В операционной зажёгся свет. Сегодня кому-то предстоит операция на сердце. Дежурство началось.
Ложь – это как злокачественная опухоль: тихая, незаметная на первых порах, она прорастает метастазами в самые неожиданные места, отравляя всё вокруг. Я видел это бесчисленное количество раз, но никогда не думал, что стану невольным свидетелем и участником такой изощрённой лжи, разворачивающейся прямо в больнице, где я работаю.
Меня зовут Алексей Орлов. Я хирург-травматолог.
Палата номер семь. Запах антисептика, приглушённый гул аппаратуры и тихий храп из дальнего угла. Моя пациентка, Катя Соколова, двадцать два года, перелом бедра, рёбер и лёгкое сотрясение после падения с мотоцикла. Симпатичная, хрупкая блондинка с умными, слишком взрослыми для её возраста глазами. Она редко жаловалась, терпеливо переносила все процедуры и каждый вечер с нетерпением смотрела на дверь.
Ровно в семь к ней приходил посетитель. Сергей. Мужчина лет тридцати пяти, успешный, в дорогом костюме и с лёгкой усталостью во взгляде. Он приносил ей книги, фрукты, они могли часами о чём-то тихо болтать, смеяться. Их явно что-то связывало. Слишком нежным было его касание, когда он поправлял ей подушку. Слишком тревожным – взгляд.
Врачи – народ подозрительный. Мы улавливаем малейшие нюансы. Коллеги переглядывались — всем ясно: женатый. Очередная история. «Девочку жаль», — шептались они.
Я лишь отмалчивался, делал вид, что изучаю рентгеновские снимки. Моя работа – кости сращивать, а не разбираться в сердечных делах. Но отрицать очевидное было нельзя. Сергей и Катя выглядели идеальной, но тайной парой.
Однажды вечером дежурство выдалось на удивление спокойным, если не считать двух аппендэктомий – срочных удалений аппендикса - и одного любителя острой пищи, чьи мучения от чили были похожи на сюжет для мексиканской мелодрамы, но в другой, менее приятной локации. Я заполнял историю болезни Кати, когда в коридоре послышались быстрые, чёткие шаги женских каблуков.
Женщина лет сорока распахнула дверь седьмой палаты. Идеальная стрижка. Лицо красивое, ухоженное. Но глаза — как лёд.
— Ну конечно! — её голос был острым, как скальпель. — Я знала! Сколько это продолжается, Серёжа? Мои «срочные работы», твои «переговоры» … а сам — здесь, у постели своей дурочки!
Я замер. Сергей вскочил. Катя побледнела, вцепилась в край одеяла.
— Ольга, тише! — голос Сергея дрогнул. — Здесь больница, люди…
— Люди?! — она почти рассмеялась, визгливо. — Какая разница? Всё равно скоро весь город узнает, кто ты на самом деле! — её рука дрожала, но она не выпускала дверную ручку, словно держала оружие. — И кто эта…?
Секунда тишины. Воздух будто замер. Я ждал крика, слёз, истерики. Но Катя вдруг выпрямилась, и на её лице появилось странное, почти театральное спокойствие.
— Оля, – тихо сказала она. – Милая. Мы же с тобой виделись на твоей свадьбе. Правда, ты тогда была слишком счастлива, чтобы запомнить всех двоюродных сестёр своего мужа.
Пауза. Даже медицинская аппаратура словно задержала дыхание. Палата замерла. Флюиды ярости, исходившие от Ольги, дрогнули и смешались с недоумением.
— Что?.. Какая сестра? – выдохнула она, поворачиваясь к Сергею.
Тот, сгорбившись, потер переносицу. Голос его был усталым и пустым:
— Катя – моя двоюродная сестра. Её родители погибли, когда она была подростком. Мы не общались, а тут... так получилось. Не говорил тебе… потому что не хотел лишних вопросов, ссор. У нас и так…
Он не договорил. Не нужно было. По лицу Ольги пробежала тень стыда, сменившегося новой волной злости – теперь уже направленной на саму себя. Она бормотала что-то невнятное про «почему сразу не сказал», бросила на Сергея уничтожающий взгляд и, развернувшись, выбежала из палаты. Гулко захлопнулась дверь.
Тишина повисла густая, неловкая. Сергей тяжело опустился на стул и взял Катю за руку.
— Прости. Вот так всегда.
— Ничего, Серёж. Я же говорила, что так будет.
Я тихо вышел, оставив их наедине. Казалось бы, история закончилась. Семейная тайна раскрыта, недопонимание устранено. Но почему же вся эта идеально сложившаяся картинка казалась мне слишком стерильной, как операционная после генеральной уборки. Слишком чисто. Слишком гладко для настоящей жизни.
Ответ пришёл сам собой, как часто бывает, у кофемашины. Я застал там Анну Васильевну, врача-анестезиолога, которая смотрела на льющуюся жидкость с философским спокойствием.
— Ну что, Орлов, как наша мелодрама в седьмой палате? Осложнения? Травмы? — спросила она, не глядя на меня. Её голос был спокоен, но в нём читалась усталая осведомлённость.
Я вздохнул. Стоит сказать, что Анна Васильевна в курсе всего. Она как КТ-сканер – видит все слои и взаимоотношения.
— Вроде разрешилось. Оказалась сестрой, всё уладилось, – пробормотал я, пытаясь сохранить невозмутимость.
Анна взяла свой стаканчик и наконец повернулась ко мне. В её глазах было усталое, но мудрое спокойствие.
— Уладилось? — усмехнулась. — Мы все думали, что у него роман с Катей. Классика. Даже хотели «случайно» открыть глаза его жене. Но потом поняли, что не стоит.
— Почему? — спросил я, уже догадываясь.
Она сделала глоток и произнесла медленно, будто ставя диагноз.
— Потому что любовница у него совсем другая. Марина — наша коллега-хирург. Год уже. Мы молчим. Видели его жену не раз. Видели, какая она. И поняли: иногда ложь — это не опухоль. Иногда это просто бандаж. Который не даёт разорваться живому сердцу.
Размышляя о ситуации в 7 палате, я на доведённых до автоматизма рефлексах работал над пациентом. В мои руки вложили сердце — красное, горячее, хрупкое. Я аккуратно накладывал швы. Игла входила в ткань, будто вживляя надежду. Каждый стежок — шанс на жизнь. Каждый узел — тонкая граница между жизнью и смертью.
И вдруг я понял: мы, хирурги, делаем то же самое, что люди в отношениях. Иногда не лечим причину, а просто стягиваем края, чтобы она — рана — не развалилась. Держим, как можем. Даём время.
Иногда — и ложь нужна, как мои швы. Временная. Ненадёжная. Но без неё человек умер бы сразу.
Я сделал последний стежок. Сердце дернулось и забилось ровнее. Монитор издал долгожданный ритмичный писк.
А где-то в другом месте, без стерильных перчаток и ламп, швы уже расходились. Там никто не мог зашить правду.
Я снял маску, чувствуя, как на лице остаётся след от резинок.
И подумал: иногда ложь — это всего лишь временный шов. Но вопрос в том, сколько он выдержит.
В операционной погас свет. Дежурство закончилось.
В больнице снова воцарилась тишина.
Спасибо за внимание! Обязательно оставьте свое мнение в комментариях.
Прочитайте другие мои рассказы:
Обязательно:
- Поставьте 👍, если понравился рассказ