Реалии России XVIII-XIX веков настолько далеки от современных, что воспринимаются с трудом, а часто превратно, ибо через призму представлений основанных на художественной литературе и советской глубоко идеологизированной историографии. Как следствие, у читателей предыдущих публикаций на данную тему стали возникать неожиданные (для меня) вопросы. Например, если крестьяне первой XIX века «против крепостного права не выступали», но при этом непрерывно жгли усадьбы, восставая против эксплуатации помещиками, – как первое со вторым вообще сочетается? Разве освобождение от крепостной зависимости не означало бы и освобождение от барщины?
Нет. Не означало бы. Свободный крестьянин отличался от крепостного только тем что нёс повинности не в пользу помещика. Ну и ассортимент этих повинностей мог быть куда разнообразнее. Причём, того что разнообразие тут будет в радость «дворянское государство» не гарантировало.
Вообще же, всё ещё сложнее. И начать распутывание клубка предрассудков и заблуждений нужно с двух на первый взгляд банальных замечаний. Во-первых, крестьяне в Российской Империи – это сословие. Во-вторых же, Империя нежно любила деньги. Про деньги как-то уж совсем странно смотрится, – кто же их не любит, – но про «сословие» важнее.
В настоящий момент слово «крестьянин» стало синонимом слова «земледелец». Но раньше так не было. И за примерами далеко ходить не нужно. Все же помнят историю Михайло Ломоносова? Который и до начала академической карьеры не пахал. Отец его занимался морским промыслом и торговлей, притом, по местным меркам даже не был «богат», – хватало крестьянских семей куда более состоятельных… И их везде, не только в Холмогорах, хватало. Просто, земледелие на побережье Белого моря было занятием совершенно непродуктивным и, как следствие, всегда побочным. Скорее, «приусадебным». В хлебных же губерниях крестьяне занимавшиеся квалифицированным ремеслом, доходными промыслами или торговлей просто составляли незначительное меньшинство сравнительно с крестьянами-земледельцами.
Проще говоря, отец Михайло был крестьянином только «по паспорту». По жизни же, скорее купцом. Никто не мешал ему паспорт сменить, записавшись в мещане официально (это было законно), а затем, – тут, правда, уже требовалось предъявить декларацию о доходах, – перейти в купеческое сословие. Однако, это было банально невыгодно. Мещанин владеть землёй не мог, и переходя в это сословие крестьян никакого возмещения за свою долю в общине не получал. Но, главное, крестьянин платил фиксированную подать, а мещанин или купец – в зависимости от дохода. Следовательно, если доход был велик, мещанин платил больше.
Кстати, по этой причине уже и сам Михайло долго рассекал по Петербургу и прочим Европам при шпаге, но в статусе «крестьянина». Дворянство так сразу не давали, но записаться в мещане (не православные академики все мещанами были) он мог в любой момент… Это просто совершенно не в цвет было. Благо, как студент, а потом аспирант, Ломоносов имел глухую броню от повинностей, включая рекрутскую (в Пруссии не сработало, но там король вообще по беспределу правил).
И всё дело, – все начала и концы, – именно в подушной подати. Государство хотело денег, и очень, – нужно отметить, – аккуратно, даже любовно, обходилось с теми, кто деньги ему платил. Причём, нельзя даже сказать, что налоговое бремя в Империи было неподъёмным, – по европейским меркам более чем гуманным. Просто у крестьянина с типичным родом занятий – земледельца – денег не имелось совсем. Ввиду огромных расстояний и общего аграрного характера экономики в норме крестьянское хозяйство и в XIX столетии оставалось почти натуральным. Возможности возить излишки куда-то, где бы за них дали сколько-то приемлемую цену, крестьянин, как правило, не имел.
Следовательно, повинности перед государством крестьянин вынужден был выполнять в натуральной форме. И вот тут начиналась реальная жесть, – урожай, как отмечалось выше, ничего не стоил. Да и физически государство часто не могло бы его забрать. Оставался труд. Но неквалифицированный физический труд тоже почти ничего не стоил.
Чем объясняется феерическая щедрость императоров и императриц XVIII столетия, раздаривавших дворянам казённые земли, так что их даже немножко убыло (и пришлось национализировать церковные)? А вот этим. Государство не видело пользы от крестьян. И относилось к этому контингенту соответствующе, – как позже к колхозникам.
Переданный в частные руки крестьянин, обычно, нёс трудовую повинность – в форме барщины. Замена данного ярма «оброком лёгким», как можно понять и из строк Пушкина, для помещика являлась жертвой. Помещик тоже предпочёл бы не заниматься хозяйством, а сразу получать с крестьян деньги, как с арендаторов. Но больно уж «лёгок» в таком случае оказывался оброк. Самостоятельно продавая зерно, – у крупного хозяйства, всё-таки, имелись куда лучшие возможности, – барин зарабатывал куда больше.
Служба (sic, это так называлось) свободных – государственных – крестьян была разнообразнее. Они могли обрабатывать государственные поля или заготавливать сено на фураж (три дня в неделю). Или занимались перевозками. Или трудились на строительстве дорог (в XIX веке уже и железных) и каналов. А условия на царских стройках века были не многим лучше, чем при Сталине… Немногим, но лучше. Всё-таки, мобилизованные государственные крестьяне работали сменами по три месяца, и кормили их по тем же нормам, что и солдат. Таким образом, в мифе о «строительстве Петербурга на костях», как показали раскопки, много правды. Только кости оказались свиными в основном.
...Или же крестьяне приписывались к заводам и рудникам. Это считалось неплохо, – на рудники иногда даже бежали. Самым же жёстким вариантом, судя по количеству восстаний, являлись военные поселения, в которых крестьянский труд сочетался с солдатской муштрой, – но без положенных настоящим солдатам бонусов. Почему солдаты в России не роптали на свою судьбу, вопрос тоже интересный, – но он требует отдельного рассмотрения.
...Так о чём речь? О высказывании русского реформатора-практика графа Сперанского понимавшего свободу, как состояние, когда «никто не может принуждаться к службе вопреки собственному желанию». «Никто» это кто? Мещане, скажем, – не говоря уже о дворянах, – в Российской Империи разве к чему-то принуждались?.. Сперанский говорил о крестьянах, плативших подать преимущественно в форме трудовой повинности, одной из разновидностей которой, – просто одной из разновидностей, не более того, – была барщина крепостных.
Соответственно, проблему отмены крепостного права, вокруг которой российское правительство крутилось как пиратское судно вокруг берега несколько десятилетий, – ещё с эпохи Павла I, – надо понимать несколько шире. Затруднения тут отнюдь не исчерпывались противодействием помещиков, доходы которых упали бы… А почему? Потому что, снизилось бы и товарное производство зерна. Но это затрагивало и прямо интересы государства, имевшего с торговли и экспорта свою долю.
Также, – об этом всегда забывают, – отмена крепостной зависимости в 1861 году означала и отмену трудовых повинностей свободных крестьян. То есть, монетизацию повинностей всего крестьянского сословия. Предпосылки же для этого, в эпоху когда создание сети железных дорог (до которого малоценные товары почти всегда потреблялись там где производились) только начиналось, назрели лишь частично. Выкуп за землю помещикам (государство от своей доли отказалось) крестьяне, как известно, должны были вносить деньгами. И менее известно, что они этого сделать всё ещё не могли. Казне пришлось взять покрытие долгов не себя.
Если сформулировать короче, то длительное существование в России крепостного права являлось следствием низкого развития инфраструктуры, и как следствие товарно-денежных отношений в стране.