День клонился к вечеру, и Маргарита, перекладывая горячий пирог с капустой на деревянную доску, ловила себя на чувстве глубокого, почти блаженного удовлетворения. В квартире пахло сдобным тестом и уютом. Из комнаты доносился счастливый детский смех – семилетняя Сонечка играла с отцом. Казалось, ничто не может нарушить эту идиллию. Раздавшийся звонок в дверь прозвучал как нелепая, грубая помеха.
«Кого это принесло?» – подумала Маргарита, снимая фартук.
Открыв дверь, она онемела. На пороге, опираясь на трость и сжимая в другой руке огромную клетчатую сумку на колесиках, стояла ее свекровь, Валентина Семеновна. Рядом, с виноватым и растерянным выражением лица, переминался с ноги на ногу ее муж, Артем. Выражение его лица говорило само за себя.
– Мама? Артем? Что случилось? – выдохнула Маргарита, отступая в коридор, пропуская их внутрь.
Валентина Семеновна, не говоря ни слова, прошлепала в тапочках по коридору, окинула взглядом прихожую и, бросив на пол свою сумку, двинулась в сторону кухни.
– Чайку бы горяченького, Маргаритка, – бросила она через плечо. – Ехали долго, продрогла вся. Автобус этот проклятый вечно сквозняками продувает.
Артем пытался поймать взгляд жены, но Маргарита упрямо смотрела на него одного, требуя объяснений без слов. Он лишь беспомощно развел руками и прошептал:
– Сейчас все объясню, Риточка.
Из комнаты выскочила Соня.
– Бабуля! Папа! – девочка бросилась к отцу.
– Ой, внученька, выросла совсем! – Валентина Семеновна повернулась от плиты, куда уже заглядывала, и широко раскинула руки. Соня, немного смутившись, все же подошла к ней под негласным давлением отца, потрепавшего ее по плечу.
Маргарита молча, на автомате, поставила чайник. В голове стучало: «Зачем? Почему без предупреждения? Что происходит?» Она чувствовала, как по ее уютному миру, только что такому прочному, пошел трещинами.
Чай пили за кухонным столом в тягостном молчании. Валентина Семеновна громко прихлебывала, комментируя: «Хороший чай, крепкий. У вас всегда хороший чай, Маргаритка». Артем отчаянно крошил пальцами пирог, не решаясь поднять глаза.
– Ну, – не выдержала наконец Маргарита, обращаясь к мужу. – Ты собираешься мне сказать, что происходит? Или это такой сюрприз?
Артем тяжело вздохнул и посмотрел на мать. Та кивнула ему, давая добро.
– Риточка, понимаешь, дело такое… у мамы на даче… трубу прорвало. Основательно. Половину дома залило, полы вспучило, печку размыло. Жить там невозможно, сырость, холод. Ремонт теперь делать долго и дорого. Я приехал, помочь с документами для страховой, а она вся на нервах… Ну, я и предложил ей пожить у нас, пока все не уладится. Не на улице же ей ночевать.
Сердце Маргариты упало куда-то в пятки. Она посмотрела на огромную сумку в коридоре. Такую не собирают на пару ночей.
– И как долго… «пока»? – спросила она тихо, но очень четко.
– Ну, это как страховые решат, смету составят, рабочих наймем… – загалдел Артем. – Месяц, может, полтора…
– Два, – властно перебила его Валентина Семеновна, вытирая губы салфеткой. – Мне мужик один толковый сказал, что такие ремонты меньше чем за два месяца не делаются. Да и сохнуть все должно как следует. А то грибок заведется – вообще житья не будет. Так что уж потерпите меня, милые, пару месячков.
«Пару месячков». В однушке. С семилетним ребенком. С Маргаритой, которая работает удаленно и для которой квартира – еще и офис. С Артемом, который и так вечно жалуется на тесноту.
– Артем, – сказала Маргарита, и ее голос прозвучал металлически. – Пойдем, поможешь мне на балконе белье снять.
Она встала и вышла из кухни, не глядя ни на кого. Артем, помедлив, поплелся следом.
На тесном балконе, заваленном детскими санками и прошлогодними банками с огурцами, она развернулась к нему.
– Ты с ума сошел? – прошипела она, стараясь, чтобы их не было слышно. – Два месяца? Твоя мама? Здесь? Ты хоть на секунду подумал о нас? О Соне? Обо мне?
– Риточка, ну что я мог сделать? – он развел руками, и в его глазах читалась искренняя растерянность. – Она же мать! Она в слезах, дом разрушен, денег на гостиницу нет… Куда я мог ее деть? Бросить одну на развалинах?
– Можно было снять ей комнату! Можно было дать денег! Можно было сначала позвонить мне и посоветоваться, а не ставить перед фактом!
– Денег на съем комнаты на два месяца у нас нет, и ты это прекрасно знаешь! – его голос тоже начал срываться на шепот. – Ипотека, кредит на машину, кружок Сони… А звонить… я боялся, что ты откажешь. Решил, что лучше поговорить здесь, все объяснить.
– Ты не объяснил, ты привез ее и ее сумку! – Маргарита ткнула пальцем в сторону квартиры. – И где она у нас будет спать? На кухне? А я где буду работать, когда Соня дома? В туалете?
– В комнате поставим раскладушку, – неуверенно предложил Артем. – Мама может спать у окна. Она не будет мешать.
– Не будет мешать? – Маргарита фыркнула. – Твоя мама? Ты о чем? Она будет везде. На каждой квадратном метре этих несчастных тридцати метров! Она будет советовать, как мне готовить, убираться, воспитывать твою дочь! Она уже сейчас критически осматривает мои занавески! Я не выдержу, Артем! Не выдержу и недели!
– Риточка, ну надо же как-то по-человечески! – он попытался взять ее за руку, но она отшатнулась. – Она же старый человек, ей нужна помощь. Это временно. Потерпим. Я буду стараться, чтобы она тебе не мешала.
– Ты? – в ее голосе прозвучала горькая насмешка. – Ты на работе с утра до вечера. А я тут останусь с ней один на один. Нет, Артем. Нет. Это абсолютно неприемлемо.
– Значит, ты предлагаю выгнать мою мать на улицу? – его лицо исказилось от обиды. – Так, что ли?
– Я предлагаю найти другой выход! – почти крикнула она, но вовремя взяла себя в руки, услышав шаги в комнате. – Сейчас позвоним в страховую, узнаем, что они могут предложить, может, есть какие-то варианты временного размещения. Или… или пусть поживет у твоей сестры, у Кати. У нее же трешка.
– У Кати двое маленьких детей, и ее муж, ты сама знаешь, не переносит мамины советы. Они сразу поссорятся. А тут мы хоть ненадолго…
Из комнаты послышался голос Валентины Семеновны:
– Артемушка, Маргаритка, а вы где? Чай остывает! И внученьку укладывать пора, уже поздно.
Это было «в ненадолго» длиною в два месяца. Маргарита, чувствуя, как почва уходит из-под ног, молча прошла обратно на кухню. Решение было принято без нее.
Первая ночь стала предвестником кошмара. Раскладушка громко скрипела при каждом движении Валентины Семеновны. Она ворочалась, вздыхала, кашляла и ворчала себе под нос, что матрас слишком мягкий и спина болит. Соня, возбужденная неожиданным ночным гостем, долго не могла уснуть и ворочалась на своей кровати. Артем лежал, отвернувшись к стене, и делал вид, что спит. Маргарита смотрела в потолок, и в горле стоял ком бессильной ярости.
Утро началось с того, что Валентина Семеновна, встав раньше всех, устроила в тесной кухне генеральную уборку, громко переставляя кастрюли и ворча, что сковородки надо мыть сразу после еды, а не копить в раковине. Потом она взялась за меню.
– Яичницу, Артемушка, будешь? – громко спросила она, пока Маргарита пыталась уложить волосы Соне перед садиком. – А то я смотрю, у вас на завтрак только эти хлопья сухие. Это же сплошная химия! Ребенку нельзя такое! Внученька, ты кушай бабушкину яичницу, вкусная, полезная, сила в костях прибавится!
– Она не любит яичницу, – автоматически сказала Маргарита, завязывая Соне бант.
– Не любит? – возмутилась свекровь. – Это потому что ее неправильно готовят! Надо на сливочном маслице, с лучком. Сонечка, бабуля приготовит, ты такое скушаешь, пальчики оближешь!
Соня, смущенная, смотрела то на маму, то на бабушку.
– Мама, ей действительно надо в сад, мы опаздываем, – вмешался Артем, стараясь казаться миротворцем.
– В сад? На эту химию? Лучше уж дома со мной посидит, я и почитаю, и кашу нормальную сварю.
– Валентина Семеновна, у нее режим, – холодно сказала Маргарита, беря дочь за руку. – И мы не собираемся его менять. Пойдем, солнышко.
Она вышла из квартиры, чувствуя на себе осуждающий взгляд свекрови. Воздух словно сгустился и стал давить на виски.
День работы превратился в пытку. Маргарита пыталась сосредоточиться на составлении отчета, но Валентина Семеновна постоянно находила повод ее отвлечь: то показать, как правильно надо выбивать ковер на балконе («А то у вас пыль вековая»), то спросить, где лежат нитки («Штаны Артемушке подлатать надо»), то начать громкий разговор по телефону с какой-то подругой, обсуждая соседей и родственников. К полудню у Маргариты раскалывалась голова.
Вернувшись из сада с Соней, она застала картину: все ее горшки с цветами были переставлены, а некоторые, самые капризные, были залиты водой до состояния болота.
– Я их полила, – объявила Валентина Семеновна. – Совсем засохли, бедненькие. Земля-то как камень. Надо за ними лучше следить, Маргаритка.
Маргарита молча, сжав зубы, потащила спасать погибающий фикус. Она чувствовала себя чужой в собственной квартире. Ее пространство, ее правила, ее уклад – все было грубо нарушено и перекроено под чужое усмотрение.
Вечером, когда Соня наконец уснула, а Валентина Семеновна устроилась смотреть сериал, включив телевизор на полную громкость, Маргарита накинулась на мужа.
– Я больше не могу! Это мой дом! Я не могу работать, не могу отдыхать! Она уничтожает все мои цветы, указывает, как мне жить, воспитывает мою дочь!
– Риточка, успокойся, – Артем пытался быть голосом разума, но в его глазах читалась усталость. – Она же не со зла. Она пытается помочь. Цветы… ну перелила, бывает. Вырастут новые.
– Новые? Это бамбук удачи, который мне подруга из командировки привезла! Он пять лет рос! А она его утопила за один день! Помочь? Она помогает мне сойти с ума!
– Она моя мать, Маргарита! – голос его наконец зазвучал тверже. – И она будет жить здесь столько, сколько потребуется. Прошу тебя, прояви терпение и уважение. Перестань искать поводы для конфликта.
– Я ищу поводы? – она смотрела на него с недоверием. Это был уже не тот мужчина, за которого она выходила замуж. Это был запуганный мальчик, прячущийся за спину властной матери. – Хорошо. Хорошо, Артем. Но запомни: это твое решение. И вся ответственность за последствия – на тебе.
Она повернулась и ушла в ванную, захлопнув за собой дверь. Ей нужно было побыть одной. Одна. Всего несколько минут в тишине. Но и этого ей было не суждено получить. Почти сразу в дверь постучали.
– Маргаритка, ты долго там? Я чайник поставила, хочу чаю перед сном.
Жизнь превратилась в сущий ад. Каждый день приносил новые конфликты. Валентина Семеновна перемыла все шкафы, пересортировала вещи, выбросила «старые и некрасивые», по ее мнению, полотенца и начала учить Соню «правильным», дореволюционным песням, заявляя, что современные мультфильмы – это дурь и вред для детской психики. Девочка стала капризной, замкнутой, разрываясь между двумя центрами силы.
Маргарита худела и не могла спать по ночам. Работа валилась из рук. Она ненавидела приходить домой. Ненавидела этот запах чужих духов и лекарственных трав, который принесла с собой свекровь. Ненавидела звук ее голоса и скрип проклятой раскладушки.
Она пыталась говорить с Артемом, но он уходил от разговоров, задерживался на работе, а дома старался поменьше бывать в комнате, отсиживаясь на кухне или в ванной. Он стал чужим. Предателем.
Кульминация наступила через три недели. Маргарита вернулась с родительского собрания, где хвалили Сонины успехи в рисовании, в приподнятом настроении. Дома ее ждала тишина. Свекрови не было. В комнате на кровати сидела Соня и тихо плакала.
– Дочка, что случилось? – бросилась к ней Маргарита.
– Бабушка… – всхлипнула девочка. – Она забрала моего мишку… того, серенького… сказала, что он старый и воняет пылью, и выбросила в мусорный бак на улице. Я побежала его искать, но там уже увезли мусор…
Маргарита онемела. Этого мишку Соня обнимала каждую ночь с самого рождения. Это была ее главная детская реликвия, талисман от плохих снов.
Где-то хлопнула входная дверь. Вернулась Валентина Семеновна, довольная, с полными сумками из магазина.
– О, невестка дома! Смотри, какие я Сонечке носочки шерстяные купила, самые лучшие, не то что ваши синтетические…
Маргарита медленно поднялась. В ее глазах стоял холодный, беспощадный гнев.
– Где мишка? – прозвучал тихий, но абсолютно стальной голос.
– Какой мишка? А, этот старый хлам? – махнула рукой свекровь. – Выбросила, конечно. Рассадник клещей и бактерий. Я ей нового, красивого мишку куплю.
В этот момент в квартиру вошел Артем. Он сразу почувствовал накаленную до предела атмосферу.
– Что случилось? – спросил он опасливо.
– Случилось то, что твоя мать перешла все границы! – голос Маргариты зазвучал громче, но без истерики. В нем была ледяная ярость. – Она выбросила самую дорогую для нашей дочери игрушку. Ту, с которой она спала с рождения. Выбросила в мусор, как какую-то ветошь.
– Мама, правда? – Артем обернулся к Валентине Семеновне.
– А что такого? Игрушка как игрушка. Новая лучше будет. Я же забочусь о здоровье внучки, а вы тут все на меня набросились! Неблагодарные!
– Заботиться? – Маргарита сделала шаг вперед. – Ты уничтожаешь все, что дорого моему ребенку! Ты разрушаешь наш дом! Твое «ненадолго» уже превратилось в оккупацию! Я не могу больше этого терпеть!
– Маргарита, успокойся, – попытался вставить Артем, но она его даже не услышала.
– Нет, Артем, все. Точка. Я говорила тебе с первого дня. Ты не захотел меня слушать. Ты выбрал свою мать. Прекрасно. Теперь слушай меня внимательно.
Она повернулась к Валентине Семеновне, которая уже начала надуваться и принимать вид оскорбленной невинности.
– Валентина Семеновна, вы сегодня же собираете свои вещи и уезжаете отсюда. Куда – меня не интересует. К Кате, в гостиницу, на развалины вашей дачи – это ваши проблемы. В моем доме вам больше не место.
– Как это?! – взревела старуха. – Артемушка, ты слышишь, что твоя жена мне говорит? Выгоняет меня на улицу! А я вас приютила, когда вам негде было жить после свадьбы!
– Это было десять лет назад, и мы съехали через месяц, как только нашли съемную квартиру! – парировала Маргарита. – И это не дает вам права терроризировать мою семью сейчас!
– Я не уеду! – уперлась Валентина Семеновна, садясь на стул и склады руки на груди. – Мне сын разрешил здесь жить! Это его дом тоже!
Все взгляды перевели на Артема. Он стоял, бледный, разрываясь между двумя этими женщинами. На нем не было лица.
– Артем, – сказала Маргарита тихо, но так, что каждый звук был отчеканен из льда. – Сейчас ты сделаешь выбор. Раз и навсегда. Или она уходит. Или ухожу я вместе с Соней. И это будет навсегда. Решай.
В комнате повисла мертвая тишина. Было слышно, как за стеной соседи включают телевизор.
– Мама, – с трудом выдавил Артем, обращаясь к Валентине Семеновне. – Может, правда, поживешь у Кати? Я… я тебе денег на гостиницу дам… как-нибудь…
– Что?! – ее лицо исказилось от неподдельного ужаса и предательства. – Ты меня предаешь? Ради этой… этой стервы? Да я тебя на руках носила! Я для тебя все делала! А она тебе что? Родила тебе одну девочку, а наследника так и не дала!
Это была последняя капля. Для Маргариты. Для Артема, судя по его лицу, – тоже.
– Все, – перебил он ее, и в его голосе впервые зазвучала не робость, а твердость. – Мама, ты перешла все границы. Я просил Маргариту потерпеть, я думал, что все наладится. Но ты специально или нет – уничтожаешь мою семью. Я не могу этого допустить. Собирай вещи. Я отвезу тебя к Кате. Поговорю с ее мужем. Это не обсуждается.
Валентина Семеновна смотрела на сына с таким выражением, будто он ударил ее ножом в спину. Она что-то пробормотала про неблагодарных детей, но ее боевой дух был сломлен. Она поняла, что проиграла.
Маргарита, не говоря ни слова, взяла Соню за руку и вышла из комнаты. Она повела дочь в ванную, чтобы умыть ее заплаканное лицо. Через полчаса, когда они вернулись, Артем уже выносил на улицу к машине ту самую клетчатую сумку. Валентина Семеновна, молчаливая и сломленная, сидела в коридоре на табуретке, одетая в свое пальто.
Она уехала, не попрощавшись. Хлопок дверью прозвучал как выстрел, возвещающий об окончании войны.
В квартире воцарилась оглушительная тишина. Артем вернулся, тяжело ступая. Он выглядел постаревшим на десять лет.
– Прости меня, Риточка, – сказал он глухо, не поднимая на нее глаз. – Ты была права. С самого начала. Я был слеп и слаб. Я не защитил тебя и дочь.
Маргарита молчала. Гнев ушел, оставив после себя страшную, всепоглощающую усталость и пустоту.
– Я съезжу завтра, куплю Соне такого же мишку. Найду точно такого же, – пообещал он, и в его голосе слышалась надежда на прощение.
– Не надо, – тихо сказала Маргарита. – Такого же не будет. Игрушку можно купить. А вот вернуть доверие… разрушенное чувство дома… это гораздо сложнее.
Она посмотрела на него, и он увидел в ее глазах не ненависть, а бесконечную усталость и отчуждение.
– Я не знаю, Артем, смогу ли я когда-нибудь забыть этот месяц. Забыть, что ты не встал на защиту нас сразу. Что тебе потребовалось три недели и выброшенный плюшевый мишка, чтобы наконец увидеть очевидное.
Она повернулась и пошла укладывать Соню. Раскладушку убрали в самый дальний угол балкона. Но ощущение чужого, враждебного присутствия еще долго витало в воздухе, и Маргарита понимала, что для того, чтобы оно окончательно выветрилось, потребуется время. Очень много времени. И первый шаг должен был сделать он. Не покупкой новой игрушки, а настоящими, трудными поступками, доказывающими, что его семья – это он, Маргарита и Соня. А все остальное – вторично.
Читайте также: