Найти в Дзене
Сказы старого мельника

Лесниковы байки. Пышонькина куколка. Глава 49

- Матушка! – Савелий оторопело глядел на старый обшарпанный стол, стоявший в чулане, и на какие-то склянки и мешочки на покосившихся полках, - Матушка… да нешто такое возможно, как ты здесь, одна? - Не одна я, Савушка…Холодно здесь, душа стынет, наружу просится, да не пускает нас она… Евдокия покачала головой, и Савелий почувствовал, как у него голова кружится от такого видения… может, сниться?! Да нет же, свечной воск ожёг руку, капли стекали по свече на руку Савелия, немного приводя его в чувство. - Скажи… как же…, - Савелий так много хотел спросить, но в горле пересохло, мысли путались в голове. - А кабы знать, как, - Евдокия словно бы вся закачалась в свете свечи, - Вот, хоть ты ко мне пришёл… Знаю, беда над тобою ходит, Ухова нашли, а сам он ходит тут частенько, хохочет под стеною. Страшусь я за тебя, Савушка, остерегись, коварная она… Но дальше сказать не смогла, словно кто-то дёрнул её, прикрыл уста невидимой ладонью, Евдокия закашлялась, задышала тяжело и застонала, тут Савелий
Оглавление
Иллюстрация создана при помощи нейросети
Иллюстрация создана при помощи нейросети

*НАЧАЛО ЗДЕСЬ.

Глава 49.

- Матушка! – Савелий оторопело глядел на старый обшарпанный стол, стоявший в чулане, и на какие-то склянки и мешочки на покосившихся полках, - Матушка… да нешто такое возможно, как ты здесь, одна?

- Не одна я, Савушка…Холодно здесь, душа стынет, наружу просится, да не пускает нас она…

Евдокия покачала головой, и Савелий почувствовал, как у него голова кружится от такого видения… может, сниться?! Да нет же, свечной воск ожёг руку, капли стекали по свече на руку Савелия, немного приводя его в чувство.

- Скажи… как же…, - Савелий так много хотел спросить, но в горле пересохло, мысли путались в голове.

- А кабы знать, как, - Евдокия словно бы вся закачалась в свете свечи, - Вот, хоть ты ко мне пришёл… Знаю, беда над тобою ходит, Ухова нашли, а сам он ходит тут частенько, хохочет под стеною. Страшусь я за тебя, Савушка, остерегись, коварная она…

Но дальше сказать не смогла, словно кто-то дёрнул её, прикрыл уста невидимой ладонью, Евдокия закашлялась, задышала тяжело и застонала, тут Савелий и понял, чей голос он часто слышал в ночи. Евдокия словно застыла, заколыхалась в воздухе, а после снова очнулась.

- Ну, вот ты хоть ко мне пришёл, повидать, сыночек мой родной…

- По… почему ты так говоришь, - заикаясь, спросил Савелий, какое-то нехорошее предчувствие сильнее страха заполонило душу.

- Как же, ведь сынок ты мне родной, - закивала Евдокия, - Это в жизни мы можем говорить, что хотим, а в смерти… В смерти ни слова не солгать! Сынок ты мне, родной сынок, единственный.

- Расскажи! – потребовал Савелий, он даже почти и позабыл про то, зачем на самом деле его сюда Марьянушка прислала.

Он сел на какой-то старый бочонок, стоявший у самой двери, поставил свечу на покосившийся стол и устало привалился спиной к стене, приготовился слушать.

- Что ж… слушай, раз хочешь знать, - ответила Евдокия, - Батюшка твой, Елизар-то Григорьич, до женского полу всегда был охоч, а по молодости-то до чего красив был…Да и в летах он тоже мужчина видный. А меня в дом ещё его матушка взяла, молодой девушкой, родители мои умерли, сестру замуж отдали, а я одна осталась. Вот и взяли меня в прислугах работать в дом Пышнеевых. Потом старая хозяйка умерла, то есть, получается – твоя-то бабка, жена Елизара стала заправлять всем, меня не залюбила, уж за что – не знаю. А сам-то Елизар меня жалел… хороший он, добрый человек. После я и понесла, да и жена его тоже на сносях была, это я уж позже узнала. Ну, мужа мне придумал Елизар, замуж отдал за работника своего, денег ему за то дал немало. Тот вроде и согласился, а жить мы продолжали оба, как и жили до того… я в доме Елизара, а муж мой – отдельно, конюший он был. Перед самым твоим рождением его придавило деревом в лесу, такой случай вышел. Ты народился, и через неделю жена Елизарова мальчика родила, да тот слабенький был вовсе, меня кормилицей к нему взяли… Сама-то она тоже была плоха, роды тяжёлые случились. Думали, что и она помрёт, так долго она болела, ходить не могла, в бреду лежала, в горячке.

- Это… что же…, - пробормотал Савелий, соображая, как же это всё вышло… получается, что он сын прислуги?!

- Помер он, младенчик тот…, - пробормотала Евдокия, но видать и вправду в смерти лгать нельзя, - Это я виновата… ты ведь тоже слабенький был, молока у меня немного было, как мне вас двоих прокормить было? Вот я его водичкой поила, а тебе молочка… потом хозяйка девку свою стала посылать за мной глядеть, как кормлю. Сама то она всё не могла, тяжело оправлялась, долго. Тут уж не утаишь ничего… Пришлось его ночью пелёночкой накрыть, ротик ему да носик. За то теперь видать и несу кару страшную, да только… Не в чем мне каяться! Из любви к тебе я так сделала!

- Ты… ты его… убила?! – Савелий почувствовал, как бочонок под ним зашатался.

- Убила… так он и сам бы помер, не прожил бы долго. А вместо него я тебя в пелёночки положила… Елизар знал это, но сам молчал и мне велел помалкивать, схоронили того младенца, как будто моего, мамаше так сказали. А мне что… Лишь бы с тобой быть! Вот и стала нянькой тебе, сыночек, любила тебя больше жизни, всегда с тобой была! Да вон как вышло, Лизка сгубила меня, на тот свет раньше времени управила, теперь вот тут я…

Савелий сидел, обхватив голову руками. Теперь всё ему стало понятно… И то, почему отец услал его сюда, подальше с глаз. И почему раньше отсылал за границу, тогда как старших сыновей при себе держал, в Петербурге учителей нанимал…

- А она мне покоя не даёт, изводит меня, - забормотала Евдокия, - Ни вздремнуть, ни уйти отсюда, тоска, тоска…

- Кто? Кто тебя изводит? – Савелий думал, что сейчас сойдёт с ума от всего услышанного в этот ночной час.

- Дак кто! Анфиска! Сердитая она на меня, за то, что я её отравила! И назначено нам с нею теперь наказание за все дела наши, в чулане этом пребывать, и доколе так будет – нам знать не дано. Злом нас оградило, кругом обнесло, не выйти…

- Так, а скажи-ка мне вот что! – спохватился Савелий, за всеми этими тайнами он чуть было не позабыл, зачем вообще он сюда пришёл этой ночью, - Скажи мне, матушка… Марьянушка сказала, что ты знаешь, кто её сгубить хочет? Уж не знаю, почему она так решила, но так и сказала – эти двое, что в чулане сидят, знают. Кто-то ходит рядом, она чует, а углядеть не может. Ну?

Евдокия задумалась, по лицу её проходили тёмные тени, Савелию стало вдруг страшно, а вдруг она не скажет? Что сделает с ними всеми Марьянушка…

- Приходила она сюда, спрашивала! Да я ничего ей не сказала, ничего! Наоборот, я хотела её заманить, морок призвала, да не достать, не достать! А эта… она! Это всё она! Она рассказала про Марьянушку, и про то, где ты её скрываешь, всё сказала!

- Да кто?! – рассердился Савелий, он и так был зол, ведь непросто осознавать, что ты байстрюк, - Кто всё рассказал, и кому? Говори!

Он попытался ухватить Евдокию за руку, совсем позабыв, что она-то не во плоти. Промахнувшись, он ударился рукой об угол старого стола, оцарапал ладонь и вовсе рассвирепел.

- Да ежели б ты сейчас ещё жива была, я бы сам тебя теперь же удавил! За всё, что ты сделала! Говори, кто приходил сюда и узнавал про Марьянушку?! Кто?

- Молчи! – раздался повелительный голос и из тёмного угла чулана показался смутный серый силуэт, - Не смей ничего говорить ему! Это всё из-за него!

Савелий пригляделся, серый туман сгустился перед ним, и он увидел Анфису, кухарку. Она стояла, сердито глядя на Евдокию, и та словно бы съёжилась от этого взгляда.

- Не слушай её! – приказал Савелий, - Почему ты слушаешь какую-то кухарку?!

- Она не может меня не слушаться, - ответила Анфиса, - Потому что это она меня убила. Что глядишь, Савелий? Черна душа матушки твоей, не одним убийством отмечена… Да не мне её судить, я и сама грешна, душою черна, за то и каюсь непрестанно. Уходи, Савелий, не скажет она тебе, не укажет, кто зло победить может, и уже рядом, здесь! Освободит нас из чёрного плена, позволит пред Высшим Судом предстать!

- Матушка! – отчаянно вскрикнул Савелий и протянул руку к Евдокии, - Скажи! Ты меня всю жизнь хранила, любила, так и теперь не оставь! Превозмоги её, ничего она тебе не сделает, кухарка эта! А вот Марьянушка сгубит меня, коли не скажу ей то, что она знать желает! Спаси, матушка!

Анфиса подняла руку, и Евдокия согнулась, словно её к полу пригибала неведомая сила. Ни слова не смогла вымолвить Евдокия, глаза только сверкали злобою…

- Уходи, Савелий! – проговорила Анфиса, - Уходи… это я сказала, всё сказала, кому нужно – и про Марьянушку, и про тебя, и про то, как освободить всех от неё! И оно уже близко, освобождение! Сколько бы она нас ни мучила, скоро ей самой конец придёт! А ты… спаси душу свою, откажись от зла и покайся! Раздай всё на нужды, сирым странником ходи по земле, покуда ноги носят, да твори добрые дела. Может тем и спасёшься!

Резко подуло сквозняком, свеча на столе потухла и чулан погрузился во мрак. Савелий не стал больше ждать, выскочил из чулана и дверь за ним с грохотом захлопнулась, ключ сам собою повернулся в скважине, и Савелий ничего не смог с ним сделать – ключ словно намертво застрял в замке.

Что теперь делать? Савелий без сил побрёл к себе в комнату… Видать тут ему и конец, сгубит его Марьянушка, не пожалеет! Всё, что узнал сегодня Савелий – что он не сын своей матери, что он байстрюк и его отец об этом всегда знал – всё это лишало его сил. И то, что расплата близка, как сказала кухарка, теперь страшило его сильнее даже, чем просто смерть.

Продолжение здесь.

Дорогие Друзья, рассказ публикуется по будним дням, в субботу и воскресенье главы не выходят.

Все текстовые материалы канала "Сказы старого мельника" являются объектом авторского права. Запрещено копирование, распространение (в том числе путем копирования на другие ресурсы и сайты в сети Интернет), а также любое использование материалов данного канала без предварительного согласования с правообладателем. Коммерческое использование запрещено.