— Дрянь ты, Андрей! — Люда швырнула его ботинки прямо в зеркало в прихожей. — Конченый маменькин сынок!
Стекло треснуло зигзагом, словно молния на грозовом небе. Семь лет неудач — подумала Люда и тут же разозлилась на себя за глупые предрассудки. Неудачи у неё и так каждый день — с тех пор, как в их двушке поселились "дорогие родственники".
— Люд, ты че творишь? — Андрей выскочил из кухни, всё ещё жуя бутерброд. — Совсем крышу снесло?
— Мне крышу снесло? — Она развернулась к нему, и в глазах её полыхал такой огонь, что он невольно отступил. — Это мне крышу снесло, говоришь?
Из кухни выглянула тётя Муся — вся в розовом халате с цветочками, как старая кукла из бабушкиного сундука. За её спиной маячил дядя Ефим в домашних тапочках, которые он притащил из Архангельска и которые воняли, как мокрая псина.
— Что это за крики с утра пораньше? — тётя Муся сделала такое лицо, будто Люда устроила здесь танцы, а не просто высказала мужу всё, что о нём думает.
— А это я своему мужу объясняю, — Люда наступила на осколки зеркала, и они захрустели под её тапочками, — что он последняя сволочь!
Дядя Ефим покачал головой:
— Эх, Андрюшка, не умеешь ты с жёнами обращаться. Помню, твой отец покойный...
— Заткнись! — рявкнула Люда так, что дядя Ефим икнул и отступил обратно в кухню. — Все заткнитесь! Надоели хуже горькой редьки!
А ведь ещё вчера всё было относительно спокойно. Вчера она просто устало вздыхала, когда тётя Муся в очередной раз рассказывала, как правильно варить щи, а дядя Ефим объяснял, почему московские врачи все дураки, а настоящие доктора только в Архангельске остались. Вчера она ещё терпела.
Но сегодня утром она проснулась и обнаружила, что все её уходовые средства из ванной исчезли. Просто взяли и исчезли. А когда спросила, тётя Муся невинно так сказала:
— Ой, а я думала, это общие. Я своей племяннице Светке передала, у неё кожа сухая очень.
Крема за пять тысяч рублей. Которые Люда копила два месяца. Передала племяннице!
— Ты что, совсем с ума сошла? — выпалила тогда Люда, но тётя Муся только вздохнула и пробормотала что-то про невоспитанность молодёжи.
А потом Андрей — её собственный муж! — заявил, что не надо из мухи делать слона.
— Подумаешь, крем какой-то, — сказал он, жуя овсянку, которую сварила тётя Муся по своему особому рецепту. — Купишь новый.
Купишь новый! На какие шиши, интересно? На её зарплату медсестры? Пока его родственники жрут её продукты и пользуются её косметикой?
— Всё! — Люда топнула ногой так сильно, что соседи снизу наверняка услышали. — Всё, Андрей! Хватит!
— Люда, успокойся, — Андрей попытался взять её за руку, но она дёрнулась, как ошпаренная кошка.
— Не трогай меня! — Она отшатнулась к стене. — Три недели! Три недели я терплю этот дурдом! А ты что делаешь? Сидишь, жуёшь и молчишь!
— Людочка, милая, — в голосе тёти Муси зазвучали нотки фальшивого сочувствия, — может, тебе к врачу сходить? На нервы похоже. У нас в Архангельске была одна женщина...
— Заткнись! — Люда развернулась к ней так резко, что та отпрянула. — Заткнись со своим Архангельском! Надоел он мне до чёртиков!
Дядя Ефим высунулся из кухни, держа в руке её любимую кружку — ту, что подарила подруга на день рождения.
— А кофе-то кончился, — сообщил он, как ни в чём не бывало. — Может, сгоняешь в магазин?
Вот этого Люда уже не выдержала. Кофе кончился! Её кофе, который она покупала на собственные деньги! А он ещё и требует, чтобы она в магазин сгоняла!
— Сгоняй сам! — рявкнула она. — Ноги-то у тебя есть!
— Ой-ой-ой, — тётя Муся покачала головой и посмотрела на Андрея с такой жалостью, будто он был сиротой беспризорным. — Андрюшенька, а ты не видишь, что твоя жена совсем озверела? Мы к тебе с добром приехали, а она нас гонит, как собак.
— С добром? — Люда расхохоталась истерически. — С добром, говоришь? А это что такое?
Она рванула в кухню, и все потянулись за ней, как цыплята за наседкой. На столе красовалась гора немытой посуды — тарелки, кружки, сковородки. А рядом лежала записка дядиным почерком: "Люда, купи творог, кефир, хлеб белый, колбасу докторскую. Деньги у Андрея попроси".
— Вот ваше добро! — Люда помахала запиской перед носом у тёти Муси. — Список продуктов! Которые я должна покупать на свои деньги!
— Людмила Петровна, — тётя Муся сделала обиженное лицо, — мы же не навсегда приехали...
— Да? — Люда села на табуретку и устало провела рукой по лицу. — А на сколько? На месяц? На два? До весны?
Тётя Муся переглянулась с дядей Ефимом. В этом взгляде было что-то такое... Люда поняла всё сразу.
— До весны, — медленно произнесла она. — Вы собрались тут зимовать.
— Ну... — тётя Муся замялась, — квартира в Архангельске продаётся плохо, кризис знаешь ли...
— Какая квартира? — Люда вскочила с табуретки. — Какая ещё квартира?
Андрей покраснел, как школьник, которого поймали на списывании.
— Люд, я хотел сказать...
— Что сказать? — Голос её звучал опасно тихо.
— Они квартиру продают. В Архангельске. Хотят в Подмосковье переехать...
Мир вокруг Люды поплыл. Она схватилась за край стола, чтобы не упасть. Переехать в Подмосковье! В её двушку! Навсегда!
— Понятно, — сказала она очень тихо. — Всё понятно.
И тут зазвонил телефон. Люда машинально взяла трубку.
— Алло?
— Людмила Петровна? — незнакомый мужской голос. — Это нотариус Семёнов. По поводу наследства вашей тёти Клавдии.
Люда застыла. Тётя Клавдия? Сестра отца, с которой они не общались лет десять? Та самая злющая старуха, которая жила в центре Москвы и ненавидела всех родственников?
— Какое наследство? — прошептала Люда.
— Квартира на Остоженке. Трёхкомнатная. И дача в Переделкино. Ваша тётя оставила завещание...
Люда почувствовала, как у неё подкашиваются ноги. Остоженка! Трёхкомнатная!
— Когда... когда можно оформить? — её голос дрожал.
— Уже можно. Документы готовы, нужно только подъехать.
Люда медленно положила трубку. В кухне стояла полная тишина. Все смотрели на неё, не понимая, что происходит.
— Милые мои родственники, — сказала она, и в голосе её звучала такая сладость, что тётя Муся встрепенулась, — у меня для вас новости.
— Какие новости? — подозрительно спросил дядя Ефим.
— Я переезжаю. — Люда улыбнулась так, что Андрей побледнел. — На Остоженку. В трёхкомнатную квартиру.
— Как это переезжаешь? — тётя Муся вытаращила глаза.
— А вот так. — Люда подошла к холодильнику и достала бутылку шампанского, которую берегла на Новый год. — Тётя Клавдия умерла. Оставила мне наследство.
Пробка выстрелила в потолок. Шампанское брызнуло фонтаном.
— А вы, дорогие мои, — Люда подняла бутылку, как кубок победителя, — можете оставаться здесь сколько угодно. Эта квартира теперь ваша забота.
Она посмотрела на Андрея, который стоял с открытым ртом, потом на тётю Мусю, потом на дядю Ефима.
— И знаете что ещё? — добавила она, направляясь к выходу. — Кофе действительно кончился. Покупайте сами.
За дверью квартиры она остановилась и прислушалась. Из кухни доносились приглушённые голоса — растерянный Андрея, возмущённый тёти Муси, озадаченный дяди Ефима.
Люда усмехнулась и пошла к лифту. У неё впереди была новая жизнь. Пусть теперь разбираются сами, кто будет мыть посуду и покупать продукты.
В кармане завибрировал телефон — эсэмэска от подруги Веры: "Как дела с родственниками? Совсем достали?"
Люда напечатала ответ: "Проблема решена кардинально. Расскажу при встрече. Кстати, не хочешь сниматься в кино? У меня тут такой сюжет..."
Лифт приехал. Люда вошла внутрь и нажала кнопку первого этажа. В зеркале она увидела своё отражение — растрёпанные волосы, старый халат, но глаза... глаза горели таким огнём, которого не было уже очень давно.
Свобода пахла утренним воздухом и новыми возможностями.