Вопрос, что было бы, если б декабристы победили, появился в комментариях к публикации о восстании 1825 года. И это хороший вопрос. Ибо что победить они не могли, – узок был круг этих революционеров, страшно далеки они от народа, – далеко не единственное, в чём Ленин не прав был. Причём, это лишь первое из нетривиальных замечаний по поводу восстания декабристов. До второго, ещё более нетривиального, позже дойдёт.
Всё декабристы могли. Как минимум, это касается Северного общества. Южное, да, клоуны в чистом виде. «Северяне» же прежде всего вообще не являлись революционерами. Они замышляли дворцовый переворот, для успешного осуществления которого не требуется ни широта круга (лишь повышающая риск утечки и провала), ни близость к народу. Тайное общество располагало всем необходимым, и причиной поражения стала – банально – плохая организация мероприятия. Но и при этом, при полной беспомощности мятежников, – шансы оставались. Момент для выступления был выбран фантастически удачно. Жизнь Николая, а с ней и «реальная» ветвь событий в истории России, висела на волоске. Как бы ни портачили декабристы, во вражеском лагере всё могло пойти ещё более не так.
...Ну, что как именно и у кого пошло в альтернативной ветке со спокойной совестью можно пропустить. Это неважно. Важно, что допущение «переворот удался» не является фантастическим. И, соответственно, не требует привлечения дополнительных гипотез. Можно сразу переходить к результатам: раз декабристы победили, значит им удалось воплотить свои планы… А что они там планировали?
Планировали же декабристы, – если сжато, – привести к власти графа Михаила Михайловича Сперанского. Далее действовать, – оглашать манифест, принимать конституцию, формировать правительство и править, – предстояло уже ему… Этим, кстати, объясняется отсутствие у восставших внятных, а тем более единых, представлений по поводу набившего оскомину вопроса «как нам обустроить Россию». Сперанский и сам знал это лучше всех. Можно сказать, что, как идеологом и вдохновителем «Южного общества» был Павел Пестель, так и идеологом «северян», правда, не зная об этом, являлся граф Сперанский.
...Михаил Сперанский был «философом права» и «русским Вольтером», считая лишь малую часть эпитетов, которыми его награждали современники. Причём, титул графа, выходец из народа, – не сразу из крестьян, отец уже был сельским священником, – получил не за теоретизирование о государственном благе. В 1810 году 38-летний Сперанский уже стал государственным секретарём, – на современный счёт «премьер-министром», а как отмечали иностранные послы и «единственным министром» Александра I. Два года он правил Россией, – вёл страну курсом реформ, – пока император занимался внешней политикой. И всё это время Михаил Михайлович аргументированно – Александру, прямо в его высочайшем присутствии, – доказывал необходимость принятия конституции.
Весной 1812 года Сперанский пал жертвой придворных интриг, был снят с должности и отправлен в ссылку – в Нижний Новгород. Лучшие люди буквально осадили царя петициями с уговорами не прислушиваться к «вольтерьянцу»… И всё это Александра совершенно не интересовало (из чего не следовало, что сам он со Сперанским был согласен). Подумаешь. Бабушка и с натуральным Вольтером заигрывала… Подлинная причина опалы способнейшего из соратников царя была неожиданной. Разбирая текучку – доносы министров друг на друга – Александр узнал (неизвестно, было ли это правдой) что Сперанский интересуется делами «тайными» и читает документы внешней разведки.
Советская историография работала над формированием нелестных представлений о личностях всех царей, – кроме, может, Петра I, – и к Александру не благоволила. Да его и при жизни не любили. Хотя это был человек трагической судьбы и отнюдь не лишённый дарований. Как, с другой стороны, и пороков. Александр был ревнив и завистлив, ибо большую часть жизни опасался разделить судьбу отца и деда, – не оправдать доверия и показаться обществу человеком несоответствующим занимаемой должности. А у императоров только одна форма отставки, если что...Добившись огромных успехов в дипломатии и в разведке, – все французские коды были взломаны, и царь знал делах в Париже такое, чего сам корсиканец не знал, – Александр меньше всего хотел чтобы его победы приписали штатному придворному гению. Особенно учитывая, что тот, как и Кутузов (ещё один тайный ужас царя) – высокопоставленный масон.
...Но не суть. Сперанского царь вернул на службу, как только – великой победой над грозным противником – укрепил собственный авторитет. Для начала, обустроив Сибирь, – от Урала до Тихого океана из чиновников кто сел, кто сказался душевнобольным, а кто и умер, – Сперанский занял место в Сенате и продолжил работу в правительстве. Вторым человеком в стране с 1821 года он уже не был, но в первую пятёрку входил. То есть, на месте премьера при конституционном уже монархе этот человек действительно смотрелся бы органично. Декабристы полагали, что сам Сперанский тоже так думает, и восстание даст выдающемуся государственному деятелю возможность провести задуманные им реформы.
Следовательно, о том, к чему стремился Сперанский. Основой существования государства и общества, – а кстати, и основой развития экономики, – он считал закон. И неутомимо работал над составлением кодексов, регламентирующих, – вместо набора бессистемных и противоречивых царских указов, – разные стороны жизни. Необходимость конституции Сперанский выводил из вышеуказанного. Будучи выше даже царской воли, конституция гарантировала верховенство закона.
...То есть, «конституционную монархию» Сперанский понимал так. Высший законодательный орган – Государственная Дума, – представлялся ему желательным в перспективе, – как и местное самоуправление в виде губернских и уездных дум. Чем достигалось бы разделение властей на исполнительную (госсовет), законодательную и судебную. Но... это не была конституционная монархия в современном понимании, при которой королю оставляются только представительские функции. Царь назначал правительство, сенаторов, созывал Думу… Всё по закону – самодержавному. Народовластие и превращение страны в республику Сперанским не планировалось. Как и отмена сословного деления.
Сословий должно было остаться два: дворянство и народ (все остальные). В этой сфере реформ было минимум, – разве что, Сперанский ввёл присвоение дворянства не за службу, – и даже вообще без службы, – а просто за получение высшего образования… Права дворян и народа различались, – последний в политических правах был ограничен, или вовсе не располагал ими. Равны все были лишь в «гражданских» правах, – в праве на защиту частной собственности. К вопросам неприкосновенности собственности, определяющим богатство государства, как и к личным свободам, – «никто не может быть принуждён к службе (кроме военной), если этого не хочет», – Михаил Михайлович относился наиболее серьёзно.
...Ну и крестьяне. Крестьян предполагалось освободить, – без земли. Являющейся по закону неприкосновенной собственностью помещиков. Это был самый слабый пункт программы. Сперанский сознавал, что номер не пройдёт. Ведь сами-то крестьяне понимали «зависимость», именно как своё право на землю… По-этому, освобождённым крестьянам дозволялось продолжать называть себя «крепостными» и пусть уж живут, как жили… Ну их. Гения всегда выдаёт изящество решений.
Так что случилось бы если бы декабристы осуществили задуманное, и Сперанский возглавил бы правительство? Очевидно, он сделал бы то что хотел… Ну, точнее, что смог бы из желаемого. Предпосылки для отмены крепостного права не назрели, – казна не могла взять на себя 70% расходов по возмещению стоимости земли помещикам. Развитие же рыночных отношений в начале XIX века не позволило бы крестьянам заработать деньги для оплаты остальных 30%.
Также и трансформация провинциальных дворянских собраний во всесословные местные думы… изначально казалось Сперанскому делом будущего, поскольку для успеха предприятия прежде всего требовалась воля купечества (хотя бы купечества) к участию в политической жизни. Но дворянское государство, предполагающее раздачу дворянского достоинства всем желающим, не позволяло развиться данной предпосылке. Кто хотели, те сами, или их дети, – или внуки, если желавшим не повезло родиться крепостными, – заседали в дворянских собраниях. Социальный лифт высасывал из третьего сословия активную фракцию. Да тут сам граф Сперанский – классический пример. Зачем становиться депутатом, если можно стать графом?
Конституцию же… Конституция у России появилась бы. Наверно.
Ну и всё. Потому что, остальное – что хотел – Сперанский сделал и без декабристов. Либо до восстания, либо после – продолжая работать при Николае. В 1830 году Сперанский завершил «Свод законов Российской Империи», за что был награждён высшим орденом – Андрея Первозванного, – с собственной императора шеи… Николай Павлович, конечно, помнил, чем обязан Михаилу Михайловичу, – ещё с того декабря. Однако, конституция у Российской Империи появилась именно благодаря декабристам.
Это обещанное второе нетривиальное замечание по поводу восстания. Вопрос, что было бы, если бы декабристы победили, не правомерен, поскольку они и победили. Нет, de jure с конституцией не сложилось (но и Сперанский сам отказался от этой мысли). Но de facto она была принята.
После второй за один только месяц попытки переворота серьёзные люди, – вроде Сперанского и он сам в том числе, – в Петербурге пришли к выводу что дальше так – по «бунташному», по беспределу – жить нельзя. Как следствие, общественный договор между Романовыми и дворянским государством был пересмотрен. Отныне государство не вмешивалось в дела династии, – верховная власть передавалась не по воле Сената, а по закону о престолонаследии. Но цари тоже правили – по закону. Николай подчёркивал, и детям строжайше наказал, что императорская воля противоречить чему-то в составленном Сперанским «Своде» прав подданных не может.