*Начало здесь.
Глава 39.
Луна висела огромным серебряным блюдом, отражаясь в тёмной болотной воде. Ночь была наполнена своими звуками, где-то ухал филин, за избой чавкала и пыхтела вековая топь, словно живая.
Ольша поманила Куприяна и подошла к краю топи, посмотрела на парня синими своими глазами, настолько прекрасными, что сердце у парня стукнуло…
- Ступай, - сказала Ольша, - Иди по тропинке, что я тебе укажу, и никуда не сворачивай. А как дойдёшь до островка, на котором дерево растёт, на три вершины, встань к нему спиной, закрой глаза и обернись три раза против солнца. И окажешься там, где и надо, а после того рассыпь на свой след то, что дам тебе, и иди не оглядываясь. Станут тебя звать – не отзывайся, даже если знакомые голоса услышишь. После кричать станут, ребёнок будет просить спасти, тут закрой уши и беги вперёд, по тропке. И тогда спасёшься…
Девушка достала из рукава платок, повела им, и на топи открылась тропа, широкая, сухая. Зелёные гнилушки освещали её, топь словно расступилась в стороны, пропуская путника на тропу.
- Ну, что встал? Ступай! Или хочешь костьми тут лечь, коими дед свой большак через топь мостит? Уходи…
- Ольша, а ты как же? Дед тебя накажет за такое дело! – сказал Куприян, глядя на девушку, из глаз её покатились слёзы, и каждая из них превращалась в лунном свете в жемчужинку, скатываясь на жухлую траву.
- Ничего, мне привышно, - прошептала Ольша и отвернулась, - Что он ещё может со мной сделать, когда меня даже топь не берёт, оно – моя мать, Мамута!
Куприян только теперь разглядел, в вороте тонкой рубахи девушки видны следы, словно от плети… Он ухватил Ольшу за руку, и потянул с собой, на тропу.
- Идём со мной! Бежим вместе, я тебя вызволю, и никому не дам в обиду! Идём!
- Нет! – девушка вырвала руку, - Со мной тебе не уйти, и мне не уйти. Быстрее уходи, время не ждёт!
Она указала на луну, которая медленно опускалась к кромке леса. Лунная дорожка дрожала, топь чавкала, кто-то за кочкой шлёпал по болотной жиже и напевал песню грубым старческим голосом… старуха за кочкой старательно выводила «Коробушку»… Вот же диво!
Ольша держала в руке свой платок и толкала Куприяна к открывшейся тропе, тот шагнул было, но остановился, обернувшись…. Вернулся тут же, шагнув обратно на берег, померкла тропа, закрылась, а он тронул Ольшу за руку и сказал:
- Нет, Ольша, никуда я не уйду. Не тронет тебя тяжёлая дедова плеть за то, что меня спасла и отпустила, с болота вывела. Как мне после с этим жить? Нет, Ольша… не уйду…Да и амбар деду кто станет латать? Он поди сам старый, тяжело ему с этакой работой управляться! Сладим крышу, лучше прежней станет, а там видно будет, куда нелёгкая вывезет! А коли уж такова судьба – сложить мне тут свою голову, как и Каштану моему, так что ж… стану вон там висеть, с остальными!
Куприян указал на кусок плетня позади дома, у самой топи, там на почерневших от сырости палках торчали человеческие и конские черепа.
- Как же мне быть, - заплакала Ольша, - Погубит тебя дед, а мне тебя шибко жаль!
- Не плачь, красавица, не тужи за меня, и сердечко не рви. Идём, лягу спать, завтра поутру с дедом за жердями в лес надо идти! Ольша… не плачь, всё сладится!
Вернулся Куприян в избу, только и глянул в сторону плетня с черепами, который там Каштанов… эх, жаль коника! И как только улёгся, подмяв под головой набитую душистой травой подушку, тут же и заснул.
Неясное что-то снилось ему, тревожное и будто вещее, какой-то человек, в перчатках и фраке, и вроде гербер, а вроде и не он, усмехается, только хохот его слышен, и лицо… в сумраке лицо сокрыто, не разглядеть.
Спал Куприян, и не видел, как сидела рядом с ним Ольша, чуть улыбалась, и погладила его по щеке тонким своим пальчиком, потом сложила ладошки и коснулась ими Куприяновой головы. Ушла тревога с лица парня, задышал он ровно, отступил снившийся ему сумрак, пропал в нём и человек во фраке…
Снилось теперь Куприяну, как тётушка Варвара достаёт из печи жаворонков, которых всегда печёт по весне, и как одного отдаёт ему, мальчишке, на, дескать, беги на улицу, соколик встречай весну и птиц перелётных… Тоска и тревога отступили от него, ничто не потревожило его сон до самого рассвета.
- Ну что, гостенёк дорогой, хорошо ли ты спал? – такими словами разбудил по утру Куприяна хозяин дома.
- Благодарствуй, хозяин ласковый, спал, как дома, - ответил Куприян и пошёл на двор умываться.
Ольша, та, прежняя, какой явилась вчера за ужином, подала завтрак и снова скрылась за печкой, на Куприяна она не глядела, и от деда прятала заплаканные глаза. Теперь она уже не казалась Куприяну безобразной, словно лунная ночь пошла ей на пользу.
Дед кивнул Куприяну, и взял в сенях два топора, прихватил верёвку, отправились они дело справлять. Куприян, хоть и вырос вовсе не в крестьянской избе, а к работе был приучен. Его приёмный батюшка, Федот Кузьмич Рукавишников, сам часто брался за дело, когда надо было справить какую работу в подворье. И сыновей своих приучал – вперёд головой да руками работать надо научиться, а уж после – всему прочему!
Нарубили жердей, дед увязал их, взвалили на плечи и понесли, и уже к обеду крыша амбара имела и новые дольники, и соломой свежей была укрыта надёжно, никакой ливень не страшен! За работой Куприян вроде и тоску свою оставил, потирал руки, довольный работой.
- Эк, лады, - крякнул дед, убирая верёвку, - Что ж, пора и отобедать, Ольша щец наварила, жирные, я сам гусака щипал давеча! Иди, омойся, да в избу!
В избе и в самом деле разносился дух наваристых щей, у Куприяна живот подвело, но за стол он не лез наперёд хозяина, ждал, когда дед придёт в избу и сам почнёт трапезу. Щи были вкусные, тёплый ещё каравай Ольша порезала щедрыми ломтями, и Куприян наелся до отвала. Коли помирать так уж не с голоду!
Дед велел Ольше ставить самовар, а сам указал Куприяну отдохнуть на лавке, и когда тот устало растянулся на покрытой овчиной широкой лавке, прищурился на парня:
- Что, Куприян, нешто жизнь тебе не мила? Не станешь просить меня?
- Что сказать тебе, дедо. Вчера уж я ведь тебя просил за коника своего, да видать не можешь ты ни его мне вернуть, ни меня отпустить. Что ж зря про то и говорить. Благодарствуйте, хозяева, за обед, за приют. А хозяюшка у тебя, дедо, добрая. И щи хороши, и каравай, а уж рубаха твоя, шита узорами, тоже хороша!
Ольша вздрогнула, она сидела в углу, подальше от окна, откуда лился свет тусклого солнца, и только её белёсые, словно слепые глаза сверкали оттуда на парня. Дед крякнул, покачал головой и стал пристально глядеть на Куприяна, словно желая заглянуть в его душу, а тот и не отвёл глаз, стыдиться ему нечего!
- Что же, Куприян, коли так… думаешь, не ведаю я, что Ольша… Вон, насупо́ней теперь сидит, на меня осердилась… а сама ночью тебя топью восвояси провожала!
Ольша неслышно охнула, и закрыла лицо руками, а дед только усмехнулся, но как показалось Куприяну – будто по-доброму как-то.
- Чего ж ты не ушел? – спросил дед, - Ведь дорогу девка тебе верную указала, надёжную. Чичас бы уж дома был, ватрухи ел!
- Да как уйти мне было, дедо, - вздохнул Куприян, - Ведь ты бы на Ольшу осердился, стал бы её наказывать, а всё по моей вине. Видать где-то обидел я тебя, раз так ты меня принял. Ничего, дедо, ты на меня не серчай, коли я по незнанию… да и как мне было уходить, когда ты, старый человек, меня просил в работе подсобить? Где же ты тут, на болоте своём, иных-то помощников найдёшь? Вот я и остался.
- Ладно, видать права Ольша, не пробил час твой, и недоброе супротив тебя замыслили, и меня хотели обмануть! Да рази нас обманешь, когда мы в своём уме! Идём, Куприян.
Вывел дед Куприяна к плетню, в аккурат туда, где черепа висели, собрался с духом Куприян, коли уж помирать… А дед на него глядит, усмехается…
- Отпущу тебя, Куприян. И дело, тобой задуманное, подсоблю тебе справить. Так вот, теперь меня слушай! Когда того, кто себя Михлаем нарёк и облик человечий утерял по своей злобе, ты выманишь, так на топь ко мне веди – дорогу ты знаешь, Ольша тебе указала. Здесь нет его силы дикой, и тогда Саввушкина дара черёд придёт, как в том серебре Михлай себя увидит – навек человеком станет. Понял?
- Понял, дедо! – Куприян во все глаза глядел на хозяина, - Дедо…
Хотел было Куприян пожелать, чтоб Бог хранил сии места, и дом, и двор, и хозяина, и хозяйку, да вовремя прикусил язык.
- Ольша! – крикнул дед, - Кладень мой неси сюды, да поживее!
Ольша словно ждала этих слов, тут же сбежала с крылечка, и опасливо поглядывая на деда, достала из рукава своего платья небольшой ножик, серебряный, на лунный серп похожий.
- Ты чего притащила! – нахмурилмся дед, - Сказал же…
- Дедо, - сказала Ольша ласково, - Отпусти, дедо, и коника… дозволь мне!
- Ладно уж! – махнул рукой дед, - Что с тобой поделаешь!
Ольша заулыбалась, хоть и некрасива была теперь её улыбка, а Куприяна она не напугала, он знал – теперь она не настоящая, это доля её такая, а душа у Ольши добрая, красивая…
Девушка взяла руку Куприяна в свою, и легонько чиркнула по ней своим ножом, кровь выступила тут же, и Ольша приложила Куприянову ладонь к висевшему на плетне конскому черепу. Грохнуло так, что у Куприяна в глазах потемнело, он и присел было, а когда оправился – глядь, стоит Каштан перед ним, ушами прядёт!
Проводил дед всадника, ровно до того места проводил, где и встретил. А по пути наказы давал, и Куприян понял – растёт его войско, и сам он помощник, и ему помогут, когда час лихой придёт!
Оглянуться не успел, как показался перед ним тот холм, с которого и Демьянов хутор видать, и усадьбу Белугина.
Продолжение здесь.
Дорогие Друзья, рассказ публикуется по будним дням, в субботу и воскресенье главы не выходят.
Все текстовые материалы канала "Сказы старого мельника" являются объектом авторского права. Запрещено копирование, распространение (в том числе путем копирования на другие ресурсы и сайты в сети Интернет), а также любое использование материалов данного канала без предварительного согласования с правообладателем. Коммерческое использование запрещено.
© Алёна Берндт. 2025