Лунная база «Зенит». Лаборатория модуля «Ковчег».
Воздух в лаборатории был стерильным и безжизненным, как и всё на базе «Зенит». Он пах озоном от перегруженной техники и сладковатой горечью перегоревшего кофе. Кирилл стоял перед стеной из голографических экранов, уставясь в мерцающие синим и зелёным молекулярные модели. Они висели в невесомости, идеальные, безупречные и абсолютно бесполезные.
Его палец дернулся, и он смахнул всё это в небытие одним резким жестом. Модели рассыпались на пиксельную пыль.
— Опять тупик? — раздался спокойный голос с порога.
Лена парила в дверном проёме, зацепившись носком за поручень. В её руках парила же пара кофейных колб. — Твой лимит на самобичевание сегодня исчерпан. Держи.
Она легким толчком отправила одну колбу через комнату. Кирилл поймал её машинально, даже не взглянув.
— Это не тупик, Лена. Это обрыв. Пропасть. — Он оттолкнулся от консоли и поплыл к центру модуля, к главному рабочему столу. На нём под кристаллическим колпаком покоился образец нового нанокомпозита. С виду — просто матово-серый цилиндрик. — Он должен был выдерживать давление нейтронной звезды. А он рассыпался от простого скачка напряжения в сети. Мечта о варп-двигателе... просто пыль.
— Ты слишком многого ждешь от одного скачка. Наука — это процесс. Не линейный, к сожалению.
— Процесс зашел в цикл. Мы кружим на месте, как тот астероид за орбитой Марса. Тысячи умнейших людей бьются над одной задачей и не могут перепрыгнуть через законы физики. Может, они просто нерушимы? Может, мы просто заперты в этой системе? Навсегда.
Он сделал глоток кофе. Горький. Как его мысли.
Лена вздохнула.
— У тебя выгорание , Кирилл. Тебе нужен отдых. Отвлекись. Почитай что-нибудь ненаучное. Детективы. Стихи. Фантастику, в конце концов.
— Фантастика — это для тех, кто верит в чудеса. Я же... — он замолчал, глядя на свои руки. Руки учёного, которые больше ничего не могли создать.
Он не договорил. Я же разучился.
— Ладно, — Лена оттолкнулась от косяка. — Я за результатами хронометража. Не съешь меня за живой труд, ладно?
Она уплыла в соседний отсек, оставив его в гулкой тишине, нарушаемой лишь мягким гулом систем жизнеобеспечения.
Кирилл закрыл глаза. За веками стояли не модели и формулы, а лицо его деда. Дед смотрел на него с старой, потёртой фотографии: седой, с морщинами у глаз, в простой домашней толстовке, а не в белом кителе учёного. Астроном-любитель, веривший в Бога и в звёзды с одинаковой, непоколебимой силой. Они спорили до хрипоты. Кирилл доказывал теорию большого взрыва, дед — божественный замысел. Они никогда не понимали друг друга.
А потом дед умер. И его телескоп в одиночестве на даче молча смотрел на звезды уже десять лет.
Усталость накатила внезапно, свинцовой волной. Кирилл оттолкнулся к койке-нише в углу лаборатории, предназначенной для ночных дежурств. Он не хотел идти в жилой модуль. Там было ещё пустыннее.
Он пристегнул ремни, чтобы не уплыть во сне, и погрузился в беспокойное, поверхностное забытьё.
И ему приснился сон.
Не сон — видение. Яркое, панорамное, объёмное. Он стоял на старой дачной веранде. Пахло смородиной и пылью. И перед ним сидел его дед. Не старый и больной, каким он запомнил его в последний год, а полный сил, с горящими глазами.
— Кирилл, — сказал дед, и его голос был таким реальным, что по коже побежали мурашки. — Сынок, ты ищешь не там.
Кирилл во сне хотел что-то ответить, привести аргумент, но не мог пошевелиться.
— Ты ищешь ответ в уравнениях. А он — в Откровении. Ты хочешь построить корабль из металла. А ключ — в Вере.
Дед улыбнулся, и в его глазах отразился Млечный Путь, будто он и сам был его частью.
— Чтобы увидеть дорогу к другим солнцам, нужно сначала собрать свет своего дома. Запомни. Собрать свет своего дома.
Дед протянул руку, и в его ладони лежал не телескоп, не инструмент, а старый, потрёпанный кожаный переплёт. Кирилл прочитал название: «Бытие».
Он проснулся. Резко, с всхлипом, как будто задыхаясь. Ремни впились в грудь. Сердце колотилось где-то в горле. Лаборатория была всё такой же стерильной и безмолвной.
Он отстегнулся, дрожащими руками оттолкнулся к главному компьютеру. Пальцы сами вывели запрос в базе данных. Он искал не научные журналы. Он искал Писание.
Он открыл первую главу. Книга Бытия. И начал читать. Не как священный текст — как инженерное руководство. Ища коды, закономерности, скрытые сообщения в самом первом, самом мифическом из всех текстов.
«В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою».
«Дух Божий... носился над водою...» — прошептал он, и его глаза загорелись новым, безумным огнём. Огнём не скептика, а одержимого.
Он больше не видел тупика. Он видел инструкцию.
Лаборатория модуля «Ковчег». Спустя несколько часов.
Стена голографических экранов снова была залита светом, но теперь это был не синий и зелёный спектрограмм. Это был хаос. Древние тексты на десятке языков, астрономические карты Солнечной системы, химические формулы и бешено вращающиеся модели планет. В центре этого вихря информации парил Кирилл, его лицо освещено мерцанием данных. Следы усталости исчезли, смытые адреналином одержимости.
Он накладывал слои друг на друга с лихорадочной скоростью.
— «И сказал Бог: да будет твердь посреди воды, и да отделяет она воду от воды»... — бормотал он, почти не осознавая, что говорит вслух. Его пальцы летали по интерфейсу, вырисовывая контуры протопланетного диска ранней Солнечной системы. — Твердь... не атмосфера. Линия конденсации! Где пыль и газ начали формировать планетезимали! Это же астрофизика, Лена, слышишь? Астрофизика!
Лена вернулась с пачкой распечаток и замерла на пороге, наблюдая за метаморфозой. Её практичный, упорядоченный мир трещал по швам.
— Кирилл? Ты... в порядке? Ты выглядишь так, будто не спал неделю. В плохом смысле.
— Спал? Кто может спать, когда это вот оно? — Он с силой ткнул пальцем в голограмму Сатурна с его кольцами. — «И создал Бог твердь небесную. И отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью». Вода над твердью! Кольца! Ледяные кольца Сатурна! Они же над ним! А «вода под твердью» — это его спутники! Европа, Энцелад, подлёдные океаны! Как мы могли не видеть этого?
Лена медленно подплыла ближе, стараясь не спугнуть его, как редкое и возможно опасное животное.
— Видеть что, Кирилл? Это поэтический язык. Мифология. Аллегории древнего человека, пытавшегося объяснить мироустройство.
— Нет! — его голос прозвучал с несвойственной ему силой. — Это не аллегории! Это техническое руководство! Зашифрованное, метафорическое, но руководство! Смотри!
Он увеличил фрагмент текста и рядом вывел спектрограмму атмосферы Венеры.
— «И стал дождь на землю сорок дней и сорок ночей»... Всемирный потоп? Нет! Это Венера! Её атмосфера на 96% — углекислый газ, серные облака, давление в девяносто раз выше земного! Это и есть вечный, испепеляющий «дождь» из серной кислоты! Сорок дней и ночей? Период её вращения! Она поворачивается к Солнцу одной стороной на сорок земных суток! Понимаешь? Это не про наш потоп, это про её погоду!
Лена молчала. Её научный ум отчаянно сопротивлялся, выискивая логические ошибки, предвзятость в подтверждении, подгонку фактов под теорию. Но масштаб и детализация были пугающими.
— Хорошо, — осторожно сказала она. — Допустим, это гениальная метафора. Что это меняет? Твои нанокомпозиты всё равно рассыпаются.
— Потому что я искал не там! — Он оттолкнулся от консоли и схватил её за плечи. Его глаза горели. — Я пытался создать что-то из того, что есть под рукой. Из земных материалов! Но ответ не в наших лабораториях. Он... там.
Он махнул рукой, и на главный экран выплыла карта Солнечной системы. Яркие точки планет замерли на своих орбитах.
— Каждое небесное тело... это не просто кусок камня или газа. Это ингредиент. Уникальный, сформированный в уникальных условиях. «Собрать свет своего дома». Дом — это Солнечная система! Свет — это не фотоны, Лена! Это её суть! Её уникальные материалы!
Он отпустил её и снова бросился к экранам, вызывая новые данные.
— Меркурий. «Плавильная печь». Чистейший кремний, выплавленный солнечным светом. Венера. «Слёзы раскаяния» — её серные аэрозоли, уникальные катализаторы. Марс... «Кровь»... гидратированные минералы, древняя вода. Европа... «Зародыш» в подлёдном океане... Титан с его долинами... «Чужие кирпичики жизни»...
Он замолкал, переводя дух, его грудь вздымалась.
— Это рецепт, Лена. Божественный, или оставленный кем-то ещё, но рецепт. Я не знаю, что мы получим на выходе. Новый материал? Источник энергии? Двигатель? Но чтобы это узнать... — он обернулся к ней, и в его взгляде была уже не просьба, а решимость, — ...мне нужно туда полететь. Собрать всё. Каждый элемент. Лично.
Лена отплыла назад, к поручню. Её лицо вытянулось от неверия.
— Ты слышишь себя, Кирилл? Ты предлагаешь бросить все проекты, угнать дорогущее научное судно и отправиться в... в паломничество по Солнечной системе с библией в руках? На основании сна? Тебя уволят. Тебя объявят сумасшедшим.
— Может быть, — тихо согласился он. Его взгляд снова упёрся в карту. Он был спокоен. Спокоен впервые за многие месяцы. — Но что если я прав? Что если это единственный путь вперёд для всех нас? Не слепой прыжок в темноту, а... освящённый путь. По готовой карте.
Он повернулся к ней. Исступлённый блеск в его глазах сменился глубокой, почти невыносимой серьёзностью.
— Я должен это сделать. Даже если я один. Это... важнее всего.
Лена смотрела на него, на этого нового, преображённого Кирилла. Она видела не безумца, а человека, нашедшего свою Грааль. И это пугало её больше всего.
— Кирилл... — начала она, но слова застряли в горле.
Он уже не слушал. Он смотрел на голограмму Юпитера, и его губы шептали строку из Писания:
— «И дух Божий носился над водою...»
Ангар лунной базы «Зенит». Спустя 72 часа.
Гулкий, холодный воздух ангара пах озоном и металлом. Здесь, в невесомости, тишина была иной — не отсутствием звука, а приглушённым эхом далёких систем жизнеобеспечения и мерцанием энергосетей. В центре огромного пространства, словно жук, готовящийся к прыжку в черноту космоса, висел научно-исследовательский корабль «Странник».
Его облик говорил о его назначении: не война, не грузоперевозки, а любопытство. Датчики, сканеры, манипуляторы — всё было приспособлено для изучения, а не завоевания. Сейчас он проходил предполётный осмотр. Рядом с одним из открытых технических лючков парил техник в сером комбинезоне, его лицо освещалось мягким светом от планшета.
Кирилл подплывал к кораблю, его движения были резкими, экономичными. Он не летел, а скорее отталкивался от поручней, точно рассчитанными толчками, не тратя лишней энергии. За ним, сохраняя дистанцию, следовала Лена. Её лицо было маской профессионального спокойствия, но пальцы судорожно перебирали край планшета.
— ...и двойная проверка навигационных матриц, — говорил Кирилл, не оборачиваясь. Его голос звучал чётко, отдаваясь от металлических стен. — Я перенастроил спектрограф под узкие диапазоны. И убедись, что в отсеке для образцов установлены новые магнитные капсулы. Старые не выдержат возможных перегрузок.
— Перегрузок? — переспросила Лена, и её голос дрогнул. — Кирилл, это научная миссия, пусть и... нестандартная. Какие перегрузки?
Он наконец остановился, повернулся к ней. Его глаза были ясными, но в них читалась та одержимость, что не отпускала его уже трое суток. Он почти не спал.
— Я не знаю, что именно я буду собирать, Лена. Образцы могут быть нестабильны. Или среда их забора будет агрессивной. Лучше перестраховаться.
Техник, услышав их разговор, оттолкнулся от корпуса «Странника» и медленно уплыл в сторону, делая вид, что проверяет панель управления шлюзом. Присутствие начальства всегда действовало на него угнетающе.
— «Перестраховаться», — повторила Лена, понизив голос почти до шёпота. Она подплыла ближе. — Это не перестраховка. Это авантюра. Ты оформляешь всё как рутинный полёт для забора проб на Поясе Астероидов. Но я вижу маршрут. Я вижу точки закладки. Меркурий, Кирилл! Радиационные пояса, гравитация Солнца! Венера... спуск в её атмосферу на «Страннике»? Это самоубийство!
— Маршрут будет корректироваться по мере необходимости, — отрезал он, его взгляд скользнул по хрупкому корпусу корабля, будто оценивая его не на прочность, а на готовность к жертве. — И у «Странника» есть все необходимые модификации.
— Нету! — её шёпот стал резким. — Их нет! Ты ведёшь стандартный корабль в нестандартные условия! Тысячи вещей могут пойти не так! Диспетчерская уже задаёт вопросы. Иванов из отдела логистики спрашивал, зачем тебе такой запас гелия-3 и запасные части для спектрометра, если ты летишь «к Поясу».
Кирилл замолк. Он посмотл на Лену, и в его взгляде впервые за эти сутки мелькнуло что-то человеческое, не одержимое — усталое признание.
— А что я должен им сказать, Лена? Что я следую указаниям сна? Что я собираю ингредиенты для космического алхимического рецепта из Книги Бытия? — Он горько усмехнулся. — Меня просто заключат в психологический стационар. И всё на этом закончится.
— А может, так и надо? — тихо выдохнула она. — Остановиться. Пройти обследование. Отдохнуть по-настоящему.
Он покачал головой. Решительно. Окончательно.
— Нет. Ты права, это авантюра. Возможно, самоубийственная. Но я не могу остановиться. Это... зов. Сильнее голода, сильнее страха. Впервые за долгие годы я не чувствую себя в тупике. Я вижу путь. Пусть он безумен.
Он оттолкнулся и подплыл к открытому шлюзу «Странника». Положил руку на холодный металл косяка.
— Если что-то пойдёт не так... — начал он, глядя внутрь корабля, в узкий, заставленный приборами коридор.
— Не проси меня покрывать тебя, Кирилл, — голос Лены дрогнул. — Я не смогу.
— Я не об этом, — он обернулся. — Если я не вернусь... закрой мои проекты. Все. И... на даче, в старом телескопе деда, заклеена скотчем... там плёнка. Со старыми семейными записями. Передай её моей сестре. Скажи... скажи, что я нашёл то, что искал.
Он не ждал ответа. Толчком ног он вплыл в темноту шлюза. Его фигура растворилась в тени корабля.
Лена осталась одна в огромном, холодном ангаре. Где-то щёлкнуло реле, и загорелся зелёный сигнал над шлюзом. Началась процедура герметизации.
Техник, краем глаза наблюдавший за сценой, неуверенно подплыл к ней.
— Всё в порядке, доктор? Запуск по расписанию?
Лена не сразу ответила. Она смотрела на смыкающиеся створки шлюза «Странника», за которому исчез её друг, учёный, одержимец.
— Нет, — прошептала она так тихо, что техник не расслышал. — Ничего не в порядке.
А потом, собравшись, выдохнула громче, обращаясь к технику, но глядя на уже цельный, готовый к отбытию корабль:
— Да. По расписанию.
Капитанский мостик НИС «Странник». На подлёте к Меркурию.
Не та благодушная тишина лунной базы, наполненная гулом машин и дыханием вентиляции. Здесь, в межпланетном пространстве, тишина была абсолютной, всепоглощающей, почти физической. Давление вакуума.
Кирилл отключил все нежизненно важные системы, оставив лишь приглушённый свет контрольных ламп и монотонный писк телеметрии. «Странник» был похож на хищника, затаившегося в черноте, чутко вслушивающегося в космос.
А космос пел.
Солнце.
Оно висело в главном визоре не ослепительным диском, а слепящим, нестерпимым чудовищем. В три раза больше, чем с Земли. Его свет был не светом, а яростным, безмолвным рёвом, сдирающим краску с метеоритных щитов, выжигающим тени. Даже сквозь многослойное затемнённое остекление было больно смотреть. Это была «Плавильная печь Божья». И он летел прямиком в её жерло.
Кирилл вглядывался в навигационные схемы, его пальцы летали над сенсорными панелями, внося микроскопические поправки. Он вышел на уникальную, высоченную орбиту, где «Странник» на короткое время замирал в апоцентре, почти касаясь раскалённой поверхности планеты. Здесь, в этой точке, под палящим ликом Солнца, должны были рождаться самые чистые минералы. «Песок» для основания.
— «И собрал Бог воду под небом в одно место, и явилась суша»... — его шёпот был едва слышен даже ему самому, заглушаемый гудением крови в висках. — Нет воды. Только камень и свет. Суша. Основание.
Системы корабля визжали тревогу. Датчики радиации зашкаливали, термозащита работала на пределе. «Странник» содрогался, металл корпуша тихо постанывал от перегрузок.
Кирилл игнорировал предупреждения. Его взгляд был прикован к спектрографу. Он искал не просто кремний. Он искал идеальный образец. Тот, что сформировался в уникальном месте, в уникальное время, под уникальным углом падения солнечного ветра. Тот, что соответствовал «пророчеству».
На экране мелькали данные. Составы, изотопные отношения, кристаллические решётки. Всё было обычным. Стандартным. Таким, каким должно быть на Меркурии.
Разочарование начало подкрадываться, холодной змеёй, к горлу. Может, он и правда безумец? Может, это всё галлюцинация уставшего сознания?
И тогда он увидел его.
Небольшой кратер на самом терминаторе, на границе дня и ночи. Его данные выделялись из общего потока. Чистота кремния была аномальной. А изотопный состав... он указывал на невероятно древнее происхождение, на самое начало формирования системы.
Сердце Кирилла ёкнуло. Вот он.
«Странник» с визгом развернулся, маневровые двигатели выплюнули струи плазмы. Кирилл перешёл на ручное управление, ведя корабль в опаснейший спуск к поверхности. Камни, раскалённые до красна, неслись навстречу.
— Держись, держись... — бормотал он уже не тексты, а самому кораблю.
Манипулятор, похожий на скорпионью клешню, выстрелил вниз. Пронзительный скрежет раздался по корпусу. Датчики удара взвыли.
Захват. Образец в контейнере.
Кирилл дёрнул ручку на себя. «Странник», содрогаясь, рванул прочь от раскалённой поверхности, набирая высоту, уходя от испепеляющего лика Солнца.
Только когда планета осталась далеко позади, а датчики радиации успокоились до просто «смертельно опасных» значений, он позволил себе выдохнуть. Дрожащими руками он активировал механизм переноса образца.
В специальный отсек, предназначенный для хранения самых ценных проб, плавно опустилась магнитная капсула. Внутри неё лежал ничем не примечательный кусок темноватого минерала.
Кирилл подплыл к иллюминатору, за которым в чёрном бархате космоса сияла уходящая звезда — Солнце. Он положил ладонь на холодное стекло, словно касаясь самого светила.
— Первый свет дома собран, — прошептал он. — Основание заложено.
В его голосе не было триумфа. Была лишь тихая, безраздельная уверность. Он был на правильном пути.
Он развернулся и поплыл к центральному компьютеру. На экране уже горела следующая точка маршрута. Венера. «Дщерь небесная, низринутая за гордыню».
«Странник» послушно развернулся, набирая курс. Позади оставалась плавильная печь. Впереди ждали ядовитые слёзы.
Окрестности Венеры. Атмосферный спуск.
Если Меркурий был молотом, раскалённым докрасна, то Венера — это удушающая, ядовитая парная. «Странник» вошёл в её атмосферу не как корабль, а как камень, брошенный в густой, кислый сироп.
Снаружи бушевало адское пламя. Трение о плотные слои газов окутало корабль раскалённой плазмой, превратив визор в ослепительное, кроваво-оранжевое месиво. Свист и рёв были оглушительными, они проникали сквозь звукоизоляцию, вдавливаясь в кости. Давление сжимало корпус с титановой хваткой, заставляя его трещать и стонать.
Кирилл был пристёгнут в кресле, его пальцы впились в подлокотники. На его лице отражались вспышки пламени. Он не молился. Он повторял про себя строку, как мантру, как формулу расчёта:
— «...и низринул Господь дщерь небесную за гордыню её... Слёзы раскаяния омыли лик её...»
Гордыня. Сверхпарниковый эффект. Чудовищное давление. Мир, который мог бы быть сестрой Земли, но стал её кошмарным отражением. «Слёзы раскаяния» — сернокислые аэрозоли в верхних слоях атмосферы. Его цель.
«Странник» миновал пиковые перегрузки. Плазма за визором сменилась бушующей бурей из жёлтых, оранжевых и коричневых облаков. Молнии, толщиной с континент, пронзали ядовитую пелену. Давление оставалось чудовищным.
Кирилл отстегнулся и поплыл к пульту управления зондами. Стандартная процедура — запустить автоматические зонды для забора проб. Но автоматика не искала «слёз раскаяния». Она искала стандартные химические маркеры.
— Нет, — прошептал он. — Не снаружи. Внутри. В самом сердце бури.
Это было безумием. Спуск в нижние слои атмосферы на «Страннике» был самоубийством. Корабль не был для этого предназначен.
Но он был одержим.
Он вручную взял на себя управление, заглушив протестующие крики системы безопасности. «Странник», скуля, повиновался, начав новый, ещё более опасный спуск.
Облака сгущались, становясь непроглядными. Видимость упала до нуля. Датчики зашкаливали одно за другим. Температура за бортом могла плавить свинец.
Кирилл не смотрел на датчики. Он смотрел на спектрограф, выискивая аномалию. Уникальное соединение. Не просто серную кислоту, а сложный аэрозоль с включениями неизвестных катализаторов, рождённый в условиях чудовищного давления и температуры.
— Где же ты... покажись... — его зубы были стиснуты.
Корабль трясло как скорлупку. Где-то в глубине корпуса раздался тревожный скрежет. Система охлаждения работала на износ, её гул стал пронзительным воем.
И тут он увидел. На экране спектрографа проявилась призрачная линия, незнакомая, не вписывающаяся ни в один известный элемент. Она пульсировала, то появляясь, то исчезая, как будто её источником был не статичный объект, а сама динамика атмосферы, её «дыхание».
Оно было здесь. В эпицентре грозового фронта.
Кирилл заставил «Странник» развернуться, ведя его прямо в жерло бури. Молния ударила в корпус, на миг ослепив все экраны. Корабль бросило в сторону.
Он не сдавался, борясь с управлением, пытаясь удержать корабль в узком потоке, где концентрация аномалии была наибольшей.
— Забор! Теперь! — он ударил по кнопке.
Снаружи, в кипящей ядовитой мгле, открылся люк. Манипулятор с крошечным, сверхпрочным фильтром ненадолго вынес его в адскую среду. Секунда. Две.
Сирена критического перегрева взревела в кабине.
Кирилл втянул манипулятор обратно и рванул штурвал на себя, заставляя «Странник» бороться с гравитацией и давлением, тянуть вверх, к условному спасению верхних слоёв атмосферы.
Подъём был мучительным, медленным. Казалось, сама планета не хочет отпускать свою добычу.
Когда датчики наконец показали, что самое страшное позади, Кирилл был мокр от пота и дрожал от напряжения. Он разблокировал механизм и доставил крошечный контейнер с фильтром в отсек для образцов.
Рядом с капсулой с меркурианским камнем заняла своё место новая. Внутри неё был лишь след едкого налёта на сверхпрочном сплаве.
Он подплыл к визору. Венера осталась внизу, её клубящийся, ядовитый лик ничего не выражал. Ни гнева, ни раскаяния. Только вечное, безразличное буйство стихий.
— Слёзы собраны, — хрипло сказал он пустой кабине.
Он не чувствовал триумфа. Он чувствовал пустоту и лёгкость человека, прошедшего через огонь и не сгоревшего. Цена каждого «ингредиента» становилась всё очевиднее.
Он повернулся к карте. Следующая цель ждала. Холодная, безводная пустыня, пропитанная древней ржавчиной. Марс. «Красный воин». «Пролитая кровь».
«Странник», зализывая раны, послушно лёг на новый курс.
Равнина Утопия, Марс. Посадка.
Тишина на Марсе была иной. Не глубокой, вселенской пустотой, как в открытом космосе, и не гнетущим гулом давления, как на Венере. Это была тишина пустыни. Сухая, пыльная, полная призрачного эха былых бурь.
«Странник» стоял на ржавых опорах, отбрасывая длинную, неестественно чёткую тень на красновато-коричневую, потрескавшуюся землю. За стеклом визора пейзаж был безжизненным и плоским, уходящим в розоватую дымку у горизонта. Давно мёртвый мир.
Кирилл уже не дрожал от адреналина. На смену лихорадочной одержимости пришла сосредоточенная, почти механическая точность. Он был алхимиком, собирающим свои компоненты. Каждый этап был ритуалом.
Он облачился в лёгкий скафандр — не громоздкий костюм для выхода на поверхность, а всего лишь защиту от пыли и разрежённой атмосферы. Проверил шлюз. Взял портативный бур и контейнеры для проб.
— «...и пролилась кровь на землю...» — его голос в шлеме звучал глухо, только для него самого. — Не вода. Кровь. Жизнь, которая могла быть, но была пролита.
Выход был отработанным движением. Шипение выравнивания давления. Тяжёлый шаг на рыхлый грунт. Низкая гравитация заставляла двигаться осторожно, плыть скорее, чем шагать.
Он не стал удаляться от корабля. Его цель была не на поверхности. Поверхность была мёртва, высушена радиацией и временем. «Кровь» — вода жизни — должна была сохраниться глубже. В виде гидратированных минералов. В вечной мерзлоте, что пряталась под ржавой пылью.
Он выбрал место невдалеке, где радар показал аномалию — возможную линзу льда. Установил бур. Автоматический, с алмазной коронкой. Машина загрохотала, нарушая марсианскую тишину однообразным, навязчивым стуком.
Кирилл стоял и смотрел, как бур уходит в красную почву, оставляя после себя аккуратное отверстие. Пыль оседала на его белом скафандре, окрашивая его в розовый цвет. Он был первым паломником на этой мёртвой земле. Он не искал признаки жизни. Он искал её эхо. Её память.
Прошёл час. Два. Солнце на бледно-розовом небе прошло часть своего пути. Бур достиг отметки в пятьдесят метров. И тогда телеметрия показала резкий скачок.
Лёд. Водяной лёд, смешанный с грунтом.
Кирилл остановил бур и запустил процедуру забора керна. Механизм, шипя, извлёк длинный стержень породы. Даже сквозь стекло шлема он видел тёмные прожилки в красной руде — лёд, растёртый в пыль, и что-то ещё. Минералы, в кристаллическую решётку которых были вплетены молекулы воды. Древней, нерождённой воды.
Он аккуратно, с почти религиозным трепетом, поместил образцы в специальный герметичный контейнер, защищённый от испарения и тепла.
Это был не лёд. Это была «кровь» Марса. То, что осталось от его великого океана, который когда-то, возможно, шумел под другим солнцем. «Вода жизни», сохранившаяся в камне, как память в забытой книге.
Он уже поворачивался к кораблю, чтобы вернуться на борт, когда его взгляд упал на горизонт.
Вдалеке, поднимаясь над равниной, он увидел пылевую бурю. Огромную, медленную, как багровый ураган. Она была ещё далеко, но неумолимо приближалась, пожирая ландшафт. Чудовищная стена из пыли и песка, которая могла длиться неделями.
Время на исходе.
Он не испугался. Он принял это как знак. Мир не хотел отпускать его легко. Каждый шаг в этом паломничестве нужно было заслужить.
Кирилл ускорился, почти бегом преодолев оставшиеся метры до шлюза. Он втащил оборудование и контейнер с образцом внутрь, бросив последний взгляд на надвигающуюся багровую стену.
Шлюз закрылся. Давление выровнялось.
Он снял шлем. Его лицо было серьёзным и спокойным. Он поместил контейнер с марсианским керном в отсек рядом с меркурианским камнем и венерианскими «слезами».
Три образца. Три «света» дома.
На экране навигатора буря уже закрывала полгоризонта. Но курс был уже задан. Следующая цель была ещё дальше, ещё холоднее и таинственнее.
Европа. Ледяная луна Юпитера. «Хлябь небесная, скованная льдом».
«Странник» поднялся на марсианской пылью, уходя от красной пустыни и её гнева, устремляясь к гигантской полосатой планете-стражу, что висела вдалеке, как обещание и угроза.
Океан Европы. Глубина.
Тишина здесь была абсолютной, тяжёлой, водной. Давление в сотни раз превышало земное. Оно сжимало корпус «Странника» с такой силой, что, казалось, вот-вот сложит его в аккуратный металлический кубик. Снаружи, за иллюминаторами, царила кромешная тьма, нарушаемая лишь призрачным свечением собственных прожекторов корабля. Они выхватывали из мрака причудливые ледяные сталактиты, похожие на сосульки смерти, и клубящиеся облака серных осадков.
«Странник» был похож на глубоководного слепого червя, медленно ползущего по дну чужого, враждебного океана. После марсианской пыли и венерианского ада — ледяная могила.
Кирилл не видел этой красоты. Его взгляд был прикован к биодатчикам и спектрометрам. Он проделал долгий, опасный путь: выход на орбиту Юпитера, маневрирование среди его смертоносных радиационных поясов, спуск на Европу, бурение многокилометровой ледяной коры. И вот он здесь. В подлёдном океане. В «Хляби небесной».
Но он искал не жизнь. Не рыбу или амебу. Он искал нечто более фундаментальное. Первичное.
— «...и Дух Божий носился над водою...» — его шёпот в тишине кабины звучал как скрежет. — Не над. Внутри. Зародыш. Семя. Самое начало.
Данные с датчиков текли зелёными строчками. Вода была насыщена сложной органикой. Аминокислоты. Липиды. Всё, что нужно для жизни. Но самой жизни — не было. Лишь её намёк, её тень, её потенция.
Кирилл вёл «Странник» вдоль подводного ледяного шельфа. Манипуляторы были наготове, но он не знал, что именно должен захватить. Камень? Пробу воды? Лёд? Его вела лишь уверенность, что он поймёт, когда увидит.
И он увидел.
Это было странное образование. Не похожее на минерал и не на органику. Нечто среднее. Похожее на коралл, но состоящее из чистой серы и кремния, оно росло из трещины в ледяной стене, пульсирующий слабым, фосфоресцирующим светом. Биодатчики не регистрировали его как живое. Но и не как мёртвое. Это была аномалия. Некая самовоспроизводящаяся, кристаллическая структура. Прион? Вирус? Или нечто, не укладывающееся в земные категории?
— Дух... — прошептал Кирилл. — Носился над водой...
Он знал. Это было Оно.
Управление манипулятором требовало ювелирной точности. Давление могло раздавить хрупкую структуру в момент. Он заставил стальные пальцы сомкнуться с невероятной осторожностью.
В тот момент, когда манипулятор коснулся образования, все датчики «Странника» взвыли. Не от опасности, а от непонимания. Спектрограф зафиксировал всплеск неизвестной энергии. Структура на миг вспыхнула ослепительно-белым светом, осветив всю округу на километры вокруг, и затем погасла, позволив себя изъять.
Кирилл, ослеплённый вспышкой, отпрянул от визора. Когда зрение вернулось, он увидел, что манипулятор медленно, бережно несёт к шлюзовому отсеку тёмный, почти чёрный, обугленный сгусток.
Он поместил его в специальный криоконтейнер. Образец с Европы. «Зародыш». «Дух, носящийся над водой».
Когда контейнер занял своё место рядом с другими, Кирилл почувствовал необъяснимый трепет. Он собрал не просто образцы. Он собрал стихии. Камень Меркурия. Слёзы Венеры. Кровь Марса. Дух Европы.
Осталось совсем немного. «Кирпичики» Титана. И «кристаллы» ледяных гигантов.
Он бросил последний взгляд в чёрную бездну океана. Прожекторы выхватили из темноты ещё одно такое же серно-кремниевое «дерево», растущее неподалёку. Оно медленно качалось в невидимых течениях, словно махая ему на прощание.
«Странник» развернулся и начал медленный, тяжёлый подъём сквозь толщу воды и льда, к свету звёзд, оставляя во тьме его самого первого и единственного свидетеля.
Метановая река, Титан. Завершение сбора.
Тишина на Титане была густой, обволакивающей, как вата. Она поглощала звук, свет и время. За стеклом визора плыл вечный оранжевый туман, сквозь который едва проглядывали очертания причудливых ледяных скал. «Странник» стоял на берегу, вернее, на чём-то, что выполняло роль берега — на замёрзшей, твёрдой поверхности, о которую с ленивым плеском разбивались волны не воды, а жидкого метана.
Холод был не марсианским, пронизывающим вакуумом, а плотным, почти осязаемым веществом, пытающимся просочиться сквозь самый прочный сплав.
Кирилл работал молча, почти автоматически. Его лицо осунулось, глаза впали, но в них горела та же неукротимая искра. Ритуал повторялся: выход в скафандре, забор, возвращение. Но на этот раз всё было иначе. Это был последний «лёгкий» этап. Последний из планетарных.
Он шёл по берегу метановой реки. Его ботинки проваливались в липкую, смолистую грязь из замерзших углеводородов. Вокруг лежали валуны водяного льда, твёрдого, как гранит. Воздух (если можно было назвать воздухом плотный азот с примесями) был неподвижен.
— «...и явилась суша... земля чужая, но обетованная...» — его голос в шлеме был хриплым от усталости. — Кирпичики жизни. Но не нашей. Чужие.
Его целью были толины. Сложные органические полимеры, которые рождались в верхних слоях атмосферы Титана из простых соединений под действием ультрафиолета и падали на поверхность, покрывая её оранжевой дымкой и липкой плёнкой. «Кирпичики», из которых на Земле, возможно, когда-то сложилась жизнь. Здесь же они были просто химией. Мёртвой, но прекрасной в своей сложности.
Он соскребал образцы со скал, собирал осадок с поверхности «воды», аккуратно упаковывая их в стерильные контейнеры. Его движения были выверенными, лишёнными лишней траты энергии. В этом была какая-то медитативная отрешённость. Он не боролся со стихией, как на Венере или Европе. Он просто собирал урожай с негостеприимной, но щедрой чужой земли.
Работа была сделана быстро. Титан не сопротивлялся. Он был равнодушен.
Вернувшись на борт, Кирилл поместил контейнеры с толинами в отсек. Рядом с духом Европы легли «кирпичики» Титана. Коллекция почти полная.
Он не стал сразу уходить. Стоял у визора, глядя на оранжевую мглу. Где-то там, в вышине, висел его дом — «Зенит». Далёкий, почти забытый кусочек привычного мира.
Он потянулся к коммуникатору. Молчание уже давно стало его спутником, но сейчас ему вдруг захотелось услышать человеческий голос. Не данные, не отчёты, а просто голос. Лены.
Его пальцы замерли над клавиатурой. Что он мог сказать? Что он сошёл с ума? Что он почти у цели? Что он верит в то, во что не верил никогда?
Он усмехнулся себе под нос, горько и устало. Нет. Путь был пройден в одиночестве. Так же он должен и завершиться.
Его рука опустилась. Вместо этого он вызвал на экран навигационную карту. Курс был уже проложен. Дальше. Глубже. К ледяным гигантам. Уран и Нептун. «Престолы и Власти небесные». Там, в их чудовищных атмосферах, под колоссальным давлением, должны были формироваться экзотические формы льда — «алмазы ясновидения». «Кристаллы чистого разума».
Последние ингредиенты.
«Странник» мягко оторвался от липкого грунта Титана, его двигатели прорезали оранжевую дымку, унося его прочь от рек из жидкого метана и ледяных скал.
Кирилл не смотрел назад. Его взгляд был устремлён вперёд, в темноту, где ждали его последние, самые трудные испытания. Путь домой был закрыт. Оставался только путь к завершению.
Глубокий космос. На подлёте к Нептуну.
«Странник» был похож на призрака. На его корпусе виднелись новые шрамы: потускневшие от радиации участки обшивки, следы микрометеоритов, глубокие царапины от ледяных кристаллов Европы. Он плыл в абсолютной, беззвёздной черноте, за пределами пояса Койпера, где Солнце было всего лишь самой яркой звездой на угрюмом, чёрном бархате космоса.
Внутри царил хаос иного порядка. Не хаос борьбы со стихией, а хаос одержимости, достигшей своей кульминации. Стены кабины были покрыты сложными расчётами, начертанными прямо на металле светящимся маркером. Голографические экраны мерцали какофонией данных: гравитационные аномалии, квантовые вероятности, отрывки священных текстов на десятках языков, наложенные на астрономические карты.
В центре этого вихря парил Кирилл. Его одежда была потрёпана, волосы всклокочены, глаза горели лихорадочным блеском, но в них уже не было сомнений. Была лишь ясность фанатика, дошедшего до цели.
Перед ним, на центральном пьедестале, стояли семь контейнеров. Семь «светов» дома. Они были подсоединены к сложной сети трубок и энергопроводов, сходящихся к центральному реактору — сердцу «Странника». Это был не научный эксперимент. Это был алтарь.
— «...и совершил Бог к седьмому дню дела Свои...» — бормотал он, сверяясь с расчётами на стене. — Семь. Семь образцов. Семь шагов. Но не день... точка. Нужна точка синтеза. Место силы. Где...
Он вращал карту Пояса Астероидов, увеличивая то один, то другой сектор. Он искал не астероид, а гравитационную аномалию. Место, где пересекались силовые линии, где пространство-время было тоньше, искривлено.
— Здесь, — его грязный палец ткнул в ничем не примечательный участок карты. — Фокус. Здесь сходятся лучи. Здесь «Дух» сможет пронестись над «Водой»...
Внезапно резкий, пронзительный сигнал нарушил его концентрацию. Это был не сигнал телеметрии. Это был сигнал связи. Дальняя узкополосная волна, прорвавшаяся сквозь световые годы.
Кирилл вздрогнул, словно его ударили током. Он не получал сообщений с самого начала своего путешествия. Он был призраком, которого все забыли.
На главном экрае замигал значок входящего сообщения. Зашифрованный, с приоритетом «Зенит».
Он медленно, почти нехотя, протянул руку и принял вызов.
Экран остался тёмным. Аудиосвязь. И тихий, полный статики голос, который он не слышал месяцами.
— ...Кирилл?.. Приём... Кирилл, ты ли это?..
Это был голос Лены. Он звучал устало, испуганно и... обречённо.
Кирилл замер, не в силах ответить.
— ...Мы видим тебя... — голос прорывался сквозь помехи. — Твоё местоположение... Боже, Кирилл, что ты делаешь так далеко?.. Твои последние телеметрические данные... они безумны... Радиационные повреждения... критические нагрузки на корпус...
Пауза, заполненная шипением космоса.
— ...Они знают, Кирилл... — голос Лены понизился до шёпота, полного ужаса. — Корпорация «Астрей». Они вышли на твой след. Они перехватили мои запросы в архив... они видели твои исследования текстов... Они поняли, что ты что-то нашёл. Что-то большое. Они идут за тобой. Военный корабль «Копьё». Он уже в пути. Они приказали мне выйти на связь... выманить тебя... заставить тебя говорить...
Кирилл молчал. Его глаза были прикованы к семи контейнерам.
— Кирилл, ответь! — в её голосе прозвучала отчаянная мольба. — Вернись! Сдайся им! Они убьют тебя! Они заберут всё! Это безумие! Твои теории... это же просто бред! Сон! Ответь же!
Он медленно поднял голову. Его лицо было спокойным. Он посмотрел на экран, хотя знал, что она его не видит.
— Это не бред, Лена, — его голос прозвучал хрипло, но твёрдо. — Это путь. И он почти завершён.
— Кирилл, нет!...
— Скажи им, — перебил он её, и в его тоне не было злобы, лишь холодная уверенность, — что они опоздали. Ключ уже не остановить.
Он протянул руку и разорвал соединение. Голос Лены оборвался на полуслове, похороненный в шипении межзвёздного пространства.
Тишина вернулась. Но теперь она была иной. Наполненной угрозой. Преследованием.
Кирилл повернулся к своей карте. Его палец снова ткнул в ту же точку.
— Здесь, — повторил он шёпотом. — Они не успеют.
Он ввёл координаты. «Странник» с глухим рёвом развернулся, набирая скорость, устремляясь в глубь астероидного поля, к таинственной гравитационной аномалии.
Паломничество подходило к концу. Начиналась охота.
Пояс Астероидов. Гравитационная аномалия L4.
«Странник» висел в пустоте, как паук в центре невидимой паутины. Вокруг, на чёрном бархате космоса, мерцали бесчисленные осколки мироздания — астероиды Пояса. Но здесь, в точке Лагранжа L4, царил странный порядок. Они не сталкивались, а медленно, почти ритуально вращались вокруг невидимого центра, словно части гигантского механизма.
Здесь было тихо. Тише, чем где-либо ещё. Даже звёзды казались приглушёнными. Давление пространства-времени было иным — тонким, напряжённым, как барабанная перепонка перед ударом.
Внутри «Странника» не горел ни один лишний огонёк. Только аварийное освещение, отбрасывающее длинные тени на изуродованные стены. Кирилл парил в центре кабины, присоединённый к основному компьютеру через нейроинтерфейс — паутину тонких проводов, спускавшихся с потолка к разъёмам у него на висках. Его глаза были закрыты. Он не видел кабину. Он видел математику мироздания.
Голографические проекции семи контейнеров вращались вокруг него, сливаясь в сложные, переливающиеся узоры. Он мысленно соединял их, вплетая в уравнения, которые парили в его сознании — уравнения, подсказанные древними текстами, подтверждённые его безумным паломничеством.
— Образец 01, Меркурий. Основание. Интеграция. — его голос был безжизненным, лишённым эмоций, голосом машины.
Манипуляторы внутри отсека с образцами пришли в движение. Капсула с меркурианским камнем вскрылась. Лазер безупречной точности отсек микроскопическую частицу и переместил её в реактор.
— Образец 02, Венера. Катализатор. Примирение.
Частица серного аэрозоля, похожая на ядовитую слезу, присоединилась к камню.
Кирилл корчился от боли. Нейроинтерфейс был не предназначен для такой нагрузки. Он чувствовал, как через его синапсы проходят терабайты данных, как его собственное сознание сливается с машиной, становясь частью ритуала.
— Образец 03, Марс. Память. Кровь.
— Образец 04, Европа. Дух. Зародыш.
— Образец 05, Титан. Форма. Чужое.
— Образец 06, Уран. Разум. Кристалл.
— Образец 07, Нептун. Власть. Алмаз.
Один за другим, в точно выверенной последовательности, микроскопические частицы каждого «света» помещались в реактор. Это был не химический процесс. Это была симфония. Танцор материи и энергии в сердце гравитационной линзы.
Внезапно красный сигнал тревоги пробился сквозь нейроинтерфейс, обжигая его сознание.
— Обнаружено несанкционированное проникновение в сектор. Корабль класса «Копьё». Угроза идентифицирована. — голос корабельного компьютера был леденяще спокоен.
На периферии своего виртуального зрения Кирилл увидел его. Длинный, хищный, чёрный силуэт, выплывающий из-за крупного астероида. Военный корабль. «Копьё». Он был здесь.
По каналу связи прорвался чужой, металлический голос:
— «НИС «Странник», это военный корабль «Копьё» корпорации «Астрей». Немедленно прекратите все операции и приготовьтесь к стыковке. Неподчинение будет расценено как враждебный акт.»
Кирилл проигнорировал его. Он был на краю. На последнем шаге.
— Активация синтеза. Последняя последовательность. — его мысленный приказ был полон отчаянной решимости.
Реактор «Странника» взревел. Энергия, которую он вырабатывал, была непохожа ни на что известное науке. Это была не термоядерная реакция. Это было нечто... иное. Пространство вокруг корабля начало искривляться, звёзды за визором поплыли, как в жаре.
— «Странник»! Прекратите немедленно! Мы откроем огонь!
Из «Копья» вырвался сноп энергии — предупредительный вылуч. Он прошёл в считанных метрах от корпуса.
Кирилл не видел этого. Он видел только рождающийся в реакторе свет. Единый свет из семи источников.
— ...и увидел Бог всё, что Он создал, и вот, хорошо весьма... — прошептал он своими, уже человеческими губами.
И активировал финальную последовательность.
Внезапно все системы «Странника» взвыли в унисон. Не от попадания, а от колоссального выброса энергии изнутри. Свет из реактора стал белым, абсолютным, затопив кабину, выжигая экраны, ослепляя датчики.
Для внешнего наблюдателя «Странник» на мгновение превратился в новую звезду. А затем...
Он не взорвался. Он... схлопнулся. Исчез. Оставив после себя лишь быстро гаснущую гравитационную рябь и облако растерянного металлического праха.
«Копьё» замер на месте. Датчики метались, пытаясь найти хоть какой-то след. Ничего.
Космос снова стал тихим и безразличным. Ритуал был завершён.
Нигде и теперь. Белый шум.
Сначала была только боль. Вселенская, аморфная, разрывающая каждую клетку. Он был болью. Он был ничем.
Потом пришёл звук. Не звук — вибрация. Глубокий, низкий гул, пронизывающий саму ткань того, чем он стал. Это был не гул двигателя. Это был гул самого мироздания. Фоновый шум творения.
Сознание медленно, с невероятным трудом, собралось обратно в некое подобие целого. Он не чувствовал тела. Не чувствовал рук, ног, сердца. Он был точкой. Мыслью, плывущей в молочной белизне.
Я... жив?
Мысль была тихой, хрупкой, как стеклышко в пустоте.
Где я?
Он попытался «осмотреться». Не было глаз, чтобы видеть. Не было ушей, чтобы слышать. Но было восприятие. И оно говорило ему, что он находится везде и нигде. Это место не имело координат. Оно было до координат. До пространства.
Белизна вокруг него не была светом. Это была потенция. Возможность. Непроявленная материя. Не рождённая энергия.
Реактор... синтез... «Копьё»...
Воспоминания ударили по нему, как обухом. Боль от нейроинтерфейса. Крики компьютера. Ослепляющая вспышка.
Я умер.
Но это не было небытием. Это было... иное. Он не плавал в белизне. Он был её частью. Каждая его мысль вызывала рябь в этом белом океане возможностей.
И тогда он понял. Он не создал двигатель. Он не создал червоточину.
Он создал Ключ.
Тот самый Ключ, что описан в самых сокровенных мифах. Ключ к творению. К изменению реальности на фундаментальном уровне.
Семь уникальных образцов, собранных в уникальной точке пространства-времени и соединённых в акте чистой веры — не науки, не магии, а чего-то третьего — сработали как семя. Они запустили процесс. Процесс творения.
Он был не в червоточине. Он был в утробе мироздания, до Большого взрыва, до начала начал. В точке Ноль.
И он мог всё.
Одна-единственная мысль — о тёплом солнечном свете на коже — и в белизне рядом с ним возникло подобие солнца, мягкое, ласковое.
Мысль о Лене — и её образ проплыл в белизне, улыбаясь, а затем растворился.
Он мог создать здесь любой мир. Любую вселенную. Стать её богом.
Но это было бы бегством. Это было бы новой гордыней, куда большей, чем у «низринутой дщери». Он прошёл весь этот путь не для того, чтобы спрятаться в раковине собственного творения.
Он прошёл его, чтобы найти дорогу домой. И чтобы указать её другим.
«Странник»... — подумал он.
И белизна среагировала. Из ничего начал формироваться силуэт. Сначала — как детский рисунок, потом обретая плотность, детализацию. Обгоревший корпус, потускневшая обшивка, шрамы от путешествий. Его корабль. Не новый. Тот самый. Память о пути.
Он мысленно вошёл в него. Ощутил привычное давление кресла, запах озона и металла. Гул систем. Это было иллюзией, конечно. Но иллюзией, ставшей реальностью в этом месте.
Он был Ключом. И «Странник» был его проявленной волей.
Перед ним, в белизне, возникло что-то ещё. Не созданное им. Проявившееся в ответ на его намерение.
Зеркало. Но оно отражало не его лицо. Оно отражало звёзды. Млечный Путь. Родную Солнечную систему. И крошечную точку — Луну, а на ней — базу «Зенит».
Дорога домой.
Она была открыта. Не как туннель в пространстве, а как акт воли. Ему нужно было только выбрать точку прибытия. И сконцентрировать мысль.
Кирилл (был ли он ещё Кириллом?) посмотрел на отражение Луны. Он видел ангары, лаборатории, людей... и одинокую фигурку, смотрящую в телескоп на уходящую вдаль звезду.
Он знал, что делать.
Он мысленно обнял свой корабль, этот старый, потрёпанный «Странник», ставший теперь ковчегом для самого главного открытия.
И сделал первый шаг. Мысленный шаг в зеркало.
Белизна вокруг корабля сжалась, затрещала и схлопнулась, вытолкнув его в привычную, чёрную, усыпанную звёздами ткань нормального пространства-времени.
Он вернулся.
Возвращение Странника
Место: Капитанский мостик НИС «Странник», окололунная орбита, межзвездное пространство у звезды Альфа Центавра A.
Корабль висел в привычной черноте. В визоре сияла Луна, а за её краем голубой и белый мрамор Земли. Всё было как прежде. Кроме всего.
Кирилл сидел в кресле пилота, его пальцы летали над панелями, а глаза не отрывались от потоков данных. Лихорадочный блеск сменился глубокой, сокрушающей концентрацией. Он был уже не одержимым, не паломником, а первооткрывателем, держащим в руках нити от величайшей тайны мироздания.
— Нет повреждений. Нулевые перегрузки. Температура в норме. Энергопотребление в момент... события... соответствует прогнозируемому, — бормотал он, сверяя показания. — Временной промежуток между последним записанным кадром у Нептуна и первым у Луны... нулевой. Не мгновение, нет. Его не существует. Это не перемещение. Это... перезапись.
Он вызвал запись телеметрии с камер внешнего наблюдения. Кадр: чёрное небо, усеянное звёздами, и далёкое, тусклое Солнце. Следующий кадр: Луна во всей красе. Между ними — ничего. Пропуск не в данных, а в самой ткани реальности. Странник был вырезан из одной точки Вселенной и вставлен в другую.
И тогда он понял. Его "видение" не было сном. Это был интерфейс. Способ его сознания воспринять то, для чего у него не было слов и понятий. "Белый шум" — это и есть гиперпространство, субстрат, лежащий под основой материи. "Ключ" — это принцип, позволяющий погрузить локальный объект в этот субстрат и, изменив его квантовые координаты, "проявить" его в любой другой точке.
Священные тексты были не инструкцией по сборке двигателя. Они были... теорией поля. Поэтическим, закодированным описанием свойств этого самого гиперпространства и условий для входа в него.
Его ком-панель замигала. Настойчивый, нарастающий сигнал вызова с «Зенита». Его уже заметили.
Он принял вызов. На экране возникло бледное, испуганное лицо диспетчера.
— «Странник»?! Кирилл?!.. Господи, это ты? Откуда ты?! Твои последние известные координаты были... мы думали, ты уничтожен!
— Это я, — голос Кирилла звучал спокойно и устало. — Всё в порядке. Провожу послеполётную диагностику.
— Какую послеполётную?! Ты материализовался на орбите из ниоткуда! Системы засекли гравитационную аномалию, и... бац — ты здесь! Что произошло?!
— Объясню позже. Сейчас мне нужно завершить тест.
— Какой тест?! Кирилл, немедленно готовься к стыковке! Комиссия, проверка...
Кирилл отключил звук, оставив на экране перекошенное от немого крика лицо диспетчера. У него не было времени на объяснения. Ему нужно было доказательство. Не для них. Для себя.
Он вызвал звёздную карту. Его взгляд упал на яркую точку Альфа Центавра A. Ближайшая цель. Он ввёл координаты. Не в компьютер навигации. В новую, рождённую в его сознании программу, которая была прямым следствием его "видения". Интерфейс между его волей и реактором, питающимся от семи синтезированных образцов.
Он не стал ничего говорить. Он просто нажал виртуальную кнопку «Применить».
И снова мир за визором изменился. Не как прыжок в гиперпространство в фантастических фильмах — с летящими звёздами. Звёзды просто поменялись местами. Одна конфигурация сменилась другой, без перехода. Так же мгновенно, как переключился кадр у Луны.
Солнце стало одной из многих ярких точек. А в центре визора сияло новое солнце, жёлтое, знакомое по телескопам, но невиданное никогда человеческим глазом с такого расстояния. Альфа Центавра A.
Тишина на мостике была оглушительной. Датчики замерли, а затем взорвались восторженными криками. Спектрографы, радиотелескопы, лидары — всё жадно впитывало данные о новой звезде, её планетах, о самом межзвёздном пространстве.
Кирилл позволил себе улыбку. Горькую, потрясённую, триумфальную. Не бред. Не сон. Наука. Величайшее открытие в истории человечества. Он нашёл дорогу.
Теперь он мог вернуться.
Расчёты обратного прыжка были просты. Он уже был не паломником, ведомым верой, а инженером, понимающим принцип работы машины. Он знал "адрес" дома.
Он вновь активировал систему. На этот раз он наблюдал за процессом не как мистик, а как учёный, фиксируя малейшие колебания энергии.
Мир снова сменился. В визоре снова висела Луна. Но теперь на него обрушился водопад сигналов, криков, запросов. Его корабль был в центре вселенского переполоха.
Он включил звук. Первым он услышал её голос. Сдавленный, полный слёз и неверия.
— ...Кирилл?.. Ответь!.. Что это было?.. Ты исчез... и появился снова... сканеры показывают, что ты... что ты был там... Как?..
Он посмотрел на экран. Лена смотрела на него с главного монитора «Зенита», она была в главном диспетчерском зале, вокруг неё толпились люди.
— Лена, — сказал он, и его голос прозвучал твёрдо и ясно, разносясь, должно быть, по всей лунной базе и всему, кто слушал эту частоту. — Это не двигатель. Это — Дверь.
Он перевёл камеру на главный экран своего мостика, где сияла карта с отметкой у Альфа Центавра и данными, подтверждающими прыжок.
— И она открыта. Для всех.
Он откинулся в кресле, глядя на родную Луну. Его путешествие по кругу завершилось. Он ушёл скептиком, прошёл путь веры и вернулся учёным, переписавшим учебники физики. Он собрал не просто "свет дома". Он собрал будущее человечества.
И где-то в глубине сознания, тихим эхом, прозвучал голос деда: «Чтобы увидеть дорогу к другим солнцам, нужно сначала собрать свет своего дома».
Он собрал. И дорога была открыта.
Эпилог. Новые странники.
Место: Наблюдательная палуба лунной базы «Зенит».
Прошло шесть месяцев. Шум вокруг открытия Кирилла постепенно сменился грохотом стройки планетарного масштаба. Лунная база «Зенит» больше не была тихим научным аванпостом. Она стала центром Солнечной системы, столицей новой эры — Эры Странников.
Кирилл стоял у огромного, кристально чистого иллюминатора на новой, достроенной наблюдательной палубе. За стеклом, в безвоздушной тишине, происходило чудо. Как стая металлических светляков, сновали буксиры и строительные дроны. В центре этого хаотичного балета, обрастая ребрами каркасов, модулями жилых отсеков и сплетениями энергопроводов, рождался новый корабль. Не очередной «Странник». Это был Ковчег. Первый из многих. Его размеры были столь велики, что он не строился в доке — он строился вокруг дока, как жемчужина вокруг песчинки.
Дверь, которую открыл Кирилл, была слишком велика для одного человека. Она была предназначена для всего человечества.
Шаги прозвучали тихо позади. Он узнал их, не оборачиваясь.
— Его назовут «Искатель», — сказала Лена, останавливаясь рядом. Она посмотрела на строящийся гигант. В её глазах уже не было страха или недоверия. Было спокойное, профессиональное принятие чуда, ставшего рутиной. — Первый полёт к TRAPPIST-1 через полтора года. На борту — двести колонистов и три тысячи единиц генетического материала. Твои... твои «Божественные Синтезаторы» уже устанавливают.
Кирилл молча кивнул. Его технологию не смогли воспроизвести. Не смогли повторить тот самый ритуал сбора семи образцов. Но он смог создать на основе своего «Ключа» устройства — Синтезаторы, — которые могли, как камертон, настраиваться на частоту гиперпространства и открывать Дверь для других кораблей. Он стал Мостом.
— Достаточно ли веры у двухсот колонистов, чтобы прыжок состоялся? — спросила Лена, глядя на него.
Он наконец повернулся к ней. Его лицо было мирным. Усталым, но спокойным.
— Это не в вере дело, Лена. Вера... была лишь спичкой, которая зажгла фитиль. Она помогла мне увидеть то, что я отказывался видеть. Но огонь — он реален. Он подчиняется законам. Просто законы эти оказались... больше, чем мы думали.
Он посмотрел на свои руки. Руки учёного, которые держали и Библию, и спектрограф, и которые теперь держали ключ от звёзд.
— Им нужно верить. Им нужно просто знать, что дверь открывается. Как знаем мы с тобой, что за этой дверью — другой коридор, а за ним — ещё одна дверь.
Он умолк, и они оба смотрели на «Искатель». Это был уже не его путь. Его путь был завершён. Теперь начинались пути других.
— Что будешь делать теперь? — тихо спросила Лена. — Тебе предлагают возглавить весь проект. Стать... пророком новой эры.
Кирилл улыбнулся. Это была лёгкая, почти невесомая улыбка.
— Пророки нужны тем, кто идёт в темноте. А я лишь зажёг свет. — Он отвернулся от иллюминатора и посмотрел на Лену. — Я останусь здесь. Наблюдать. Консультировать. И... читать.
— Читать?
— Да. Ты была права. Мне нужно было отвлечься. — Его глаза блеснули. — Я начал с мифологии инков. Их представления о звёздах... невероятно любопытны. Возможно, они видели не просто созвездия. Возможно, они видели... карту. Карту других дверей.
Лена смотрела на него, и на её лице появилась та же улыбка — понимающая, принятая. Он не изменился. Он остался тем же учёным. Просто Вселенная, которую он изучал, стала безгранично больше, и в ней нашлось место как для уравнений, так и для мифов.
Они оба снова повернулись к иллюминатору. «Искатель» медленно поворачивался, ловя солнечный свет. Он был не просто кораблём. Он был воплощённой надеждой, сталь и вера.
Кирилл больше не видел тупика. Он видел бесконечный коридор дверей, и первую из них он уже открыл. Его одиночное паломничество закончилось. Начиналось великое паломничество человечества.
И где-то в глубине души, тише шепота вентиляции, ему почудился одобрительный голос деда. Словно где-то там, среди звёзд, старый астроном наконец улыбнулся, увидев, что его внук не только поверил в чудеса, но и нашёл им безупречное научное обоснование.
Конец.
🔥 Дорогие читатели! 🔥
Ваше внимание — это топливо для творчества, а каждая прочитанная история — шаг в мир новых приключений. Но, к сожалению, системы не видят вашей поддержки, если вы читаете без подписки.
📌 Пожалуйста, подпишитесь — это бесплатно, займёт секунду, но для автора значит очень много:
✅ Дзен поймёт, что рассказ вам понравился
✅ У меня появится мотивация писать ещё больше крутых историй
✅ Вы не пропустите новые главы и эксклюзивы
💬 Ваша подписка — как аплодисменты после спектакля. Даже если не оставите комментарий, алгоритмы скажут: «Эту историю стоит показывать другим!»
Спасибо, что вы здесь! Пусть наши приключения продолжаются. 🚀
✍️ Ваш автор Александр Ильин