в этом звуке было куда больше.
Лида поднялась в свою спальню и заперлась. Руки тряслись — не от страха, а от ярости. Семь лет она терпела! Семь лет кормила, поила, одевала эту троицу. А что получила взамен?
Она подошла к туалетному столику и остановилась как вкопанная. Опять! Её новая тушь — та самая, французская, за три тысячи — валялась раскрытая. Засохшая. А рядом — следы пудры. Разбитой её пудры, которая лежала рядом.
— Тварь, — прошептала Лида.
Это была уже не первая порча и пропажа. Месяц назад исчезла помада, ещё раньше — крем для лица. Лида находила свои вещи в комнате Олеси, но та всегда врала: "Ой, я случайно взяла", "Думала, это общее", "Хотела спросить, да забыла".
Лида открыла шкаф. И сердце ухнуло вниз.
Её любимое платье — чёрное, строгое, но очень красивое, в котором она выглядела на десять лет моложе — висело не на своём месте. И на нём было пятно. Жирное, жёлтое пятно на самом видном месте.
— Олеся! — заорала она так, что соседи, наверное, услышали.
Стук каблуков по лестнице. Олеся влетела в комнату с невинным видом.
— Что случилось, Лидочка?
— Это что? — Лида ткнула пальцем в платье.
— А я откуда знаю? — Олеся пожала плечами, но глаза забегали. — Может, само испачкалось.
— Само? Платье само из шкафа вышло, само в клуб сходило и само пятно поставило?
— Ты что, следишь за мной? — Олеся моментально перешла в атаку. — Подозреваешь в чём-то?
— Ещё как подозреваю! — Лида схватила платье. — Это платье стоит пятнадцать тысяч! Ты его угробила! Ты думала, что я не замечу?
Олеся покраснела до корней волос.
— Подумаешь, какая важная! У самой вещи старые, а жадничаешь!
— Старые? — Лида недоверчиво посмотрела на неё. — Это платье я полгода назад купила!
— Ну и что? Я тоже имею право красиво выглядеть! — взвизгнула Олеся. — Я молодая, мне нужно встретить кого-то!
— За мой счёт? — Лида шагнула к ней ближе. — Ты работать не хочешь, но красиво одеваться хочешь?
— А что я должна была делать? — Олеся всхлипнула, но слёзы были явно наигранными. — У меня ничего подходящего нет! А в "Граффити" такие девочки ходят... дорогие такие, ухоженные...
— И что, клеится кто-то? — язвительно спросила Лида.
Олеся замолчала. По лицу было видно — больная тема.
— Клеится, — пробормотала она, но неуверенно.
Лида внимательно посмотрела на золовку. Олеся была... как бы это сказать деликатнее... не красавица. Совсем. Нос крючком, глаза маленькие, близко посаженные. Подбородок скошенный. Фигура — доска доской. Никакая косметика не помогала. А характер портил и то немногое, что природа дала.
— Послушай, — сказала Лида помягче. — Олесь, ну нельзя же так. Это воровство.
— Какое воровство? — Олеся мгновенно ощетинилась. — Мы же семья! У семьи всё общее!
— Ничего у нас не общее, — отрезала Лида. — Это мой дом, мои вещи, мои деньги. И если ты ещё раз без спросу что-то возьмёшь — вызову полицию. За кражу.
— Ты не посмеешь! — Олеся побледнела.
— Ещё как посмею. И не думай, что Гена тебя защитит. Он сам на моей шее сидит.
Олеся помолчала, потом вдруг улыбнулась. Улыбка была неприятная, хищная.
— А ты знаешь, Лидочка, что твой Генчик делает по вечерам? Когда ты на работе задерживаешься?
— Что ты имеешь в виду? — Лида почувствовала холодок в животе.
— А то и имею, — Олеся облизнула губы. — Может, тебе стоит больше внимания мужу уделять? А то мало ли что... мужчина он ещё ничего, девочкам нравится...
— Говори прямо, что ты знаешь, — Лида сжала кулаки.
— А ничего я не знаю, — засмеялась Олеся. — Просто так, к слову пришлось. Может, зря я что-то подумала.
Она развернулась и вышла из комнаты, оставив Лиду наедине с испорченным платьем и тяжёлыми подозрениями.
Лида опустилась на кровать. Что же творится в её доме? Воровство, ложь, намёки... А ведь когда-то она думала, что у неё семья. Настоящая семья.
Снизу донеслись голоса. Олеся что-то горячо объясняла Гене и Магдалене Игоревне. Лида прислушалась.
— Она совсем с ума сошла! — шипела Олеся. — Меня в воровстве обвиняет! Да я эту её рухлядь даром не возьму!
— Лидка всегда была стервой, — пробасил Гена. — Жадная, злая. Я с ней только из-за квартиры живу.
— Надо что-то делать, — встряла Магдалена Игоревна. — А то она нас всех выгонит. И что тогда?
— А что делать-то? — простонал Гена.
— Думать надо, — прошипела мать. — У неё же документы на квартиру есть. А если документов не будет?..
Лида замерла. Документы? Они что, собираются... нет, не может быть. Это же её семья!
Но сомнения длились недолго. Лида быстро прошла в кабинет и открыла сейф. Документы на дом лежали на месте, но... Она внимательно осмотрела папку. Кто-то явно пытался её вскрыть. Скотч был подклеен неаккуратно, не так, как она его заклеивала.
— Ну всё, — прошептала Лида. — Хватит.
На следующий день, пока вся троица ещё спала, Лида взяла отгул и поехала к адвокату. Документы на дом, справка о доходах, банковские выписки — всё, что могло пригодиться.
— Развод? — уточнил адвокат, пожилой мужчина с умными глазами. — И выселение родственников мужа?
— Именно, — кивнула Лида. — Дом записан на меня, ипотеку плачу я. Они не собственники и даже не прописаны. Но живут со мной уже семь лет.
— Сложный случай, но решаемый, — адвокат полистал документы. — Подадим на развод, одновременно — иск о выселении незаконно проживающих лиц. У вас есть доказательства, что они не участвуют в содержании жилья?
Лида выложила на стол стопку чеков, банковских выписок, справок.
— Коммуналку плачу я. Продукты покупаю я. Ремонт делаю я. Они вообще ничего не вкладывают.
— Отлично. Через неделю подадим документы.
Дома Лида вела себя как ни в чём не бывало. Готовила, убирала, ходила на работу. Гена, Олеся и Магдалена Игоревна решили, что буря улеглась. Они даже осмелели — Олеся опять взяла без спроса новую губную помаду, а Гена пригласил друзей смотреть футбол.
А потом пришёл судебный пристав.
— Генадий Воробьёв? — спросил он, показывая удостоверение.
— Это я, — Гена побледнел. — А что случилось?
— Повестка в суд. Иск о расторжении брака и выселении.
Взрыв был страшный. Магдалена Игоревна упала на диван и начала причитать про сердце. Олеся завизжала что-то про предательство. А Гена... Гена попытался угрожать.
— Лидка, ты ошалела совсем? — орал он, размахивая повесткой. — Я тебе устрою! Я тебе покажу!
— Что ты мне покажешь? — спокойно спросила Лида. — Как воровать? Как семь лет на чужой шее сидеть? Как документы на квартиру подделать хотел?
Гена замолчал. По лицу было видно — попался.
— Я ничего не хотел...
— Хотел. Вчера с мамочкой и сестричкой обсуждал. Думал, я не слышу?
Олеся попыталась перейти на слёзы:
— Лидочка, милая, ну что ты! Мы же родные! Мы тебя любим!
— Любите? — Лида засмеялась. — Мою косметику любите. Мою одежду любите. Мой дом любите. А меня никто из вас в глаза не видел семь лет.
Суд прошёл быстро. Адвокат оказался профессионалом своего дела. Брак расторгнули без проблем — имущества общего не было, детей тоже. А вот с выселением Гена пытался бодаться.
— Ваша честь, — хныкал он, — я же муж! Семь лет прожили!
— Бывший муж, — поправил судья. — И прописан вы в другом месте. У матери, как я понимаю?
— Ну да, но...
— Никаких "но". Ответчики не являются собственниками жилого помещения, не прописаны в нём, не несут расходов по его содержанию. Иск удовлетворить полностью.
Магдалена Игоревна рухнула в обморок прямо в зале суда. Олеся рыдала в голос. Гена просто сидел как истукан.
— Две недели на добровольное выселение, — объявил судья. — В противном случае — принудительное выселение службой судебных приставов.
Дома началась истерика. Олеся кидалась на Лиду с кулаками, но получила в ответ такую пощёчину, что отлетела к стене.
— Ты разрушила семью! — вопила Магдалена Игоревна. — Как ты будешь жить с этим?
— Спокойно буду жить, — ответила Лида. — Впервые за семь лет спокойно.
Гена пытался уговорить, потом угрожать, потом опять уговаривать. Но Лида была неумолима.
Через десять дней они съехали. Гена снял однушку на окраине — вся компания в одной комнате. Магдалене Игоревне пришлось продать свою сдающуюся квартиру, чтобы как-то сводить концы с концами. Олеся устроилась продавцом в магазин — другого выхода не было.
А Лида осталась одна в своём доме. Большом, светлом, тихом. Она ходила по комнатам и не могла поверить — как же здесь хорошо без их постоянного гвалта, требований и наглости.
В первую же субботу она пригласила подругу Марину — ту самую, с которой не виделась семь лет, потому что Гена и его семейка всегда были против гостей.
— Не узнаю тебя, — смеялась Марина, — помолодела лет на десять! И дом какой красивый! Раньше как-то не замечала...
— Раньше здесь зоопарк был, — усмехнулась Лида. — А теперь дом.
Она заварила хороший чай, достала торт — настоящий, из кондитерской, не тот дешёвый бисквит, который покупала раньше для семейки. И впервые за много лет почувствовала себя дома. В своём собственном доме.
Через месяц Марина познакомила её с коллегой — Владимиром, разведённым инженером. Спокойным, интеллигентным мужчиной, который работал, зарабатывал и не собирался ни на ком паразитировать.
— А где твоя семья? — спросил он однажды за ужином.
— А я семью создаю, — улыбнулась Лида. — Настоящую семью. Не цирк с конями.
И она была абсолютно права. Потому что семья — это не те, кто пользуется твоей добротой. Семья — это те, кто её ценит.