Кофе разлился по белой скатерти именно в тот момент, когда прозвучали эти слова. Коричневое пятно расползалось, как чернильная клякса на чистом листе.
— Ишь, какая умная нашлась! Врач, видите ли! А дома что творится — не видишь! — Галина Тимофеевна швырнула мокрую тряпку в сторону раковины, но промахнулась. — Костенька надрывается, работу ищет, а ты только и знаешь, что в больнице своей пропадаешь!
Виола стояла посреди комнаты в своей застиранной футболке, волосы растрепались после ночного дежурства в больнице. Руки дрожали — не от страха, от усталости. Третьи сутки подряд она не спала нормально: то дочка с температурой, то вызовы на работе, а теперь вот это.
— Галина Тимофеевна, я просто сказала, что не смогу завтра к вашей сестре поехать. У меня смена...
— Смена! — Свекровь махнула рукой так резко, что рукав ее кардигана задел фотографию на комоде. — Работа у неё! А семья что? Костя второй месяц просит, чтобы ты познакомилась с тетей Зиной, она же из Америки приехала! Раз в десять лет бывает!
Костя молчал. Сидел в своем любимом кресле, листал телефон и делал вид, что его здесь нет. Так он всегда поступал, когда мама устраивала Виоле очередную головомойку. Удобно — пусть женщины сами разбираются.
— Костенька, — Галина Тимофеевна повернулась к сыну, голос сразу стал медовым, — объясни своей жене, что семья — это святое. А она что делает? Работает как лошадь, дома толком не бывает, ребенка на бабушку скинула...
— Мам, ну хватит, — пробурчал Костя, не отрываясь от экрана. — Разберутся как-нибудь.
Виола посмотрела на мужа. Вот так всегда. Когда мама хвалила его за успехи в бизнесе — он весь во внимании. А когда нужно заступиться за жену — он вдруг становится глухим.
— Ты знаешь что, Галина Тимофеевна? — Виола села на край дивана, сбросила тапочки. — Я третий день не сплю. Сегодня в реанимации мальчика спасали, ему всего семь лет. А вы мне про тетю Зину из Америки.
— А-а-а! — Свекровь всплеснула руками. — Вот она какая! Видишь, Костя? Она мне дерзит! В моем собственном доме!
— Не в вашем, — тихо сказала Виола. — Квартира записана на нас с Костей.
Повисла пауза. Такая, что слышно было, как в соседней комнате тикали часы и урчал холодильник на кухне.
Костя наконец оторвался от телефона.
— Виолка, ты что? — В его голосе было больше удивления, чем возмущения. — Это же мама...
— Да, мама. Которая считает меня лентяйкой, хотя я две смены подряд отработала. Которая думает, что я семью не ценю, хотя я эту семью кормлю уже полгода.
Галина Тимофеевна побагровела:
— Как ты смеешь! Мой сын всегда был кормильцем! Просто сейчас трудные времена, его бизнес...
— Какой бизнес, Галина Тимофеевна? — Виола встала, прошлась к окну. За стеклом моросил октябрьский дождь, по тротуару торопливо шла соседка Яна с пакетами из супермаркета. Обычная жизнь, обычный вечер. А здесь — как в театре военных действий. — Костя полгода сидит дома, играет в компьютер и ищет себя. А я тяну на себе всё: ипотеку, коммуналку, еду, одежду Машке...
— Машенька — наша общая внучка! — возмутилась свекровь.
— Да? А почему тогда только я к ней в школу хожу? Почему только я ей с уроками помогаю?
Костя поднялся из кресла. Высокий, когда-то спортивный, теперь с небольшим животиком от сидячего образа жизни. В домашних штанах и футболке с надписью "Лучший папа" — подарок дочки на прошлый День отца.
— Слушай, Виола, ты сегодня какая-то... агрессивная. Устала, понятно, но это не повод на маму срываться.
— Агрессивная? — Виола обернулась от окна. — Знаешь, что агрессивно? Это когда я прихожу домой после суточного дежурства, а мне устраивают скандал за то, что я не хочу тратить свой единственный выходной на поездку к родственникам, с которыми ты сам не общался пять лет.
Входная дверь хлопнула — это десятилетняя Машка вернулась с кружка рисования. Она заглянула в гостиную, оценила обстановку опытным взглядом ребенка, который привык к семейным разборкам.
— Привет, — сказала девочка осторожно. — Я есть хочу.
— Иди на кухню, золотце, — Галина Тимофеевна сразу переключилась. — Бабуля тебе котлетки разогреет.
Когда они остались втроем, Костя подошел к жене:
— Ну хватит уже. Из-за чего весь сыр-бор? Не хочешь ехать — не езди. Мама с тетей Зиной сама встретится.
— Дело не в тете Зине, Костя. Дело в том, что твоя мама считает меня прислугой в этом доме. И ты это позволяешь.
— Мама заботится о семье...
— Мама заботится о тебе. О нас с Машкой — не очень.
Галина Тимофеевна вернулась из кухни, вытирая руки полотенцем:
— Вот что я тебе скажу, милочка. Если тебе здесь не нравится — добро пожаловать на все четыре стороны. Таких, как ты, умных и независимых, пруд пруди. А хорошие жены на дороге не валяются.
— Мам! — Костя посмотрел на мать укоризненно.
— Что "мам"? Она мне дерзит, работу выше семьи ставит. А ты ее защищаешь.
Виола молча прошла в спальню, достала из шкафа сумку. Начала складывать вещи. Не много — джинсы, пару свитеров, нижнее белье. Паспорт, банковские карты. Самое необходимое.
Костя появился в дверях:
— Ты что делаешь?
— То, что твоя мама посоветовала. Собираюсь на все четыре стороны.
— Виолка, ну не глупи. Куда ты пойдешь?
— Разберусь.
— А Машка?
Вот тут Виола остановилась. Руки замерли над сумкой. Машка. Дочка, которая уже привыкла к постоянным скандалам, которая научилась делать вид, что не слышит, как взрослые ссорятся. Которая рисует на кружке семейные портреты — маму, папу, бабушку и себя, всех улыбающихся и держащихся за руки.
— Ты используешь ребенка как аргумент, — сказала Виола тихо.
— Я не использую. Я спрашиваю. Мы же родители.
Из кухни донесся голос Машки:
— Мама, бабуля сказала, что ты уезжаешь. Это правда?
Виола закрыла глаза. В груди что-то сжалось, как пружина. Дочка... Как объяснить десятилетнему ребенку, что мама больше не может жить в доме, где ее не уважают? Что иногда взрослые принимают решения, которые делают больно всем сразу?
— Нет, дорогая, — крикнула она в ответ. — Никуда я не уезжаю.
Костя облегченно выдохнул:
— Ну вот и славно. А то я уже испугался.
Виола посмотрела на него. На мужа, с которым прожила двенадцать лет. С которым учились в одном институте, встречались четыре года, планировали будущее. Который когда-то дарил ей цветы без повода и писал глупые стихи. Который теперь боится противоречить собственной матери и позволяет ей унижать жену.
— Испугался чего, Костя? Что останешься один со своими проблемами?
— Да при чем тут... Виолка, что с тобой? Раньше ты не была такой... колючей.
— Раньше не была, а теперь стала.
В кухне зазвонил телефон. Галина Тимофеевна ответила:
— Алло? А, Яночка, привет, дорогая... Да что ты говоришь... Нет, у нас всё нормально... Конечно, конечно, заходи...
Виола насторожилась. Яна — это соседка с третьего этажа. Любопытная, но в общем-то неплохая женщина. Только вот она дружит с Мариной, Виолиной лучшей подругой. А если Марина узнает, что здесь творится...
— Костя, — позвала свекровь из кухни, — Яна идет в гости. Говорит, какой-то интересный фильм принесет.
— Отлично, — Костя явно обрадовался поводу сменить тему. — Давно мы не смотрели вместе кино.
Виола достала телефон, написала Марине: "Можешь сейчас поговорить?"
Ответ пришел моментально: "Что случилось? Звони."
Но позвонить в этом доме означало, что весь разговор услышат все. А выходить на лестничную площадку — значит, признать, что у нее нет права на личную жизнь даже в собственной квартире.
Виола села на край кровати, положила телефон рядом. За стеной слышался голос Галины Тимофеевны, которая что-то объясняла Машке про тетю Зину и важность семейных традиций. Костя включил телевизор в гостиной.
Обычный вечер в обычной семье. Только почему-то ей хотелось кричать.
Звонок в дверь прервал ее мысли. Яна пришла точно вовремя — с пакетом попкорна и новым сериалом на флешке.
— Виолочка, привет! — Яна обняла ее на пороге. — Ты какая-то бледная. Всё в порядке?
— Да, нормально. Устала просто.
Но Яна была не из тех, с кем можно было отделаться дежурными фразами. Она работала психологом в школе и умела читать людей, как открытые книги.
— Галина Тимофеевна, а можно я Виолу на минуточку украду? Хочу показать фотки с отпуска.
Свекровь кивнула снисходительно. Яна увела Виолу в спальню, закрыла дверь.
— Рассказывай. И не ври, что всё нормально. У тебя глаза как у загнанного зверя.
Виола села на кровать, обхватила колени руками:
— Яна, а как понять, что пора уходить?
— Из семьи? — Яна присела рядом. — А что случилось?
— Ничего особенного. Обычная жизнь. Работаю, как проклятая, дома меня называют лентяйкой. Муж молчит, когда мама его меня унижает. Дочка привыкает к постоянным скандалам.
— Сколько это длится?
— Года три. Может, четыре. Раньше я не замечала. Или не хотела замечать.
Яна взяла ее за руку:
— Виола, ты же понимаешь, что так жить нельзя? Ты врач, ты видишь, что стресс делает с людьми.
— А Машка? Как я могу оставить ребенка?
— А как ты можешь показывать ребенку, что женщину можно унижать? Что это нормально?
В гостиной раздался смех — Костя что-то рассказывал маме, голос у него был довольный, расслабленный. Как будто последние полчаса скандала просто не существовали.
— Знаешь что, — Яна достала телефон, — я сейчас Марине позвоню. Она тебе больше поможет, чем я.
— Не надо...
— Надо. Марина прошла через развод, она знает, как это делается.
Через десять минут Марина уже поднималась по лестнице. Подруга детства, одноклассница, свидетельница на свадьбе. Три года назад она развелась с мужем-алкоголиком и теперь растила двоих детей одна.
— Собирайся, — сказала Марина без предисловий, когда они втроем заперились в спальне. — У меня диван свободен. Завтра подашь на развод.
— Марин, я не могу...
— Можешь. И должна. Виола, посмотри на себя! Ты выглядишь как привидение. Когда ты в последний раз смеялась?
Виола задумалась. Действительно, когда? Месяц назад? Два?
— А когда в последний раз Костя интересовался, как у тебя дела на работе? Когда помогал с Машкой? Когда заступался за тебя перед мамашей?
— Он не плохой...
— Он инфантильный эгоист, — жестко сказала Марина. — И пока ты это терпишь, он не изменится.
Из гостиной донеслась музыка — началась передача. Машка смеялась над чем-то, Галина Тимофеевна что-то комментировала. Идиллия.
— А если он не даст развод?
— Даст. Особенно если ты подашь на раздел имущества. Квартира-то на вас двоих записана?
Виола кивнула.
— Значит, половина твоя. Плюс алименты. Он быстро согласится, чтобы не делить жилплощадь.
Яна молчала, но кивала, поддерживая подругу.
— Я боюсь, — призналась Виола.
— Все боятся. Это нормально, — Марина обняла ее. — Но страшнее прожить всю жизнь, извиняясь за то, что ты существуешь.
Виола встала, подошла к шкафу. Достала спортивную сумку, начала складывать вещи. На этот раз серьезно.
— А Машку когда заберешь? — спросила Яна.
— Через суд. Мать-одиночка с постоянной работой против безработного папы и психованной бабушки. Думаю, шансы у меня неплохие.
Дверь в спальню тихонько приоткрылась:
— Мам, а что вы там делаете? — Машка заглянула внутрь, увидела сумку. — Ты правда уезжаешь?
Виола опустилась на колени рядом с дочкой:
— Солнышко, мама на некоторое время поживет у тети Марины. Но ты всегда сможешь мне позвонить, приехать в гости...
— А папа с бабулей?
— Папа с бабулей останутся здесь. А потом мы все вместе решим, как лучше.
Машка кивнула серьезно:
— А можно я тоже к тете Марине приеду? Мне нравится, как она торт печет.
— Конечно, можно.
Девочка обняла маму, прошептала на ухо:
— Мам, а ты станешь веселой, как раньше?
Сердце сжалось. Значит, ребенок все видел, все понимал.
— Постараюсь, дорогая.
Когда они вышли в прихожую, Костя поднялся с дивана:
— Виола? Ты что, серьезно собираешься уходить?
— Да, Костя. Серьезно.
— Но почему? Из-за сегодняшнего разговора? Мама просто переживает...
— Не из-за сегодняшнего. Из-за всех предыдущих. И всех будущих, которые обязательно будут, если я останусь.
Галина Тимофеевна появилась в дверном проеме:
— И что, по-твоему, изменится, если ты уйдешь? Думаешь, без тебя мы пропадем?
— Не знаю, — Виола надела куртку. — Узнаете.
— А работать кто будет? Квартплату кто платить будет?
— Сын ваш. Ему тридцать пять лет, пора бы.
Костя покраснел:
— Виола, это несправедливо. У меня сейчас трудный период...
— У тебя трудный период уже полгода. А у меня — трудная жизнь.
Марина взяла сумку:
— Пошли, а то еще передумаешь.
— Мама! — Машка выбежала из кухни, обняла Виолу. — Позвони мне завтра?
— Обязательно. Я люблю тебя.
— И я тебя люблю.
Дверь закрылась за ними тихо. На лестничной площадке Виола остановилась, прислонилась к стене.
— Всё, — сказала Марина. — Самое страшное позади.
— Нет, — Виола покачала головой. — Самое страшное впереди. Суд, развод, дележка имущества. Объяснения Машке. Начать всё сначала в тридцать четыре года.
— Зато ты будешь свободной, — тихо сказала Яна.
Виола усмехнулась. Свободной. Она уже почти забыла, что это такое.
Прошло три месяца
Виола подала на развод через неделю после ухода из дома. Костя сначала угрожал, потом умолял, потом обещал измениться. Галина Тимофеевна звонила и устраивала скандалы по телефону.
А потом случилось то, чего Виола не ожидала.
Костя нашел работу. Хорошую работу в рекламном агентстве. Снял однокомнатную квартиру, куда Машка приезжала по выходным. И на встрече в суде он выглядел... другим. Подтянутым, уверенным, повзрослевшим.
— Почему ты не мог таким стать, когда мы были вместе? — спросила Виола после заседания.
— Не знаю, — честно ответил он. — Наверное, потому что знал — ты всё равно всё за меня сделаешь. А мама всё равно меня защитит.
— И что теперь?
— Теперь я понял, что хочу, чтобы дочка мной гордилась. А не стыдилась.
Развод дали без проблем. Квартиру разменяли — Виоле с Машкой досталась двушка в том же районе, Косте с мамой — однушка на другом конце города.
В день переезда Яна помогала разбирать коробки. Марина варила борщ на новой кухне. Машка обустраивала свою комнату.
— Ну как? — спросила Яна, когда они остались вдвоем. — Жалеешь?
Виола посмотрела в окно. Во дворе дети играли в футбол, женщины сидели на лавочках, обсуждая соседские новости. Обычная жизнь.
— Знаешь, — сказала она, — впервые за четыре года я не жалею ни о чем. Даже о том, что все было именно так, а не иначе.
— Почему?
— Потому что теперь я знаю: я не лентяйка. Я не плохая мать. И я не обязана извиняться за то, что хочу быть счастливой.
За стеной Машка включила музыку и запела. Громко, фальшиво, весело. Дочка тоже изменилась за эти месяцы — стала спокойнее, перестала вздрагивать от резких голосов, снова начала рассказывать маме о школе.
— А что с Галиной Тимофеевной? — поинтересовалась Яна.
— А что с ней? Живет с сыном, готовит, убирает. Наконец-то получила то, о чем мечтала — полный контроль над ним. Правда, теперь ей не на кого жаловаться.
Виола засмеялась. Она и не помнила, когда в последний раз смеялась так искренне.
Вечером, когда подруги ушли, а Машка легла спать, Виола села на диван в новой гостиной. Тишина. Никто не упрекал ее в лени. Никто не требовал объяснений, почему она устала. Никто не говорил, что она плохая жена и мать.
Просто тишина. И впервые за много лет она была не пугающей, а успокаивающей.
На телефоне пришло сообщение от Кости: "Машка говорит, ты стала красивее. Это правда. Спасибо, что ушла. Для всех нас это было к лучшему."
Виола улыбнулась и отложила телефон. Завтра у нее дежурство в больнице. Завтра она будет спасать жизни, а вечером вернется в свой дом, где ее никто не встретит упреками. Где дочка будет рассказывать о школе, а не прятаться от взрослых ссор.
Хорошая жизнь, подумала Виола. Наконец-то хорошая жизнь.
Богдана она встретила через полгода в самом неожиданном месте — в очереди за справками в поликлинике. Он стоял впереди нее с букетом ромашек в руках и ругался с медсестрой из-за каких-то анализов.
— Людмила Петровна, ну как же так? Я специально к трем приехал, а вы говорите, что врач уже ушел!
— А что вы хотели, молодой человек? В четверг у нас сокращенный день.
— Но на сайте написано...
— Сайт — это одно, а жизнь — другое.
Виола невольно улыбнулась. Классическая ситуация нашей медицины. Мужчина обернулся, заметил ее улыбку.
— Вы тоже за справками? — спросил он устало.
— За результатами анализов. Но, судя по всему, тоже зря пришла.
— Богдан, — он протянул руку.
— Виола.
— А цветы — это для врача? — поинтересовалась она, кивнув на букет.
Богдан рассмеялся:
— Для мамы. Она здесь лежит в терапии. Утром обещал принести, а теперь вот... застрял в бюрократических дебрях.
Что-то в его смехе было особенное. Не наигранное, не вымученное — искреннее. Давно она не слышала такого смеха от мужчин.
— А вы врач? — спросил Богдан.
— Откуда знаете?
— Терпеливо стоите в очереди и не ругаетесь с медсестрой. Либо врач, либо святая.
— Реаниматолог, — призналась Виола.
— Ух ты. Серьезная профессия. А я программист. Совсем не серьезная, — он подмигнул.
Очередь двигалась медленно. Они болтали о всяком — о работе, о городе, о том, как изменилась медицина за последние годы. Богдан оказался умным собеседником, который умел слушать, а не только говорить.
— А у вас семья есть? — спросил он, когда до регистратуры оставалось несколько человек.
— Дочка. А муж... бывший уже.
— Понятно, — он кивнул серьезно. — У меня тоже не сложилось с браком. Три года назад развелся. Детей, к сожалению, не было.
— К сожалению?
— Да. Люблю детей. Мечтал о большой семье, а получилось... как получилось.
Когда Виола получила свои анализы, а Богдан так и не дождался врача, он проводил ее до выхода.
— Слушайте, Виола, а не хотите кофе выпить? Или чай? У меня есть час свободного времени, а одному в кафе сидеть скучно.
Она колебалась секунду. После развода к ней никто не приставал, она сама не искала знакомств. Работа, дочка, новый дом — времени на личную жизнь не было. Да и желания особого тоже.
— Хорошо, — неожиданно для себя согласилась она.
Кафе было маленькое, уютное, с мягкими диванчиками и джазовой музыкой. Богдан заказал эспрессо, Виола — капучино.
— Расскажите о дочке, — попросил он.
— Машке одиннадцать. Учится хорошо, рисует красиво, иногда вредничает. Обычный ребенок.
— А развод тяжело перенесла?
— Удивительно, но нет. Наоборот, стала спокойнее. Видимо, постоянные ссоры в доме напрягали ее больше, чем нас.
— А вы? Тяжело перенесли?
Виола посмотрела на него внимательно. Богдан был лет тридцати семи-восьми, с добрыми карими глазами и начинающей седеть бородкой. На руке — простые часы, одет скромно, но аккуратно. Никаких понтов, никакого показного успеха.
— Знаете, я долго думала, что развод — это поражение. Что я не справилась, не сумела сохранить семью. А потом поняла: иногда развод — это победа. Победа над собственными страхами.
— Над какими страхами?
— Над страхом остаться одной. Над страхом осуждения. Над страхом, что я плохая мать, если лишаю ребенка полной семьи.
Богдан кивнул:
— Понимаю. У меня были похожие мысли. Мужчина должен сохранять семью, должен терпеть, должен... А на самом деле иногда самое мужественное — это признать, что не получается, и отпустить.
Они просидели в кафе два часа. Говорили о работе, о жизни, о том, что думают о будущем. Богдан рассказал, что программирует медицинские системы — как раз те, которыми пользуется Виола в больнице.
— Получается, мы коллеги, — засмеялась она.
— Получается.
Когда пора было расходиться, Богдан спросил:
— Виола, а можно я вас еще увижу? Не в поликлинике, а так... по-человечески?
— Можно, — ответила она и удивилась, как легко это прозвучало.
Они встречались три месяца, прежде чем Виола решилась познакомить его с Машкой. За эти три месяца она поняла главное: с Богданом она не старалась быть лучше, чем есть. Не извинялась за усталость после дежурств, не скрывала плохое настроение, не делала вид, что у нее нет прошлого.
А он не пытался ее менять, воспитывать или "ставить на место". Просто принимал такой, какая есть.
— Мам, а дядя Богдан будет моим новым папой? — спросила Машка после их первой общей прогулки в парке.
— Не знаю, дорогая. А ты хочешь?
— А он хочет?
— Не знаю и этого. Мы пока просто дружим.
— Понятно, — серьезно кивнула девочка. — А можно я его еще раз увижу? Он классно рассказывает про компьютеры.
Через год Богдан сделал предложение. Не в ресторане, не с кольцом в бокале шампанского. Просто вечером, когда они гуляли по набережной, а Машка кормила уток.
— Виола, я хочу, чтобы мы были семьей, — сказал он тихо. — Не потому, что боюсь остаться один, и не потому, что мне нужна хозяйка в дом. А потому, что с вами я понял: любовь — это когда тебя принимают целиком, со всеми трещинами и шрамами.
Виола остановилась, посмотрела на него:
— А ты готов к тому, что у меня есть бывший муж, которого я не ненавижу? Что есть свекровь, которая меня до сих пор считает стервой? Что у меня сложная работа и не всегда есть силы на романтику?
— Готов, — он взял ее за руку. — А ты готова к тому, что я иногда играю в компьютерные игры до трех утра? Что храплю, когда простужаюсь? Что совершенно не умею готовить и два года ел одни пельмени?
— Готова, — засмеялась Виола.
— Мам, дядя Богдан, вы что, жениться собираетесь? — Машка подбежала к ним, держа в руках пустой пакет от хлеба.
— А ты как думаешь? — спросил Богдан.
— Думаю, да. У вас такие глупые лица счастливые.
Свадьбу играли скромно — только самые близкие. Марина была свидетельницей, Яна — организатором. Костя пришел с букетом и пожеланиями счастья. Даже Галина Тимофеевна прислала поздравительную открытку.
А Машка произнесла тост:
— За маму, которая научилась не извиняться за то, что она счастливая. И за дядю Богдана, который не боится маминых сложных слов про медицину!
В день свадьбы, когда гости разошлись, а Машка уснула в своей комнате, Виола стояла на балконе новой квартиры и смотрела на город. Богдан обнял ее сзади.
— О чем думаешь?
— О том, что четыре года назад я считала себя неудачницей. А теперь понимаю: иногда нужно потерять все, чтобы найти себя.
— А я думаю о том, что завтра Машка научит меня печь блинчики, которые у тебя получаются комом, — засмеялся Богдан.
— Эй! — Виола повернулась к нему. — Мои блинчики не комом!
— Комом, комом. Но я тебя все равно люблю. Даже с комковатыми блинчиками.
Виола поцеловала мужа. Второго мужа, но первую настоящую любовь. Любовь, которая пришла не от страха одиночества, а от радости быть собой.
А в окне напротив зажглась лампа. Кто-то тоже не спал в этот поздний час. Кто-то, может быть, стоял у окна и думал о своей жизни. О том, что стоит изменить, от чего уйти, к чему прийти.
И Виола подумала: как хорошо, что она когда-то нашла в себе смелость сказать "нет". Потому что только после этого "нет" стало возможным настоящее "да".
Город спал. А в маленькой квартире на восьмом этаже начиналась новая семья. Не идеальная, но честная. Не сказочная, но настоящая.
И этого было более чем достаточно.