Телефонный звонок выдернул Марину из тягучей, серой дремы. Она сидела в старом родительском кресле, укутавшись в мамин плед, и смотрела в никуда. Девять дней. Уже девять дней, как мамы не стало. Квартира, еще недавно наполненная ее тихим шарканьем, запахом валокордина и свежезаваренного шиповника, теперь казалась гулкой и пустой. Родственники, отбыв повинность на поминках, разъехались, оставив после себя гору грязной посуды и ощущение еще большей тоски.
На экране высветился брат. Стас. Марина вздохнула и провела пальцем по экрану.
– Да, Стас.
– Привет. Ты как там? – голос в трубке звучал бодро, почти неуместно.
– Нормально. Посуду вот перемыла. Сижу.
– Слушай, Марин, мы тут со Светой подумали… Нам поговорить надо. Насчет квартиры. Мы подъедем через часик, ладно? Не жди, мы со своим.
Он не спрашивал, он ставил перед фактом. Как всегда. Марина молча нажала отбой. Ну конечно. Квартира. Что же еще. Сороковины ждать никто не собирался. Она поднялась, прошлась по единственной комнате. Вот диван, на котором она спала последние шесть лет, с тех пор как вернулась к родителям. Сначала, чтобы помочь с отцом, потом, после его ухода, чтобы не оставлять маму одну. Вот мамина кровать у окна. Письменный стол, заваленный квитанциями и ее рабочими бумагами – она работала удаленно, бухгалтером на нескольких небольших фирмах. Однушка. Их маленькая крепость.
Через час в дверь позвонили. На пороге стоял Стас, высокий, немного сутулый, и его жена Света, маленькая, юркая, с цепким взглядом, который моментально обежал скромную обстановку. В руках у Светы был торт в яркой коробке. Фальшивая нота в траурной тишине.
– Привет, сестренка, – Стас неловко обнял Марину за плечи. – Вот, к чаю решили взять.
– Проходите, – безэмоционально ответила она.
На кухне, за маленьким столом, стало тесно. Света сразу взяла на себя роль хозяйки: достала из коробки торт, заглянула в шкафчик в поисках тарелок, засуетилась у чайника. Марина молча наблюдала за ней, чувствуя, как внутри нарастает холодное раздражение. Эта женщина была здесь чужой. Она не знала, в какой кружке мама любила пить чай, не знала, что сахарница всегда стоит на второй полке слева.
– Ну что, как ты тут одна? Справляешься? – начал Стас, размешивая сахар в чашке.
– Справляюсь. А куда деваться.
– Да уж, навалилось на тебя, – поддакнула Света, отрезая себе кусок торта. – Мы вот тоже, знаешь, переживаем. Но жизнь продолжается. Надо решать дела.
Марина поставила свою чашку на стол. Она не хотела этого чая, не хотела этого торта. Она хотела, чтобы они ушли.
– Какие дела, Света? Маму только похоронили.
– Ну, какие… Имущественные, – Света посмотрела на мужа, и тот, поймав ее взгляд, откашлялся и принял серьезный вид.
– Марин, квартира теперь, получается, наша общая. Пополам. Надо решать, что с ней делать. Нам с ипотекой рассчитаться надо, да и расширяться пора, дети растут.
– Я понимаю, – медленно проговорила Марина. – Я думала об этом. Я могу выкупить вашу долю. Возьму кредит, продам дачу, что от бабушки осталась…
– Выкупить? – Света хмыкнула и отложила вилку. – Это хорошо, конечно. Только тут есть один нюанс.
Марина напряглась. Она знала, что простой разговор не получится. Нюансы у Светы всегда были с двойным дном.
– Какой еще нюанс?
Стас снова посмотрел на жену, словно ища поддержки. Она едва заметно кивнула.
– Понимаешь, Марин… Ты тут жила. Долго жила. Сначала с родителями, потом вот с мамой. Шесть лет. А то и больше.
– Я не жила, Стас. Я ухаживала за ними. Отец последние два года почти не ходил. А мама… ты же знаешь, как ей было плохо после его смерти.
– Мы все знаем, – торопливо вставила Света. – Мы очень тебе благодарны. Мы же деньги высылали. Каждый месяц.
Марина горько усмехнулась. «Деньги». Пять тысяч, которые они переводили, едва покрывали расходы на лекарства. Но она не стала спорить.
– Ну так вот, – продолжил Стас, набравшись смелости. – Ты жила здесь, за квартиру не платила. Коммуналку, понятно, оплачивала, но за аренду-то нет. Мы тут со Светой прикинули… Рыночная стоимость аренды такой квартиры, ну, тысяч двадцать пять в месяц. Минимум.
У Марины перехватило дыхание. Она смотрела на брата, и не узнавала его. Это говорил не Стас, ее родной брат, с которым они в детстве строили шалаши из стульев. Это говорил чужой, расчетливый мужчина, повторяющий слова своей жены.
– Аренда? Ты сейчас серьезно? Я жила с нашей мамой. Я мыла ее, кормила, возила по врачам. Я ночами не спала, когда у нее давление скакало. Какая аренда, Стас? Ты в своем уме?
– А мы работали! – взвилась Света. – Мы ипотеку тянули! Мы не могли себе позволить сидеть дома! А ты не работала…
– Я работала! – почти выкрикнула Марина. – Я ночами сидела за своими отчетами, чтобы хоть какую-то копейку заработать! Чтобы не только на лекарства хватало, но и на фрукты для мамы, на хороший творог!
– Это все лирика, – отрезал Стас, и его голос стал жестким, чужим. – Есть факты. Ты шесть лет пользовалась жилплощадью. Бесплатно. Мы посчитали. Двадцать пять тысяч в месяц умножаем на двенадцать месяцев и на шесть лет. Получается миллион восемьсот. Это твой долг перед нами. За проживание.
Миллион восемьсот. Цифра повисла в воздухе на маленькой кухне, смешавшись с запахом валокордина. Марина смотрела то на брата, то на его жену. Они сидели с прямыми спинами, с лицами, полными праведного негодования. Они действительно верили в то, что говорили. Верили, что она им должна.
– То есть, вы хотите, чтобы я, выкупая вашу долю, сначала отдала вам этот… «долг»? – тихо, почти шепотом спросила она.
– Ну да. Это же справедливо, – уверенно кивнула Света. – Ты пользовалась, а мы, можно сказать, теряли выгоду. Мы могли бы эту квартиру сдавать все эти годы.
– Сдавать? С мамой внутри? – в голосе Марины зазвенел металл.
– Ну, можно было бы сиделку нанять, – не моргнув глазом, парировала Света. – А мама бы пенсию свою на это тратила.
– У мамы пенсия была четырнадцать тысяч! Какая сиделка, Света?!
Марина встала. Голова кружилась. Она подошла к окну и вцепилась пальцами в холодный подоконник. За окном шел мелкий, нудный дождь. Такой же серый и безысходный, как то, что сейчас творилось у нее в душе. Предательство. Вот как это называется. Не от чужих людей, от родного брата.
Она вспомнила тот день, когда перевезла свои вещи обратно. Отец только-только ушел, мама сидела на диване, маленькая, ссохшаяся, и смотрела в одну точку. Стас приехал на похороны, похлопал Марину по плечу и сказал: «Ты уж тут с ней побудь, ладно? А то одна она совсем раскиснет. Мне на работу надо, у нас проект горит». И уехал. Он не спросил, как она будет жить. Он не спросил, сможет ли она совмещать уход за матерью и работу. Он просто переложил на нее всю ответственность и уехал строить свою жизнь. И она осталась. Бросила съемную комнату, уволилась с офисной работы, нашла подработку на дому. Она ни разу не пожалела. Это была ее мама.
А теперь ей выставили за это счет.
– Я не буду платить вам никаких денег, – повернувшись к ним, твердо сказала Марина.
– Ах, вот как! – Света подскочила. – Значит, по-хорошему ты не хочешь? Значит, будем через суд! И суд будет на нашей стороне! Любой юрист скажет, что ты неосновательно обогатилась за наш счет!
– Сядь, Света, – Стас дернул жену за рукав. Он смотрел на сестру, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на стыд, но тут же погасло. – Марин, ну зачем сразу в крайности? Давай договоримся. Мы же родные люди.
– Родные люди не выставляют друг другу счета за любовь и заботу, – отрезала Марина. – Вы хотите говорить фактами? Хорошо. Давайте поговорим фактами.
Она прошла в комнату. В углу стоял старый, еще отцовский, секретер из темного дерева. Мама хранила в нем все важные документы. Марина выдвинула верхний ящик, достала пухлую папку. Руки слегка дрожали. Она вернулась на кухню и выложила папку на стол перед ошарашенным братом и его женой.
– Вы говорите, я тут жила бесплатно? Пользовалась благами? А вы помните, что было с этой квартирой три года назад?
Стас нахмурился, пытаясь вспомнить.
– Нет. А что было?
– А я напомню. Был прорыв трубы. Стояк в стене лопнул. Залило не только нас, но и соседей снизу. Две квартиры. Помните, я звонила вам ночью, просила о помощи?
Лицо Стаса медленно начало меняться. Он вспомнил.
– А ты что мне тогда ответил? – не унималась Марина, ее голос набирал силу. – Ты сказал: «Марин, ну я-то что сделаю? У меня с утра совещание, да и денег сейчас нет совсем, мы машину в кредит взяли. Ты уж там как-нибудь сама разберись». Помнишь?
Стас молчал, опустив глаза в свою чашку с недопитым чаем.
– Так вот, я разобралась. «Как-нибудь сама». А знаете, что это было, это «как-нибудь»? Это вскрытые стены. Это сорванные полы. Это замена всей сантехники, всей электрики, потому что провода замкнуло. Это выравнивание стен, новая стяжка, новые обои, новый линолеум. Это ремонт у соседей снизу. Полный. Капитальный.
Она открыла папку. Сверху лежал договор с ремонтной бригадой. Под ним – товарные чеки на стройматериалы. Толстая пачка. Дальше – расписки от соседей о получении денег и отсутствии претензий. И в самом низу – два документа. Кредитный договор с банком на ее имя. И квитанция о его полном погашении месяц назад.
– Вот, смотрите. Читайте, – она пододвинула папку к брату. – Вот общая смета. Восемьсот семьдесят тысяч рублей. Это без учета ремонта у соседей, там еще двести тридцать набежало. Итого, миллион сто. Я взяла кредит. На себя. И три года, Стас, три года я выплачивала его, отказывая себе во всем. Я сидела ночами, брала любую подработку, чтобы успеть в срок. Чтобы мама жила в нормальных условиях, в сухой, чистой квартире, а не в развалинах с грибком на стенах. Чтобы вас не беспокоить. Вы же машину в кредит взяли.
Света выхватила из папки листок со сметой. Ее глаза забегали по строчкам. Стас взял кредитный договор. На кухне повисла звенящая тишина, нарушаемая только тиканьем старых часов-ходиков в комнате.
– Так что, кто кому еще должен? – тихо спросила Марина. Она больше не чувствовала гнева. Только опустошение и горькую усталость. – Вы хотите половину квартиры? Хорошо. По закону она ваша. Но квартира, в которой мы сейчас сидим, стоит на рынке гораздо дороже, чем та развалюха, что была здесь три года назад. И это моя заслуга. Мои деньги. Мои нервы.
Она посмотрела прямо в глаза брату.
– Поэтому будет так. Я выкупаю вашу долю. Оценщик назовет рыночную стоимость. И из вашей половины я вычту ровно половину стоимости ремонта. Пятьсот пятьдесят тысяч рублей. Это справедливо. Это по фактам, как вы любите. И никаких разговоров о моем «долге» за проживание я больше слышать не хочу. Иначе эту папку увидит мой юрист. И тогда уже мы будем в суде считать, кто и на сколько «неосновательно обогатился».
Света открыла рот, чтобы что-то сказать, но Стас поднял на нее тяжелый взгляд, и она осеклась. Он медленно положил договор на стол. В его глазах больше не было самоуверенности. Только растерянность и запоздалый стыд. Он посмотрел на сестру, на ее уставшее, повзрослевшее лицо, на руки, сжимающие край стола, и, кажется, впервые за много лет по-настоящему ее увидел. Не просто сестру, которая всегда рядом, всегда поможет, а отдельного человека, который тащил на себе неподъемный груз, пока он жил своей комфортной жизнью.
– Хорошо, – глухо произнес он, не глядя на жену. – Как скажешь.
Света вскочила, с шумом отодвинув стул.
– Стас! Ты что?! Мы же договаривались!
– Я сказал, хорошо, – повторил он, поднимаясь. – Пойдем.
Они уходили молча. Света на пороге бросила на Марину злой, испепеляющий взгляд. Стас не обернулся. Дверь захлопнулась.
Марина осталась одна. Она медленно собрала документы обратно в папку, убрала ее в секретер. Подошла к столу, взяла нетронутый кусок торта и выбросила его в мусорное ведро. Потом налила себе полную кружку горячего чая, села в старое мамино кресло и, глядя на дождь за окном, впервые за девять дней заплакала. Она плакала не от горя и не от обиды. Она плакала от страшной, всепоглощающей усталости. Битва была выиграна. Но в этой битве она окончательно потеряла брата. Впереди была новая, одинокая жизнь в этой квартире, за которую было заплачено слишком дорого. Не только деньгами.
Читайте также: