— Ну что, Ань, может, хоть ты нам что-то умное скажешь?
Ирония в голосе старшего брата, Виктора, была густой и липучей, как сироп. Она повисла в душной тишине гостиной, наполненной запахом маминых пирогов и невысказанного раздражения.
Все взгляды обратились к Анне. Отец — тяжелый, властный. Мать — с вечно виноватой улыбкой. Витька — самодовольный, холеный. Его жена, Лилечка, — с вежливым безразличием на лице.
Ане было сорок два. И в эту секунду она снова почувствовала себя семилетней девочкой, которую отчитывают за разбитую чашку.
Они собрались на «семейный совет». Так отец называл свои монологи, в которых объявлял уже принятые им решения. На повестке дня стояла судьба бабушкиной дачи. Того самого домика с резными наличниками, где пахло яблоками, а по вечерам пили чай на веранде, слушая стрекот сверчков.
— Продаем. И точка, — отрезал отец. — Витьке на расширение бизнеса надо. А вам, — он кивнул в сторону Ани, — всё равно толку с неё никакого. Одни расходы.
Аня глубоко вдохнула. Она репетировала эту речь всю дорогу.
— Пап, я против. Эта дача — единственное, что от бабушки осталось. Память… И потом, куда я буду сына летом возить? Мишке там так нравится… Мы бы с ним…
— Тише! — голос отца ударил, как хлыст. Резкий, холодный, не терпящий возражений. — Дай взрослым поговорить. Твое мнение здесь никого не интересует.
Комната замолчала. Замерла. Даже часы на стене, казалось, перестали тикать.
Мать вжала голову в плечи. Виктор откровенно усмехнулся.
Аня смотрела на отца, а слова его эхом бились в черепе. Твое мнение никого не интересует.
Ей сорок два года. У нее высшее образование. Сын-подросток. Она сама тянет ипотеку после развода. Она — взрослый человек.
Но здесь, за этим столом, она была никем. Пустым местом. Маленькой девочкой, которой велели замолчать.
Щеки вспыхнули огнем. Горячая волна стыда прокатилась от пяток до макушки. Ей захотелось стать невидимой. Провалиться сквозь старый паркет. Испариться.
Она медленно встала. Руки и ноги не слушались, стали чужими, деревянными.
— Простите. Мне нужно выйти.
Аня развернулась и пошла к двери, чувствуя на спине пять пар глаз. Унижение было таким физически ощутимым, что казалось, оно оставит на ее спине багровый след.
Она не побежала. Она просто шла, держа спину так прямо, как только могла. За этой дверью она оставляла не просто спор о даче. Она оставляла там свое детское желание быть хорошей для папы.
Это желание только что растоптали и выбросили.
*****
На улице моросил холодный осенний дождь. Аня шла, не разбирая дороги, кутаясь в тонкий плащ. Она не плакала. Слез не было. Внутри всё выгорело дотла, оставив лишь звенящую, холодную пустоту.
Никого не интересует.
Всю жизнь. Сколько она себя помнила. Когда она хотела пойти в художественную школу, отец сказал: «Глупости. Надо учиться на экономиста, будет кусок хлеба». Она пошла.
Когда она влюбилась в своего будущего мужа, отец сказал: «Не пара он тебе. Хлипкий какой-то». Но она вышла замуж, и отец до самого развода при каждой встрече цедил сквозь зубы: «Я же говорил».
Когда родился Мишка, и она хотела посидеть в декрете три года, отец настоял: «Выходи на работу, на шее у мужа сидеть собралась?». Она вышла через полтора.
Ее мнение действительно никого никогда не интересовало. А она, как глупая, всё пыталась его высказать. Пыталась доказать, заслужить право голоса в собственной семье.
Внезапная мысль обожгла ее. А почему, собственно, они решают? Дача ведь осталась от бабушки, маминой мамы. При чём здесь властные решения ее отца?
Она остановилась посреди улицы. Дождь стекал по лицу, смешиваясь с запоздалыми слезами злости.
А ведь она даже не видела документов. Всегда всё решал отец. Он и мама вступили в наследство, но распоряжался всем он.
Аня достала телефон. Руки дрожали. Она нашла в записной книжке номер, по которому не звонила уже много лет. Тетя Валя, мамина младшая сестра. После смерти бабушки они как-то отдалились. Отец всегда говорил, что Валентина — «себе на уме, с причудами».
— Теть Валь? Здравствуй. Это Аня.
— Анечка? Голос-то какой… Что случилось, детонька?
Аня, сглотнув ком в горле, вкратце рассказала о «семейном совете». На том конце провода помолчали.
— Ясно, — наконец произнесла тетя Валя. И в этом одном слове было столько понимания, что Аня чуть не разрыдалась. — Значит, Павел опять взялся за старое. Послушай меня, Аня. Приезжай ко мне. Прямо сейчас. Есть один разговор. Думаю, он тебе поможет… обрести в этой семье голос.
*****
Квартирка у тети Вали была маленькой, но уютной. Пахло травами и старыми книгами. Тетя, маленькая сухонькая женщина с удивительно ясными глазами, напоила Аню чаем, усадила в мягкое кресло.
— Мать твоя, Лида, всегда была ведомой, — начала она без предисловий. — А отец твой… он человек хороший.. наверное. Но привык, что все пляшут под его дудку. Особенно ты.
Она встала и достала из старого комода пухлую папку с документами.
— Перед уходом мама наша… бабушка твоя… она всё понимала. И про характер Павла, и про то, что Витька у него любимчик. Она боялась, что дачу у вас отберут. А она строила ее для внуков. Для тебя и для Мишки твоего будущего.
Тетя Валя протянула Ане пожелтевший лист бумаги. Завещание.
Анна читала, и строчки расплывались перед глазами. Бабушка оставляла дачу в равных долях обеим дочерям — ее маме и тете Вале.
— Но… но ведь вы отказались от своей доли? В пользу мамы? — прошептала Аня. Отец всегда говорил, что тетка добровольно всё отдала, не захотела возиться.
— Я не отказывалась, — горько усмехнулась тетя Валя. — Я написала дарственную. На тебя. Когда тебе исполнилось восемнадцать. Павел тогда в ярости был. Кричал, что ты «бестолковая», всё равно всё мужу будущему отдашь, промотаешь. Убедил твою маму и меня, что документ этот лучше придержать. До «взрослых времен». Сказал, что сам тебе его отдаст, когда ты «поумнеешь». Вот, видимо, в его глазах ты так и не поумнела.
Тетя Валя протянула Ане еще один документ. Дарственная на ее, Анино, имя. С подписью нотариуса, с датой двадцатичетырехлетней давности.
— Понимаешь, Анют? — тихо сказала тетка. — Половина дачи — твоя. Уже очень давно. Ты не должна просить. Не должна высказывать мнение. Ты — полноправная хозяйка. И без твоего согласия они не смогут сделать ничего.
Аня сидела, держала в руках эти бумаги, и чувствовала, как внутри нее что-то сдвигается с мертвой точки. Холодная пустота стала заполняться не слезами и не обидой. А тихой, твердой, как сталь, уверенностью.
Унижение прошло.
Пришло время поговорить. По-взрослому.
*****
Когда она вернулась, «совет» еще не закончился. Они пили чай с пирогом и обсуждали, какому риелтору лучше позвонить. Виктор громко рассуждал, как вложит деньги в новый товар. Отец благосклонно кивал.
Они даже не сразу заметили ее возвращение.
Аня молча подошла к столу. Она не кричала. Не обвиняла. Она просто положила на белоснежную скатерть два документа. Завещание и дарственную.
— Что это? — первым нарушил молчание отец, нахмурившись.
— Это, папа, мое мнение, — спокойно ответила Аня. — То самое, которое никого не интересует. Только оно оформлено на бумаге и заверено у нотариуса.
Отец взял документы. Пробежал глазами. Его лицо медленно меняло цвет, становясь багровым. Виктор заглянул ему через плечо, и его самодовольная улыбка сползла.
— Валька… — прохрипел отец.
— Тетя Валя тут ни при чём, — так же ровно сказала Аня, глядя ему прямо в глаза. — Она просто сохранила то, что принадлежало мне по праву. То, о чем ты решил «забыть», потому что считал меня недостаточно взрослой.
Она повернулась к матери.
— Мам? Ты знала?
Мать опустила глаза и едва заметно кивнула.
— Но Паша сказал, так лучше будет… для всех…
— Для всех — или для Вити? — спросила Аня, и впервые в голосе ее не было ни капли дочерней робости.
Тишина была такой же плотной, как и час назад. Но теперь она была другой. Неловкой. Стыдной. Униженным за этим столом чувствовал себя кто-то другой.
— Ну и что? — первым опомнился Виктор. — Ну половина твоя. А половина наша! Мы свою продадим!
— Продавайте, — пожала плечами Аня. — Кому нужна половина старого дома с участком? Или вы распилите его пополам? Нет, Витя. Теперь, чтобы продать дачу целиком, вам придется договариваться. Со мной.
Она села за стол. Взяла кусок пирога. И впервые за многие годы почувствовала себя не гостьей на этом празднике жизни, а его участницей.
— Так вот, — сказала она, отпив чай. — Раз уж мы тут взрослые люди, давайте поговорим. О моем мнении. Оно такое: дача не продается. Никогда. Это дом моего сына. И мой. А тебе, Витя, если нужны деньги на бизнес, — она посмотрела на отца, — может быть, наш глава семьи поможет? Возьмет кредит. Под свою ответственность. Как взрослый человек.
Отец молчал. Он просто смотрел на нее. На свою дочь. Которая только что, на его глазах, стала взрослой. И голос которой, оказывается, нужно было не просто слушать. Его теперь нужно было еще и услышать.
🎀Подписывайтесь на канал. Ставьте лайки😊. Делитесь своим мнением в комментариях💕