Ненужные 2. 28
Аллу нашли на дороге в разбитой машине. Лобовое стекло разлетелось на мелкие осколки в разные стороны, изрезав все ее лицо. Порезы были на руках и шее. Женщину удалось спасти, а вот с глазами пришлось распрощаться навсегда.
Когда она пришла в себя в больнице, первым ощущением была не боль, а густая, непроглядная тьма. Она вскинула руки к лицу, наткнулась на плотные повязки, и тогда до неё начало доходить.
— Глаза... — хрипло прошептала она. — Я ничего не вижу...
К ней подошла медсестра и взяла её за руку.
— Вам сделали операцию. Вы попали в аварию. Постарайтесь не двигаться.
Но Алла уже не слышала. Она погружалась в пучину отчаяния. Слепое, беспомощное существование... Вечная темнота... Наказание, куда более страшное, чем тюрьма или позор.
Через несколько дней к ней пришёл Илья. Он молча сел у кровати, взял её беспомощную, ищущую руку в свою.
— Алла... — его голос дрогнул. — Что произошло?
Она молчала, сжав губы. Что она могла сказать? Признаться? Обвинить в случившемся тех женщин? Но даже сейчас, в своём отчаянии, она понимала — это была не авария. Это было возмездие.
— Арина... — вдруг вырвалось у неё. — Ее нашли?
Илья тяжело вздохнул.
– Нет. Она пропала.
– Мы поехали с ней в парк и она от меня убежала, - стала самозабвенно врать Алла, - Я хотела отвлечь девочку от тяжелых дум, но когда я отвлеклась на покупку какао, она просто исчезла. Я стала ее искать, оббежала весь парк, но не нашла.
Илья молчал. Слишком долго. Алла чувствовала, как его пальцы слегка дрожат, всё ещё сжимая её руку.
— Нет, — наконец произнёс он, и в его голосе была неподдельная боль. — Её не нашли. Поисковые отряды прочесали всю округу и прилегающий лес... Ничего. Как сквозь землю провалилась.
Он сглотнул, и Алла услышала, как с трудом сдерживаемое рыдание сдавило ему горло.
— Я не могу в это поверить... Как такое могло произойти? Ты же была с ней...
– Я думала, что сама смогу ее найти, но попала в аварию, - она тяжело вздохнула, - Время было упущено. Если бы я знала, что так все обернется, то сразу сообщила в полицию.
Ложь, такая слабая и беспомощная, висела в воздухе между ними, но Илья, ослеплённый собственным горем, казалось, цеплялся за неё как за последнюю соломинку. Он не видел — не мог видеть — выражения её лица, не видел того, как её губы задрожали от стыда и облегчения одновременно.
— Мы... мы найдём её, — выдохнул он, больше убеждая себя, чем её. — Обязательно найдём. Я уже связался с волонтёрами, поданы заявления...
Его голос прервался. Он сжал её руку сильнее, ища опоры в том, кто стал причиной его горя.
Алла лежала неподвижно, и её собственная тьма внезапно наполнилась новым, жутким смыслом. Она была в безопасности. Свидетельниц не было. Девочка исчезла. Но эта безопасность оказалась сладчайшим ядом. Ей предстояло теперь жить с мужем, раздавленным потерей дочери, смотреть ему в глаза (о, если бы она ещё могла их видеть!) и поддерживать эту чудовищную ложь. Всю оставшуюся жизнь.
И самое страшное было в том, что часть её, та самая, что толкнула ребёнка к болоту, сейчас ликовала. Ликовала тихо и подло, в глубине её изуродованной души.
— Да, — прошептала она, и голос её прозвучал хрипло и неузнаваемо. — Мы найдём. Обязательно найдём.
И она поняла, что настоящая тьма — не та, что снаружи, а та, что поселилась внутри неё навсегда.
Прошли недели. Аллу выписали из больницы. Мир теперь представлялся ей как бесконечная череда звуков, запахов и тактильных ощущений. Илья стал её глазами, её поводырём. Он водил её по врачам, помогал осваивать шрифт Брайля, читал вслух сводки из полиции о поисках Арины — всё те же безрезультатные, занимался сыном.
Каждое его прикосновение было для Аллы одновременно и пыткой, и спасением. Он заботился о ней с такой самоотверженностью, с такой болью в голосе, что её собственная вина грызла её изнутри, как жирная крыса. Она слышала, как он плачет по ночам, сдерживая рыдания, чтобы не напугать её. Слышала, как он раз за разом прокручивает в голове тот роковой день, пытаясь понять, где упустил, что мог сделать иначе.
Однажды вечером, когда Илья помогал ей устроиться в постели, его пальцы случайно задели шрам на её щеке. Он замер.
— Прости, — пробормотал он, и в его голосе прозвучала такая безысходная нежность, что у Аллы перехватило дыхание.
— Это я должна просить прощения, — вырвалось у неё прежде, чем она успела подумать. — За всё...
Он не ответил, лишь накрыл её одеялом поплотнее. Но в его молчании она почувствовала вопрос, который он боялся задать.
Тьма вокруг сгущалась, но внутренняя тьма была гуще. Она ела её заживо. Ложь, которую она продолжала поддерживать, стала её клеткой. Она была слепой пленницей в собственной версии событий, и каждое проявление заботы со стороны Ильи было новым замком на дверь этой клетки.
Она начала «слышать» Арину. Сначала это были просто случайные звуки за окном — детский смех, доносившийся с улицы. Потом голосок стал появляться в квартире. Тихий, испуганный шёпот: «Тетя Алла... почему?..»
Алла вздрагивала, замирала, прислушивалась, но кроме гула в ушах и биения собственного сердца ничего не было.
— Ты в порядке? — беспокоился Илья, чувствуя, как она напрягается.
— Да, просто показалось, — бормотала она.
Видения стали приходить и по ночам. Не образы — их не могло быть, — а ощущения. Чувство мокрой, холодной одежды. Запах тины и гниющих листьев. Вороньи крики и биение крыльев. Лёгкий вес на руках, который вдруг становился невыносимо тяжёлым, утягивая на дно.
Она просыпалась с криком, задыхаясь, и Илья будил её, тряс за плечи, успокаивал.
— Кошмары, — говорил он, прижимая её дрожащее тело к себе. — Это из-за травмы, Алла. Всё пройдёт.
Но она знала, что не пройдёт. Это не были кошмары. Это была её совесть, принявшая форму самого страшного наказания — вечного присутствия той, кого она пыталась уничтожить. И самое ужасное было в том, что она никогда не сможет признаться. Не потому, что боялась тюрьмы. А потому, что боялась разрушить того единственного человека, который, сам того не зная, держал её над пропастью безумия.
А еще она боялась всей душой, что девочка найдется, что однажды позвонят в дверь и Арина явится к ним на порог, что все узнают, кто виноват в ее пропаже. Алла вздрагивала от каждого телефонного звонка, от каждого стука в дверь. Её «видения» стали все чаще и навязчивее. Теперь она не только слышала шёпот и чувствовала запах болота. Иногда ей казалось, что маленькая холодная рука касается её лица, когда она лежала в постели. Она вскакивала с диким криком, натыкаясь на мебель, осыпая себя бранью и проклятиями.
Илья вызывал врачей. Те прописывали успокоительное, говорили о посттравматическом синдроме, повреждении нервов. Никто не видел главного — что её психику рвала на части не травма, а невыносимая тяжесть вины.
Однажды ночью, когда Илья крепко спал после смены, она услышала его сонный шёпот: «Ариша... папочка найдёт тебя... держись, доченька...»
Этого оказалось достаточно. Тихие шаги привели её на кухню. Она нашла нож для хлеба, привычно водя пальцами по столешнице. Лезвие было холодным и гладким.
Она стояла несколько минут, прижав острие к груди, прямо над сердцем. Одно движение — и всё закончится. Не будет больше лжи. Не будет этого вечного страха. Не будет ночных кошмаров.
Но она не смогла. Не из страха боли. А потому что поняла — это будет ещё одной, последней подлостью по отношению к нему. Он потеряет сразу всех.
Она убрала нож на место, вернулась в спальню и села на пол у кровати, положив голову на край матраса рядом с его рукой. Она сидела так до самого утра, не в силах пошевелиться, слушая его ровное дыхание.
Когда он проснулся и нащупал её плечо, она произнесла единственную правду, которую могла ему сказать:
— Мне так жаль, Илья. Прости меня. Пожалуйста, просто прости.
Он не понял, о чём она. Просто обнял её, прижал к себе и прошептал: «Всё будет хорошо. Мы справимся». И в этот момент она осознала, что её тюрьма не имеет выхода. Ей предстояло жить, слепой, с лжецом и с убийцей в душе. И с любовью этого человека, которая стала для неё и единственным светом, и самым изощрённым наказанием.
Автор Потапова Евгения