Глава 57.
Лето 1921 года
За переборкой копошились крысы, мерно шлёпали за бортом гребные колёса, изредка раздавался с палубы недовольный голос боцмана.
- Куда везут нас, знать бы, - вздохнул Яков.
- Подсказывает мне сердце, мужики, что скоро дома будем, - улыбнулся Фрол.
- Ой ли! — с сомнением покачал головой Матвей. - Что-то уж очень непохоже. Третью неделю шлёпаем. По всем расчётам Тару прошли мы, если, конечно, не ушли в Тобол. А? Как думаешь? Ежели, к примеру, по Тоболу идём, то куда прийти должны?
- По Тоболу в Тюмень придём, - Фролу вспомнилось, как когда-то очень давно, целую жизнь назад, плыл он с семейством и с соседями этим путём.
Из Тюмени до Тобольска, а потом по Иртышу — шлёп-шлёп плицы по воде, шлёп-шлёп. Шуршал по навесу нудный дождь, пробирал до костей холод, помирали в трюмах люди, а пароход знай себе шлёпал — шлёп-шлёп. Тянулся народ на земли сибирские за лучшей долей. Кто-то близ Иртыша осел, а кто-то дальше пошёл — до самого восточного моря-океана.
Фрол задумался — а нашли ли они лучшую долю? Сколь горя хлебнули! Многие нашли. Земли было вволю, хлеб худо-бедно родил, пастбищ для скота хватало, чего ещё надобно мужику? Теперь горько стало — так ведь оно везде так, горько. По всей России.
Вспомнился Фролу Аметка, которого привезли этим же пароходом в новой партии.
- Ты кто? Из каких земель? По-русски разумеешь ли? — поинтересовался Семён, разглядывая странную плоскую шапку-папаху и не по-русски скроенные штаны новичка.
- Русский язык я знаю, - сверкнул бледно-зелёными, холодными глазами тот. — Крымский татарин я. Аметом зовут меня.
- За что же угодил ты в наши края, а? — допытывался Семён. — Видно, шибко накуролесил, а?
- Те, кто шибко накуролесил, в земле лежат, - буркнул Аметка, засовывая тощий мешок с вещами под нары. — А мне повезло, живой остался. Семью, правда, из дома выгнали, в котором дед мой родился. Мать старая да жена с детьми в норе теперь обитают в горах, а я вот здесь.
- Выходит, не только нам худо, - пригорюнился Семён, вспомнив своё семейство и маленького сынишку, избитого чужими ребятами. — Что, тоже соседи позавидовали?
Промолчал Амет. Чуть погодя уже рассказал, что осело в Крыму много таких, кого посчитали большевики контрреволюционным элементом — помещики, дворяне, белогвардейцы. Не все смогли уплыть в Турцию в двадцатом, много осталось на русском берегу. Вот и решили в Москве, что опасен Крым в таком составе, что чистить его нужно основательно, а чистильщиками направили троих — Розалию Залкинд по прозвищу Землячка, венгра Белу Куна и ещё одного — Пятакова, чтобы за этими двумя приглядывал. Ну, и к ним в придачу тысячи полторы верных их слуг. А уж что они делали — того на словах не опишешь, и сколько народу они погубили — не сочтёшь.
Слушал Фрол Амета и вспоминал Анютку Куровскую, уголовника Меера. Вовремя задержали их, не дали развернуться, а сколько бед успели натворить они! Сколько крестьян по их указке расстреляно, сколько народа на каторгу осуждено. А с какой жестокостью расправилась Анютка с настоятелем! Эээх… нет в людях страха Божьего, не думают о душах своих несчастных. Каково им будет на Суде Его! Господи, обрати их, дай им раскаяться и искупить вину свою! Страшно даже представить себе участь нераскаянной души. Господи, избави нас вечных мук! Господи, не лиши нас небесных Твоих благ!
Вечером надзиратель с мрачным видом приказал Фролу, Якову и Матвею собирать вещи, потому что время не терпит, и надлежит им троим быть этапированными в другую тюрьму. Пароход ждёт их, нынче же ночью отправляется.
Жаль было Фролу оставлять пригревшегося в его тени Кулёму, и отца Сильвестра, и Афанасия, юношу доброго и начитанного.
- Ты, Фрол Матвеич, за нас не беспокойся, самое главное, - наставлял отец Сильвестр. — Никто нас не обидит, а если и обидит, то нам это на небесах зачтётся в доброе.
Теперь в бараке, конечно, было спокойнее. Воробей после гибели Графа притих, будто сломалось в нём что-то. Остальные уголовники тоже присмирели, с благоговением смотрели на отца Сильвестра, на Егора, помогавшего батюшке во время служб, на Фрола, понемногу стали причащаться Святых Тайн. А если прибудут другие уголовники? Ничего, подчинятся тому духу, который в бараке царит. Станут замолкать и оставлять карты при чтении Псалтири, слушать разговоры о вере, делать вид, что не замечают слабости и уязвимости несчастного Кулёмы. Господь управит!
- Эй, вы! — открылся наверху люк. — Вылезайте!
- Чего это? — переглянулись Матвей и Яков.
- Вылазь, говорят вам!
- Вещи брать?
- Нет.
Фрол рывком поднялся на палубу.
- Руки назад! — скомандовал конвоир.
- Куда нас? — Фрол жмурился от яркого света.
- На прогулку, - буркнул охранник, связывая ему за спиной запястья. — Это чтобы вы не убёгли.
- На прогулку? — поразился Матвей.
- Руки назад! — рявкнул конвоир и, помолчав, добавил, - двадцать минут вам.
Фрол смотрел на берега реки — куда ни глянь, леса… Вроде как знакомое всё, родное. Неужто в самом деле домой скоро? Обещал же Каргалов освобождение! Правда, самого уж давно не видно было. Не пострадал ли он ненароком? К чему это сказано было, что сомнёт его новая власть и изломает? Чувствует его сердце, что ли, беду? Спаси и сохрани его, Господи! Оттого Фрол и не говорил ничего определённого товарищам, чтобы не обнадёживать их понапрасну, ежели не удастся Парфёну дело.
Пытаясь размять затёкшие кисти рук, Фрол вдруг почувствовал, что верёвка на них не завязана, а только намотана, и он вполне может освободиться. Что это? Проверяют, сбежит ли он? Или в самом деле хотят, чтобы он сбежал?
- Фрол! — шепнул ему на ухо Матвей. — У меня верёвка сейчас спадёт.
- У меня тоже, - улыбнулся Фрол.
- У Якова, смотрю, тоже едва держится. Что делать, а? Сбежим? Смотри — на палубе ни единой души, как нарочно!
- Не знаю, Матюша. Я не побегу, а вы… вам решать. Только знай, что следователь Каргалов, который меня допрашивал, подавал наше дело на пересмотр.
- Да что ты! — всплеснул руками Матвей, едва не потеряв верёвку.
- Не хотел говорить вам, чтобы не мутить вам душу. Но раз вы такое решаете, промолчать не могу. Боюсь, что сбежите, а нас уже оправдали, тогда вам худо будет. А ежели нам плохое готовится, а я вас отговорил от побега… не прощу себе.
- Нет, Фрол Матвеич… - сказал Матвей. — Без тебя мы не побежим. Ежели ты остаешься, то и мы тоже.
Тихо вскрикнул Яков, подошёл, опустив голову:
- Мужики, а вы тихонько наверх гляньте!
Матвей осторожно поднял голову: на мостике стоял охранник с ружьём наизготовку.
- Вот оно что… - усмехнулся он. — Кому-то очень хотелось застрелить нас при попытке к бегству! Времени мало, раздумывать некогда, решать надо быстро. А тут вот — руки развязаны, свобода рядом. Беги!
- Свобода рядом, ребятушки, - грустно сказал Фрол. — В самом деле рядом. Вы только верьте и не отчаивайтесь, ежели что.
Появился словно из ниоткуда конвоир, зло сплюнул, раскрыл люк:
- Спускайтесь!
- Что это, гражданин начальник, нас каждый день на прогулку выпускать теперь будут? — поинтересовался Матвей, сделав наивно-счастливое лицо.
- Ага, каждый.
- Эх, мужики, целый трюм на нас троих! — Яков упал на слежавшийся соломенный тюфяк, раскинул руки. — А помните, как нас туда везли?
- Так и теперь так же, - вздохнул Матвей. — Я бы рад был, если бы и нынче нас натолкали как селёдку в бочонок.
- Да, Господь к нам очень милостив! — Яков сел, обхватил колени руками. — Неужели скоро увидим своих?
- На всё Божья воля, - вздохнул Фрол.
Теперь Фрол молился Господу, чтобы не постигло Якова и Матвея разочарование. Не за себя молился, за товарищей. Боялся он, ох как боялся, что обманул их. Боялся, что заменят им каторгу на вечную ссылку в киргизских степях. Как тогда глядеть в глаза их? Чем утишить боль, которая охватит их души? В самом деле, всегда легче перенести горе, если ты готов к нему, но если ты ждал радости, а получил беду, то будет она втрое… да что там, вдесятеро тяжелее!
Вечером им принесли котелок пригоревшей горькой каши, есть которую было невозможно.
- Чего фордыбачите? — показалась в люке недовольная физиономия матроса, забиравшего посуду. — Чего жрать не стали?
- Спасибо, мы сыты, - ласково улыбнулся Фрол. — Благослови тебя Господь.
- Вооон оно что! — с деланным пониманием кивнул матрос и скрылся.
- Молишься за него? — Яков обиженно посмотрел на Фрола. — Он нас без еды оставил, а ты ему так отвечаешь, будто он нас царским ужином накормил.
- От того, что я ему нагрублю, ужин у нас не появится, только потешу самолюбие его.
- Ну, хотя бы промолчал!
- За обидчиков молиться нужно. Они нашим душам доброе делают. Нас смиряют, это в глазах Господа хорошее, а Он нам за это грех какой-нибудь простит. И потом, если я гневаюсь на кого-то, я себе душу пачкаю. А ради чего? Ради телесного, временного. Немного потерпим, будет у нас хлеб.
- Эх, Фрол Матвеич! Нам бы твоей веры!
- Так и ты верь. Всей душою верь Господу! Он избавит тебя ото всякой беды. А если и не избавит совсем, то поможет тебе справиться с ней.
Через два дня к вечеру пароход пристал к берегу. Фрол прислушался — тихо, только плещет за бортом вода. Открылся люк:
- А ну, контра, вылазьте!
- Прогулка?
- С вещами, мать вашу!
Фрол поморщился, собрал котомку, поднялся по лестнице. Пристань небольшая, тихая. Берега голые, безлесные, только где-то далеко, у самого горизонта, фиолетовой полоской виделся край таёжных чащ.
- Где мы? — спросил Яков.
- Иди, иди, не задавай тут вопросы! — прикрикнул конвоир. — Ишь ты, спрашивает он! Ууу, контра!
По шатким полусгнившим мосткам перешли товарищи на берег, подгоняемые недовольным охранником, поднялись вверх по крутому откосу.
- Во, за нами ишшо и автомобилю прислали! Видно, и вправду важные преступники! — пробормотал в изумлении конвоир.
Открылась дверца потёртого, видавшего виды Роллс-Ройса с опущенной тентованной крышей, появился человек в кожаной куртке.
- Благодарю, товарищ! — властным голосом сказал он охраннику. — Документы на заключённых при вас?
- Так точно! — вытянулся тот.
- Давайте их сюда и можете быть свободны.
- Как свободны? А как же я? Мне приказано сдать заключённых…
- Вы приказ выполнили. Акт вот, возьмите. Подписи, печати, всё как положено. Вы свободны, товарищ.
Конвоир с обескураженным видом взял бумагу. Он так хотел с важностью проехать на служебной машине, а его отправляют с глаз долой, будто маленького ребёнка, мешающего взрослым разговаривать!
- Садитесь, товарищи! — человек в кожанке распахнул дверцы и широким приглашающим жестом показал на них заключённым.
- Что?! — конвоир в изумлении отступил назад. — Товарищи?!
Но его никто не услышал. Все четверо занимали места в автомобиле, и никому не было дела до оставшегося на берегу охранника.
- Почему вы нас так назвали? — спросил Матвей человека в кожаной куртке, севшего за руль. — Может быть, вы обознались? Может быть, вы ждали кого-то другого? Мы ведь…
- Я знаю, кто вы! — легкая улыбка скользнула по губам водителя. — Нам в следственном отделе губчека хорошо известно, кого доставил сегодня пароход. Мы не ошибаемся.
- А… а куда вы нас везёте? — решился спросить Матвей.
- Я не имею приказа разглашать эту информацию.
В голосе кожаного человека был тот вежливый холодок, который отбивает у человека тихого или слабого всякое желание продолжать разговор.
Догорало у горизонта летнее жаркое солнце, от Иртыша тянуло влагой и тиной, стрекотали вдоль дороги кузнечики. Господи, на всё воля Твоя! Неужели Парфёну удалось оправдать их? Неужели скоро свобода? Ведь почему-то назвал их этот человек товарищами… Лишь бы не ошибиться, лишь бы не разочароваться…
Автомобиль, чихая и рыча, покатил среди одноэтажных деревянных домиков, иные из которых сохранили с прежних времён палисадники с кустами сирени и вишни, иные стояли оголённые, без заборов и навесов, будто нищие на базаре.
- Скажите хотя бы, где мы, в каком городе… - тихо попросил Яков.
- В Омске.
И снова тишина. Дома на улице сменились на двухэтажные, добротные. Значит, это Омск, размышлял Фрол. Зимой Каргалов сказал, что Аглая с Аннушкой здесь живут. Увидеться бы с ними…
Автомобиль остановился возле крепкого домика с крыльцом и резным навесом.
- Приехали, товарищи, - вежливо-холодно сказал водитель. — В этом доме вас ждут. Ваши документы там же.
- А вы..? — растерялся Матвей.
- Вы можете пройти в дом. Там вас ждут, - повторил кожаный.
- Спаси, Господи… - сказал Фрол, неумело открывая дверцу.
На крыльце появилась дородная баба в пёстрой блузе и белом фартуке поверх широкой красной юбки. Фрол разочарованно посмотрел на неё — лучше бы это была Аглая!
- Заходите, заходите, ждём! — защебетала льстивым голосом баба. — Вчерась ишшо ждали, а вы вона, сегодня приехали!
Фрол шагнул за нею в серый полумрак сеней.
- Тута лестница, не упадите! Подымайтеся наверх! — щебетала хозяйка. — Фрол Матвеич, вам на эту половину!
Сильная рука толкнула Фрола к закрытой двери, из-под которой выбивалась полоска света.
- А вы, голубчики, в эту комнату! — это уже Якову с Матвеем. - Здеся вам приготовлено спать.
Фрол открыл дверь. В уютной гостиной с фикусом в углу и пухлым диваном у стены мягко светила лампа под абажуром с кистями. Стол посреди комнаты был накрыт бархатной скатертью, в углу висела пустая клетка, в которых обычно держат канареек.
- Фрол!
На свет лампы шагнул человек, которого Фрол сперва не заметил.
- Парфён! — ахнул Фрол. — Ты здесь! Что же ты сам-то… Я ведь, не видя тебя столько времени, тревожиться о тебе начал!
- Не хотел привлекать внимания, чтобы не сказали, что выгораживаю своего дружка. Здоров?
- Слава Богу за всё.
- Нет, Фрол, я знаю, ты и больной так скажешь. Ну-ка, честно отвечай.
- Да здоров, здоров, слава Богу! — засмеялся Фрол. — А вот Якову врача не помешало бы. Как прошлый год избили его в уездной тюрьме, так до сих пор до конца не оправился.
- Будет врач, - пообещал Парфён. — Ну, вот что, Фрол. Не буду здесь долго задерживаться, пора мне. Документы ваши на всех троих вот здесь!
Каргалов положил на стол конверт.
- Спаси тя Христос, Парфён. Если бы не ты…
- Не я, Фрол. Господь Бог всё устроил. И ты сам. Ты спас Михаила, Михаил хотел поблагодарить тебя, узнал о твоей беде, сообщил мне. И мне Господь споспешествовал, помог разоблачить Куровскую.
- Парфён…
- А?
- А Аглая…
- Здесь она, здесь! — радостно засмеялся Парфён. — Ну, я ухожу. А ты… Аглаюшка! Идите уже!
Парфён с мальчишеским радостным хохотом хлопнул Фрола по плечу и выскочил из комнаты, а вместо него в дверях появилась бледная от волнения Аглая. Она прижимала к груди руки, словно стараясь удержать бешено бьющееся сердце.
- Аглая… - голос Фрола внезапно осип.
- Фролушка…
А в полумраке коридора утирала слёзы Анюта. Слезы радости от встречи с родным тятей и слёзы горечи и тоски от долгой разлуки с любимым Митькой.
Продолжение следует... (Главы выходят раз в неделю, обычно по воскресеньям)
Предыдущие главы: 1) В пути 56) Преображение
Если по каким-то причинам (надеемся, этого не случится!) канал будет
удалён, то продолжение повести ищите на сайте Одноклассники в группе Горница https://ok.ru/gornit