Сон был тяжелым, как свинцовая плита. Лилия ворочалась на узком диване в углу единственной комнаты, пытаясь укрыться от назойливого утреннего света, пробивавшегося сквозь щель в шторах. Голова гудела после вчерашнего аврала в агентстве недвижимости – три сложные сделки подряд, нервные клиенты, горы бумаг. Единственное спасение – сегодня суббота. Можно выспаться, потом медленный завтрак с мужем, может, даже прогулка в парк, если погода позволит. Она потянулась, нащупывая место рядом, но простыня была холодной и пустой. «Сергей…» – прошептала она сквозь сонную дымку. Где он?
И в этот миг на нее обрушился ледяной ад.
Не просто брызги, не стакан воды – целый поток, хлынувший с такой силой, что сбил дыхание. Ледяная волна накрыла с головой, залила глаза, нос, рот, хлестнула по телу сквозь тонкую ночную рубашку. Лилия вскрикнула, инстинктивно вскочила, спотыкаясь о мокрые простыни, и шлепнулась на пол. Сердце бешено колотилось, холод парализовал, зубы выстукивали дробь. Она отчаянно пыталась стереть воду с лица, откашляться, понять, что происходит.
Стояла Тамара Петровна, мать Сергея. В ее руках болталось пустое пластиковое ведро. На лице – не раскаяние, не шок, а… удовлетворение? Нет, даже торжество. Холодная, злобная усмешка кривила ее тонкие губы.
– Проснулась, принцесса? – голос свекрови звучал неестественно громко в тишине квартиры. – Девять часов! Пора вставать! У нормальных людей день начинается раньше! А то как кошка, дрыхнешь до полудня!
Лилия сидела на мокром полу, дрожа всем телом, не в силах вымолвить ни слова. Вода стекала с ее волос, образовывая лужицы на линолеуме. Холод проникал в кости, сменяясь жгучим приливом ярости. Она смотрела на Тамару Петровну широко раскрытыми, полными непонимания и ужаса глазами.
– Ты… что ты наделала? – наконец вырвалось у нее хриплым шепотом.
– Что наделала? – свекровь поставила ведро с грохотом. – Воспитательный момент устроила! Хватит валяться! Вон, посмотри, сколько дел! Квартира – свинарник! Сергей на работе с утра пашет, а его законная супруга нежится! Не порядок!
Лилия попыталась встать, но ноги подкосились. Она схватилась за край дивана, мокрый и холодный. Вся постель была залита. Подушка, одеяло – все промокло насквозь.
– Ты с ума сошла? – голос Лилии окреп, дрожь в нем теперь была от бешенства. – Это же… это же просто жестоко! Я спала! Ты могла… могла что угодно! Испугать до смерти! Я могла захлебнуться!
– Ой, не драматизируй! – фыркнула Тамара Петровна, заламывая руки. – Водичка прохладная, бодрящая! В мои годы в пять утра уже на ногах, корову доила, телят кормила! А вам, городским неженкам, лишь бы поспать! Вон, Сергей-то мой не жалуется, вкалывает!
– Сергей вкалывает? – Лилия с трудом поднялась, опираясь о стену. Мокрая рубашка липла к телу. – А кто оплачивает эту твою «комфортную жизнь» здесь, в городе? Кто платит за продукты, за лекарства, которые ты тоннами скупаешь? Чьи деньги ты тратишь на свои бесконечные «нужны»? Мои, Тамара Петровна! Мои! Сергей последние три месяца на полставки! Его зарплаты хватает только на сигареты и пиво с мужиками!
Лицо свекрови исказилось злобой.
– Ага! Вот она, правда-то вылезла! Деньги! Все у тебя на деньгах! Думаешь, коль копейку заработала, так и царица! Мой Сереженька – золотой человек! Он душевный! А ты – расчетливая стерва! Деньги подсчитываешь, как я тебе дышу! Я мать! Я имею право жить у сына!
– Жить? – Лилия засмеялась, но смех звучал истерично. – Ты не живешь, ты терроризируешь! Ты поселилась здесь три месяца назад, «пока квартиру в деревне продадут». Продала! Деньги куда-то «вложила» и теперь сидишь на нашей шее! В однушке! Где каждый твой вздох, каждое твое слово – у меня над ухом! Ты смотришь телевизор на полную громкость с утра до ночи! Ты лезешь в наш холодильник, в наши вещи! Ты учишь меня, как жить с твоим сыном! А теперь вот… это! – она тряхнула мокрыми волосами, брызги полетели.
– А ты думаешь, мне сладко? – взвизгнула Тамара Петровна. – Жить в одной комнате с тобой? Ты Сережу от меня отрываешь! Настраиваешь против родной матери! Не разрешаешь ему со мной нормально поговорить! Все время вместе где-то шляетесь, а я тут одна, как сирота казанская!
– Мы не шляемся! Мы работаем! А вечером хотим побыть вдвоем! Хотя бы час! Но нет! Ты всегда тут как тут! Своими сплетнями, советами, нытьем! Ты не даешь нам дышать! – Лилия чувствовала, как слезы гнева и обиды подступают к горлу, смешиваясь с ледяной водой, стекающей по спине. – И сегодня… сегодня ты перешла все границы. Это уже не просто бытовое свинство. Это… это нападение.
– Нападение? – свекровь язвительно усмехнулась. – Ой, бедненькая! Потерпи! Не нравится – съезжай! Мой сын без тебя проживет! Ему нужна настоящая женщина, хозяйка, а не какая-то офисная крыса, которая только и умеет, что бумажки тыкать!
Дверь щелкнула. На пороге замер Сергей, держа в руках пакет с ароматными булками. Его улыбка мгновенно сползла с лица, сменившись шоком. Он окинул взглядом сцену: жена – мокрая, дрожащая, с бешеным взглядом, стоит посреди лужи; мать – с вызовом, с пустым ведром в руке; промокшая постель.
– Что… что здесь происходит? – растерянно спросил он, роняя пакет. Булки покатились по мокрому полу.
– Спроси у своей драгоценной мамочки! – выкрикнула Лилия, указывая дрожащим пальцем на свекровь. – Она решила меня… разбудить! Весомым аргументом! Ведром ледяной воды! Пока ты хлебушка добывал!
Сергей побледнел. Он перевел взгляд с мокрой жены на мать.
– Мама… это правда? Ты… ты что, Лилию водой облила? Пока она спала?
Тамара Петровна вдруг изменилась в лице. Торжество сменилось на обиженную жертвенность. Она схватилась за сердце.
– Сереженька, родной! Да она все врет! Я просто… просто хотела постель поправить! Ведро случайно опрокинулось! Совсем чуть-чуть водички пролилось! А она как закричит, как набросится! Оскорбляет меня, старую больную женщину! Гонит из дома родного сына! Хочет, чтоб я на улице сгинула!
– Чуть-чуть? – задохнулась Лилия, показывая на промокший насквозь диван, на лужу вокруг себя, на свою мокрую одежду. – Сергей, посмотри! Это не «чуть-чуть»! Она специально! Она стояла и ухмылялась! Она сказала, что это «воспитательный момент»! За то, что я «дрыхну» до девяти!
Сергей растерянно смотрел то на мать, которая теперь делала вид, что еле дышит и готова упасть в обморок, то на жену, с которой струйками текла вода, а в глазах горел ледяной огонь. Он привык к их стычкам, к взаимному недовольству, но это… Это было за гранью.
– Мама… – он начал неуверенно, – как ты могла? Даже если… если ведро опрокинулось… как можно было на спящего человека? Лилию же простудить можно! Шок получить!
– Вот видишь! – вскрикнула Тамара Петровна, указывая на сына. – Она тебе уже мозги запудрила! Ты ей веришь, а не родной матери! Я же ненароком! Она сама виновата – спит, как убитая, не слышит ничего! Могла бы и проснуться, когда я ведро несла! А теперь меня, старуху, терроризирует! Выгонит на улицу! Умру я тут у вас, с голоду, на холоде! – Она начала громко всхлипывать, утирая несуществующие слезы уголком фартука.
Лилия смотрела на этот спектакль с отвращением. Холод сменился жаром негодования. Она больше не могла.
– Хватит! – ее голос, неожиданно тихий и твердый, перекрыл всхлипы свекрови. – Хватит лжи, хватит истерик. Сергей, я сейчас пойду в ванную, согреюсь. А пока я там… – она посмотрела ему прямо в глаза, – ты решай. Решай раз и навсегда. Кто в этом доме? Кто твоя семья? Она… – кивок в сторону матери, – или я? Потому что я больше не вынесу ни одного дня с этим… с этим человеком под одной крышей. А тем более после… этого. – Она обвела рукой мокрый хаос. – Выбери. Или она сегодня же съезжает. Или… или съезжаю я. Но жить так больше не буду. Ни минуты.
Не дожидаясь ответа, Лилия, стиснув зубы, чтобы они не стучали, гордо, насколько это было возможно в мокрой ночнушке, прошла мимо ошеломленного мужа и рыдающей свекрови в направлении ванной. Дверь захлопнулась с резким звуком.
В комнате повисла тягостная тишина, нарушаемая только приглушенными всхлипами Тамары Петровны. Сергей стоял как вкопанный, глядя на булки, плавающие в луже у его ног. Лицо матери, искаженное гримасой обиды и злорадства («Ну, посмотрим, кого он выберет!»), и образ жены – униженной, мокрой, но не сломленной – боролись в нем. Он впервые увидел не просто бытовую склоку, а настоящую жестокость, исходящую от самого близкого человека. И страх. Страх потерять Лилию.
В ванной Лилия включила воду погорячее. Пар быстро заполнил маленькое помещение. Она стояла под почти обжигающими струями, пытаясь согреться, но дрожь шла изнутри. Не от холода. От предательства. От унижения. От осознания, что человек, который должен был стать семьей, способен на такую низость. Слезы наконец хлынули, смешиваясь с водой. Она плакала тихо, чтобы не услышали снаружи, чтобы не дать им этого удовлетворения.
Она вспомнила, как все начиналось. Сначала Тамара Петровна приехала «на недельку», пожаловаться на соседку и продать козу. Потом задержалась – «документы задерживают». Потом продала дом в деревне за бесценок какому-то сомнительному типу, вложила деньги в «супер-выгодный проект» подруги, который лопнул через месяц. И осталась… с ними. В их маленькой однушке. В комнате, где диван был их кроватью, а обеденный стол – рабочим местом Лилии по вечерам. Личного пространства не было вообще. Каждый взгляд свекрови, каждое ее замечание («Ой, Лили, борщ твой сегодня пересоленный!», «Сережа, посмотри, как она пол помыла – пятна остались!», «Детей заводить надо, а не по кафе да кино шляться!») были иглой. Но Лилия терпела. Ради Сергея. Потому что он просил: «Она же мама, ей некуда больше деваться. Потерпим как-нибудь». Она старалась быть вежливой, помогала, покупала лекарства, водила к врачам. А в ответ – зависть, враждебность, постоянные попытки поссорить ее с мужем. И вот теперь… ведро воды. Последняя капля. Вернее, целый потоп.
Она вытерлась, надела халат. Волосы были мокрыми, но она не стала сушить их. Вышла. В комнате было тихо. Тамара Петровна сидела на своем раскладном кресле у окна, демонстративно уткнувшись в телевизор, громкость которого была приглушена до минимума. Сергей убирал мокрые простыни. Он не смотрел на нее.
– Ну? – спросила Лилия спокойно. Слишком спокойно.
Сергей вздрогнул. Он медленно обернулся. В его глазах читалась мука.
– Лиль… – начал он. – Мама… она… она сказала, что это был несчастный случай. Что она споткнулась…
– И ты ей веришь? – перебила Лилия. Ее голос был ледяным. – Ты видел постель? Ты видел меня? Ты слышал, что она кричала? «Проснулась, принцесса?» Это слова человека, который «споткнулся»? Сергей, хватит врать самому себе. Хватит закрывать глаза. Твоя мать – жестокая, эгоистичная женщина. И она ненавидит меня. До такой степени, что готова на физическое унижение. И ты… ты позволяешь ей это. Своим бездействием. Своими попытками «не замечать» и «помирить».
– Что ты хочешь, чтобы я сделал? – вырвалось у него, в его голосе зазвучали нотки отчаяния и… раздражения. – Выгнать ее на улицу? Она же старая! У нее никого нет!
– А у нас есть? – резко парировала Лилия. – У нас есть своя жизнь, Сергей! Которую она методично разрушает! У нас нет детей именно потому, что в этой клетке, с твоей матерью, я не могу даже думать о ребенке! У меня работа, на которой я должна быть в форме, а не в стрессе из-за домашнего кошмара! И сегодня… сегодня она не просто испортила постель. Она меня унизила. Облила, как дворовую собаку. И ты стоишь и говоришь о «несчастном случае»? – Она сделала шаг к нему. – Знаешь что? Не надо. Не надо тебе ничего делать. Я все сделаю сама.
Она прошла к тумбочке, где стоял ее ноутбук, достала смартфон.
– Что ты делаешь? – насторожился Сергей. Тамара Петровна приглушенно фыркнула у окна.
– Что делает юрист, когда на него совершено нападение? – спросила Лилия, не глядя на него, набирая номер. – Фиксирует факт. И привлекает свидетелей. Алло? Да, это квартира пять. Да, по адресу Лесная, двенадцать. Да, нужно срочно. Спасибо.
Она положила трубку. Сергей смотрел на нее как на привидение.
– Ты… ты полицию вызвала? На маму?!
– На человека, совершившего противоправное действие в моем доме, – холодно поправила Лилия. – Да. Я вызвала участкового. И скорую. Мне нужна фиксация побоев. Вернее, последствий нападения. И медосвидетельствование. Для суда.
– СУДА?! – заорал Сергей. – Лилия, ты с ума сошла?! Какие побои?! Какое нападение?! Это же мама! Незначительный бытовой конфликт!
– Облить спящего человека ведром ледяной воды – это не «незначительный бытовой конфликт», Сергей, – сказала Лилия, глядя ему прямо в глаза. – Это статья. Оскорбление. Мелкое хулиганство. А если я завтра с воспалением легких окажусь в больнице – то и причинение вреда здоровью легкой тяжести. Умышленное. Свидетели? Вот ты. И она сама. Запись с моих слов участковый оформит. И медэксперт зафиксирует мой стресс, переохлаждение. Этого достаточно для заявления. А дальше… – она посмотрела на побледневшую Тамару Петровну, которая перестала делать вид, что смотрит телевизор, – дальше – суд. Или… или добровольное возмещение морального вреда и немедленное съезжание из моей квартиры. Навсегда. Без права переписки.
– Твоей квартиры? – взвизгнула свекровь, вскакивая. – Это квартира моего сына!
– Нет, Тамара Петровна, – Лилия улыбнулась ледяной улыбкой. – Квартира оформлена на меня. Дарственная от моей бабушки. Сергей здесь просто прописан. Так что юридически – это моя собственность. И я имею полное право не пускать сюда людей, которые мне угрожают и устраивают дебоши. Или ты хочешь проверить это в суде? С повесткой? С публикацией решения? Со всеми твоими деревенскими узнают, как ты здесь «гостила».
Тамара Петровна открыла рот, но звук не издала. Ее лицо стало землистым. Она посмотрела на сына.
– Сережа! Да скажи же ей! Не допусти! Она же меня в тюрьму упечет! Или на улицу выкинет! Родной сынок!
Сергей стоял, опустив голову. Борьба на его лице была мучительной. Мать… и жена. Жестокость матери… и холодная, беспощадная решимость жены, которую он впервые видел такой. Он понимал – Лилия не блефует. Она действительно выгонит мать и подаст в суд. И выиграет. Он знал ее профессионализм.
– Мама… – его голос сорвался. – Мама, ты… ты действительно специально? Специально облила Лилию?
– Я же… я же не хотела… – начала было Тамара Петровна, но увидев каменное лицо сына, сникла. – Ну… она меня довела! Постоянно! Все время! Взгляд такой… презрительный! Как на деревенщину! Думает, коль деньги есть, так и хозяйка! А я… я мать!
– Этого достаточно, – тихо сказал Сергей. Он поднял голову. В его глазах была боль, но и какое-то решение. – Этого более чем достаточно. Мама, ты… ты не можешь здесь оставаться. Ты перешла черту. Такую черту, за которую… – он замолчал, сглотнув ком в горле. – Собирай вещи. Сейчас. Пока не приехали участковый и скорая. Я… я найду тебе комнату. Съем. На первое время. Потом… потом разберемся.
– Сынок! Родной! Да как ты можешь?! – завопила Тамара Петровна, бросаясь к нему. – Она тебя опутала! Колдунья! Она меня губит! Твою родную мать гонишь?!
– Ты сама себя погубила, мама! – вдруг резко крикнул Сергей, отстраняясь от ее объятий. В его голосе прорвалась накопившаяся годами усталость и горечь. – Ты сама! Своей злобой, своими интригами! Лилия терпела тебя! Терпела твои выходки! Помогала тебе! А ты?! Ведро воды! На спящего человека! Это… это бесчеловечно! Я не могу это защищать! Не могу! Собирай вещи. Быстро.
Лилия молча наблюдала за этой сценой. В ней не было радости. Была пустота и леденящая усталость. Она подошла к окну, отвернувшись. Слышала, как Тамара Петровна, всхлипывая теперь уже по-настоящему, швыряет вещи в свою старую сумку. Слышала, как Сергей, глухо ругаясь, помогает ей, его голос дрожал. Она не оборачивалась. Она смотрела на улицу, на редких прохожих. Мир казался каким-то чужим и далеким.
Через двадцать минут, когда раздался звонок в дверь (скорая и участковый прибыли почти одновременно), в квартире царило гнетущее молчание. Вещи Тамары Петровны были собраны. Она сидела на своем кресле, съежившись, старушечья и вдруг очень маленькая, но в ее глазах все еще тлела злоба. Сергей стоял у двери, бледный, не решаясь открыть.
Лилия вздохнула и сама пошла открывать. Она быстро объяснила ситуацию участковому – молодому, серьезному лейтенанту – показала мокрые следы, мокрую постель, скомканную в углу, описала действия свекрови, сославшись на мужа как свидетеля словесной перепалки после инцидента. Подчеркнула, что чувствует себя плохо, переохладилась, испытывает сильнейший стресс. Попросила зафиксировать факт и направить ее на медицинское освидетельствование.
Участковый внимательно слушал, делал пометки в блокноте, кивал. Осмотрел место «происшествия». Задал несколько вопросов Тамаре Петровне, которая, всхлипывая, бормотала что-то про «несчастный случай» и «неправду». Он вежливо, но твердо попросил ее документы.
Фельдшер скорой помощи, миловидная женщина лет сорока, пока участковый разговаривал со свекровью, осмотрела Лилию: померила давление (повышенное), температуру (низковатая), послушала легкие. Констатировала признаки переохлаждения и острого стресса. Выписала направление в поликлинику для детального осмотра и предложила госпитализацию «для наблюдения», от которой Лилия вежливо отказалась.
– Я понимаю, что это семейная ситуация, – сказал наконец участковый, обращаясь ко всем, но глядя на Сергея, – но факт противоправных действий налицо. Гражданка Егорова (он посмотрел в паспорт Тамары Петровны) признает, что опрокинула ведро воды на спящую гражданку… – он уточнил фамилию Лилии, – Иванову. Мотивы… – он пожал плечами, – неважны в данном контексте для первичного оформления. Последствия – материальный ущерб (постельное белье, возможно, покрывало), моральный вред, потенциальный вред здоровью. Я составлю протокол об административном правонарушении по статье «Мелкое хулиганство». И… – он посмотрел на Лилию, – учитывая ваши слова и состояние, я обязан разъяснить вам право подать заявление в суд о возмещении морального вреда и материального ущерба. А также направить материал для оценки возможности возбуждения дела по статье «Побои» или «Причинение вреда здоровью», если медицинское заключение подтвердит последствия переохлаждения.
Тамара Петровна завыла.
– Не надо в суд! Я заплачу! За белье заплачу! Только не в суд! Сыночек, скажи!
Сергей молчал, глядя в пол. Лилия чувствовала его взгляд на себе, полный немого вопроса и упрека. Она встретила его глаза.
– Я не буду подавать заявление в полицию о побоях. Сейчас, – сказала она четко, глядя на участкового. – При условии, что гражданка Егорова немедленно покинет мою квартиру. Навсегда. И возместит стоимость испорченного постельного белья. И подпишет расписку, что добровольно съезжает и обязуется не беспокоить меня и не появляться здесь без моего личного приглашения. Если эти условия будут нарушены – я немедленно обращусь в суд со всем пакетом документов, включая ваш протокол и медицинское заключение. И буду требовать уже не только возмещения ущерба за белье, но и значительной компенсации морального вреда. За публичное унижение. За стресс. За угрозу здоровью.
Участковый кивнул, понимающе.
– Это ваше право, гражданка Иванова. Я зафиксирую ваше заявление о факте и ваше решение не подавать заявление *сейчас* в рамках уголовного дела. Но протокол об административном правонарушении будет составлен. И ваши условия… – он посмотрел на Тамару Петровну, – они разумны в данной ситуации. Гражданка Егорова, вы согласны? Немедленно покинуть квартиру, возместить ущерб за белье и подписать расписку о нежелательности вашего дальнейшего визита?
Тамара Петровна, поняв, что «тюрьмы» не будет, но «откуп» неизбежен, а жить здесь больше нельзя, кивнула, утирая нос.
– Согласна… – прохрипела она. – Только бы без суда…
Участковый достал бланки. Процедура заняла еще полчаса. Составили протокол. Тамара Петровна, дрожащей рукой, написала расписку под диктовку участкового («Я, Егорова Т.П., добровольно покидаю квартиру №5 по адресу…, принадлежащую Ивановой Л.Д., обязуюсь не беспокоить ее, не появляться по данному адресу без ее личного приглашения…»). Лилия назвала примерную стоимость комплекта постельного белья – Тамара Петровна, скрипя зубами, отсчитала деньги из своей потрепанной сберкнижки. Сергей молча наблюдал, его лицо было каменным.
Когда все бумаги были подписаны, участковый и фельдшер ушли, пожелав Лилии скорейшего выздоровления. В квартире снова остались трое. Гнетущая тишина.
– Ну… – сказала Тамара Петровна, поднимая свою сумку. Она не смотрела ни на сына, ни на невестку. – Поехали, что ли, Сереженька? Куда ты меня пристроил-то?
Сергей молча взял ее нехитрый багаж. Он посмотрел на Лилию. В его взгляде была пропасть. Боль, стыд, обида, непонимание.
– Я… я отвезу ее. В хостел. Нашел свободную комнату на неделю. Потом… потом подыщем что-то. – Он сделал шаг к двери, потом обернулся. – Лиль… я… – он искал слова, но не нашел. – Я вернусь. Поговорим.
Лилия ничего не ответила. Она просто стояла посреди своей, наконец-то освобождающейся, но такой опустошенной квартиры, и смотрела, как дверь закрывается за ее мужем и его матерью. Звук щелчка замка прозвучал невероятно громко.
Она опустилась на единственный свободный стул. Дрожь снова пробежала по телу, но теперь это была дрожь опустошения. Она выиграла битву. Изгнала врага. Отстояла свою территорию. Но какой ценой? Образ Сергея, уходящего с матерью, с его каменным, отчужденным лицом, стоял перед глазами. Выдержит ли их брак этот ледяной душ? Она не знала. Она знала только одно: терпеть больше нельзя. Никогда. Ни за что. И это осознание было горьким, но единственно верным. Она закрыла глаза, слушая тиканье часов в тишине опустевшей квартиры. Первой за долгие месяцы тишины.
Похожие публикации: