— Чёрт, да сколько можно нам указывать! Мама, мы не приедем делать ремонт и денег больше не дадим! — заявил Дима, швыряя телефон на диван так, что тот отскочил и упал на пол.
Римма замерла у плиты с половником в руке. Борщ булькал и пыхтел, как разозленный кот, а она стояла и смотрела на мужа широко распахнутыми глазами. Вот так вот — раз, и всё рухнуло. Тридцать лет брака, а она до сих пор не знала, что Дима может так орать на свою мать.
— Что случилось? — тихо спросила она, выключая газ под кастрюлей.
— А то случилось! — Дима дёргал галстук, будто тот его душил. — Мать опять со своими требованиями. То кран течёт, то обои отклеились, то дверь скрипит. А теперь вообще заявила, что кухню надо переделывать целиком! Сорок квадратных метров кухни! Ты представляешь, сколько это денег?
Римма присела на табуретку. В животе что-то холодное заворочалось, как зимняя змея. Надежда Семёновна... Господи, да что же это такое творится? Ещё утром звонила, голосом сладким, как мёд на блинчике: "Риммочка, милая, а не могли бы вы в субботу подъехать? У меня тут такое дело..."
— Дим, а может, правда что-то серьёзное? — начала было Римма, но муж перебил её резким взмахом руки.
— Серьёзное! Да у неё каждую неделю что-то серьёзное! Помнишь, как в прошлом месяце мы весь выходной провели, меняя ей смеситель в ванной? А через неделю оказалось, что она просто не умеет его правильно закручивать!
В прихожей звякнули ключи. Это возвращалась тётя Вера — Димина сестра, которая уже третий месяц жила у них "временно", пока не найдёт квартиру после развода.
— Что за крики? — Вера появилась в дверях кухни, сбрасывая с плеч пуховик. — Слышно было ещё на лестнице.
— Мать твоя сошла с ума окончательно, — буркнул Дима, плюхаясь на стул. — Теперь кухню требует перестраивать. Говорит, что плита стоит не там, где надо, и холодильник мешает проходу.
Вера фыркнула и достала из сумки пачку сигарет.
— Не удивлена. Вчера звонила мне, жаловалась, что вы к ней редко ездите. Мол, совсем забыли про старую мать.
— Редко? — взвился Дима. — Да мы там чаще бываем, чем дома! Каждые выходные что-то чинить, убирать, покупать!
Римма молча налила себе чай и села за стол. В голове крутились мысли, как белье в стиральной машине. Надежда Семёновна... Женщина, которая умела одним взглядом превратить любой семейный праздник в поминки. Которая всегда находила, к чему придраться: то суп пересолен, то блузка не того цвета, то причёска не так уложена.
А теперь вот это... Римма помнила ту кухню — идеально чистую, с новенькой техникой, которую они покупали всей семьёй два года назад. Что там может быть не так?
— А что именно она хочет переделать? — спросила Римма у Веры.
— Да всё! — Вера затянулась и выпустила дым в форточку. — Говорит, что кухня неудобная. Мойка не там стоит, плита мешает, шкафы неправильно висят. В общем, снести всё и сделать заново.
— За чей счёт, интересно? — проворчал Дима.
— А за чей, думаешь? — Вера посмотрела на него с усмешкой. — Конечно, за ваш. Она же на пенсии, где ей взять такие деньги?
В этот момент зазвонил телефон. Римма потянулась к трубке, но Дима опередил её.
— Да! — рявкнул он в трубку.
Голос Надежды Семёновны был слышен даже Римме. Писклявый, требовательный, с этими характерными интонациями: "Димочка, милый..."
— Нет, мама, мы не приедем в эту субботу! — отрезал Дима. — И денег на твой ремонт не дадим! Хватит нас использовать как бесплатную рабочую силу!
Трубка затрещала от возмущённых воплей. Римма видела, как на лице мужа играют мускулы, как сжимаются его пальцы.
— Мама, я сказал — нет! — повысил голос Дима. — Ремонт тебе не нужен, это просто очередная прихоть!
Тут в разговор вмешался ещё один голос. Женский, резкий, знакомый...
— Это что, Ира к ней приперлась? — прошептала Вера Римме. — Соседка её драгоценная?
Ира... Римма поморщилась. Надеждина соседка, которая постоянно сувала нос в чужие дела. Именно она обычно подначивала свекровь на новые требования к детям.
— Да, мам, я слышу, что тётя Ира говорит! — рявкнул Дима в трубку. — Пусть она лучше за своими детьми следит! У неё сын уже два года работу найти не может, а она нас учит жизни!
Римма встала и подошла к окну. Во дворе началась метель, снежинки бились о стекло, как мелкие сумасшедшие мотыльки. Сколько это может продолжаться? Каждую неделю одно и то же — звонки, требования, упрёки. А теперь ещё и этот ремонт...
— Всё! — заорал Дима и швырнул трубку на стол так, что чашки подпрыгнули. — Хватит! Я больше не могу!
— Что она сказала? — тихо спросила Римма, не оборачиваясь от окна.
— Что мы неблагодарные дети, что она нас вырастила, а мы теперь её бросили. И что Ира сказала, будто её дети никогда бы так не поступили со своими родителями.
Вера хмыкнула:
— Иришкины детки... Один алкоголик, второй без работы сидит. Хорошие дети, нечего сказать.
Римма обернулась. Дима сидел, обхватив голову руками. Плечи его вздрагивали. Тридцать лет... Тридцать лет она наблюдала эту борьбу между ним и его матерью. И с каждым годом всё становилось только хуже.
— А знаешь что, — вдруг сказала Вера, затушив сигарету в блюдце, — может, оно и к лучшему. Пора Надежде Семёновне понять, что дети — это не её личные слуги.
— Легко говорить, — буркнул Дима, поднимая голову. — А завтра она придёт сюда с претензиями. Или хуже — заявится с Ирой. Помнишь, как в прошлый раз?
Римма помнила. Тот скандал до сих пор был как открытая рана. Надежда Семёновна с Ирой явились к ним домой в воскресенье утром и устроили разнос прямо в прихожей. Дескать, плохо о матери заботятся, редко звонят, денег мало дают...
— Дим, — тихо сказала Римма, — а что если...
Но договорить она не успела. Зазвонил звонок в дверь. Длинно, требовательно, как будто кто-то специально давил на кнопку.
Все трое замерли.
— Только не говори, что это она, — прошептала Вера.
Звонок зазвенел снова. Ещё громче, ещё настойчивее.
— Димочка! Римма! — донёсся голос из-за двери. — Откройте немедленно! Нам нужно поговорить!
"Нам"... Значит, Ира тоже с ней.
Дима встал, как приговорённый к смерти.
— Всё. Приехали...
— Димочка, я знаю, что вы дома! — голос свекрови становился всё пронзительнее. — И не думайте прятаться! Ира видела свет в окнах!
Римма посмотрела на мужа. Лицо у него было серое, как мокрый асфальт. Вера молча показала большим пальцем на балкон — мол, можно спрятаться там. Но звонок не унимался.
— Открывай, — тихо сказал Дима. — Всё равно не отстанут.
Римма пошла в прихожую, на ходу поправляя волосы. В глазок было видно две фигуры: Надежда Семёновна в своей коричневой шубе и Ира в ярко-красном пуховике. Обе стояли с такими лицами, будто пришли объявлять войну.
— Добрый вечер, — натянуто улыбнулась Римма, открывая дверь.
— Добрый, говоришь! — сразу же налетела на неё Надежда Семёновна, проталкиваясь в прихожую. — Хорош вечер, когда сын матери хамит по телефону!
За ней протиснулась Ира — полная, с крашеными в рыжий цвет волосами и губами, намазанными красной помадой.
— Вот-вот, — поддакнула она. — Мы с Надей всё слышали. Как это можно — так с матерью разговаривать?
— Проходите, раздевайтесь, — пробормотала Римма, хотя внутри всё клокотало.
Они прошли в кухню, где Дима с Верой сидели как два партизана перед допросом.
— Димочка! — простёрла руки Надежда Семёновна. — Ну как ты мог так со мной?
— Мама, мы же всё обсудили по телефону, — устало ответил Дима, не вставая со стула.
— Обсудили? — возмутилась Ира. — Надя рассказывала — ты кричал на неё! На родную мать!
— А вы, тётя Ира, простите, здесь при чём? — встряла Вера, прикуривая новую сигарету.
— При том, что я Надина подруга уже двадцать лет! И не могу спокойно смотреть, как с ней обращаются собственные дети!
Римма поставила на стол ещё две чашки и заварила свежий чай. Руки дрожали — от злости или от нервов, она и сама не понимала.
— Значит, так, — начала Надежда Семёновна, садясь на стул и складывая руки на коленях. — Я не какая-то там чужая тётка. Я ваша мать. И если мне нужен ремонт, то дети должны помочь.
— Мама, — Дима провёл рукой по лицу, — у тебя дома всё в порядке. Мы же год назад полностью обновили ванную комнату. Позапрошлым летом клеили обои. В кухне вообще всё новое.
— Новое! — фыркнула Ира. — Вы посмотрите, как он с матерью говорит! Какое новое? У неё плита стоит неудобно, от мойки до холодильника идти далеко. Для пожилого человека это тяжело.
— Тётя Ира, — тихо, но твёрдо сказала Римма, — а сколько у вас стоит кухонный гарнитур? Просто интересно.
Ира покраснела:
— А при чём тут мой гарнитур?
— При том, что новая кухня для Надежды Семёновны обойдётся в восемьсот тысяч минимум. У нас столько денег нет.
— Нет денег! — взвилась Надежда Семёновна. — А на отпуск в Турцию деньги нашлись! А на машину новую деньги были!
Дима дёрнулся, как от удара:
— Мама, мы в Турции не были три года! А машину купили в кредит, который до сих пор выплачиваем!
— Всегда найдутся отговорки, — покачала головой Ира. — Вот у меня Валерик никогда бы не сказал, что денег нет. Если маме нужно что-то — он всегда поможет.
— Валерик у вас до сих пор без работы сидит, — не выдержала Вера. — Какая от него помощь?
— Зато он добрый сын! Не то что некоторые!
— Ира, ты замолчи! — вдруг рявкнул Дима, вставая из-за стола. — Надоела уже со своими поучениями! У тебя своих проблем хватает — лучше ими занимайся!
— Ах ты! — ахнула Ира. — Да как ты смеешь!
— Димочка, прекрати! — заплакала Надежда Семёновна. — Из-за тебя меня оскорбляют!
Римма смотрела на эту сцену и чувствовала, как внутри что-то переворачивается. Сколько лет она молчала, сколько раз глотала обиды! Надежда Семёновна вечно недовольна, Ира лезет со своими советами, а Дима разрывается между семьёй и матерью.
— Знаете что, — вдруг сказала Римма, и все обернулись к ней. — Хватит. Надоело.
— Римма? — удивлённо посмотрел на неё Дима.
— Надежда Семёновна, — Римма села напротив свекрови и посмотрела ей прямо в глаза. — Вам действительно нужен ремонт или вы просто скучаете?
— Что за вопрос?!
— Нормальный вопрос. Потому что каждый месяц у вас что-то ломается, что-то не работает, что-то не нравится. Мы уже полквартиры переделали, а вы всё недовольны.
— Римма, что ты говоришь? — прошептала Надежда Семёновна.
— Правду говорю. — Римма ощущала странное спокойствие, будто наконец-то сбросила с плеч тяжёлый мешок. — А вы, тётя Ира, вообще здесь при чём? Это наши семейные дела.
Ира открыла рот, но Римма не дала ей вставить слово:
— У вас есть свои дети. Займитесь ими. А то один пьёт, второй не работает, а вы тут нам указываете, как жить.
— Да ты обнаглела совсем! — взвилась Ира, вскакивая со стула.
— Нет, это вы обнаглели! — неожиданно даже для себя повысила голос Римма. — Каждую неделю одно и то же! То печка не работает, то кран течёт, то обои кривые! А потом выясняется, что печку просто не умеете включать, кран течёт от старости, а обои висят уже десять лет и никого не беспокоили!
Дима смотрел на жену с удивлением. Вера прикрыла рот ладонью, пытаясь скрыть улыбку.
— Римма, ну что ты такое говоришь? — всхлипнула Надежда Семёновна. — Я же не чужая...
— Не чужая, — согласилась Римма. — Но это не значит, что мы должны каждые выходные у вас работать. У нас своя жизнь, свои планы, свои заботы.
— Какие планы? — съехидничала Ира. — Телевизор смотреть?
— А вам какое дело? — встрял Дима. — Тётя Ира, с какой стати вы вообще сюда припёрлись?
— Я пришла поддержать подругу!
— А кто вас просил её поддерживать? — спросила Вера. — Может, лучше своего Валерика поддержите — работу найти поможете?
Ира побагровела:
— Не смей трогать моего сына!
— А вы не смейте трогать моего брата!
— Всё! — встала Надежда Семёновна. — Хватит! Я всё поняла. Значит, для вас мать — обуза!
— Мама, не устраивай театр, — устало сказал Дима.
— Театр? — она схватилась за сердце. — Это не театр, это моё разбитое материнское сердце!
— Ой, не надо, — махнула рукой Римма. — Сердце у вас крепкое, как у коня. Помните, как в прошлом году «умирали» от давления, а потом целый день грядки копали?
Надежда Семёновна открыла рот, но ничего не сказала.
— Ира, одевайтесь, — резко сказала Вера. — Хватит тут цирк устраивать.
— Как ты смеешь! — начала было Ира, но Дима перебил её:
— Она права. Тётя Ира, идите домой. А мы с мамой поговорим без свидетелей.
— Надя, не оставайся тут! — зашептала Ира. — Они тебя обижают!
— Никто её не обижает, — твёрдо сказала Римма. — Мы просто хотим честно поговорить. Без посторонних ушей.
Ира нехотя пошла в прихожую одеваться. Надежда Семёновна сидела, глядя в чашку с чаем.
— Надя, пойдём! — крикнула из прихожей Ира. — Нечего тут с неблагодарными детьми время терять!
Но Надежда Семёновна не шевелилась.
— Мама? — тихо позвал Дима.
Она подняла голову. Глаза были красные, но слёз не было.
— Я действительно вас достала? — спросила она совсем другим голосом. Не требовательным, не капризным. Просто усталым.
Римма почувствовала, как что-то дрогнуло у неё в груди. На секунду показалось, что можно всё исправить, найти компромисс, как обычно...
— Надя! — снова крикнула из прихожей Ира. — Что ты там делаешь?
И Надежда Семёновна словно очнулась. Лицо её мгновенно изменилось, стало прежним — обиженным и надменным.
— Конечно, я виновата, — сказала она, вставая. — Плохая мать, которая просит детей о помощи. Которая их вырастила, всю жизнь на них положила...
— Вот опять! — не выдержал Дима. — Мама, только что мы могли нормально поговорить! Почему ты сразу переходишь на обвинения?
— Потому что вы меня не слышите! — повысила голос Надежда Семёновна. — Думаете, мне легко в семьдесят лет одной жить? Думаете, мне весело каждый день в четырёх стенах сидеть?
— Так выходите, общайтесь с людьми, — сказала Вера. — В вашем доме столько кружков, секций...
— Кружки! — фыркнула Надежда Семёновна. — Со старыми бабками сидеть! А мне хочется с семьёй время проводить, с детьми, с внуками!
— У вас внуков нет, — тихо напомнила Римма.
Повисла тишина. Тяжёлая, как свинцовая плита.
— Нет, — медленно произнесла Надежда Семёновна, глядя на Римму. — И теперь я понимаю почему. Такие эгоисты детей не заводят.
Римма почувствовала, как лицо заливается жаром. Это было больно. Больнее всех упрёков и скандалов вместе взятых. Тема детей в их семье была запретной. Пятнадцать лет попыток, врачей, процедур... И вот теперь это швыряют ей в лицо как обвинение.
— Мама, — глухо произнёс Дима, — этого нельзя было говорить.
— А что нельзя? Правду? — Надежда Семёновна надела пальто. — Я всю жизнь молчала, всё терпела! А теперь скажу как есть. Нормальные дети заботятся о родителях. Нормальные дети дают продолжение роду. А вы...
— А мы что? — встала Римма. Голос звучал чужим и злым. — Договаривайте.
— А вы живёте только для себя. Эгоисты. И детей не хотите, потому что детям надо отдавать, а не только брать.
— Надя, пошли уже! — вмешалась Ира, появляясь в дверях кухни. — Видишь же, что они тебя не ценят!
Дима резко встал, стул упал на пол с грохотом.
— Всё, мама. Хватит. Вы перешли все красные линии.
— Какие линии? — удивилась Надежда Семёновна. — Я сказала правду!
— Правду? — Римма подошла к свекрови вплотную. — Хотите правду? Вот вам правда. Мы пятнадцать лет пытались завести детей. Пятнадцать лет лечились, молились, надеялись. Я перенесла четыре выкидыша. Четыре! И каждый раз вы намекали, что это божья кара за то, что мы не так живём.
Надежда Семёновна отступила на шаг.
— Римма, я не...
— Не что? Не помните? А я помню каждое ваше слово! Помню, как вы говорили соседкам, что современные женщины детей рожать не хотят, карьеру строят. Помню, как советовали Диме жену поменять, на "плодовитую".
— Я так не говорила...
— Говорили! При мне говорили! А теперь ещё и вот это... — Римма всхлипнула. — Знаете что? Я благодарю бога, что у меня нет детей. Потому что я никогда бы не хотела, чтобы они стали такими же, как вы.
Надежда Семёновна побледнела:
— Ты... ты как смеешь?
— Смею! Наконец-то смею! Тридцать лет я терпела ваши упрёки, капризы, истерики! Тридцать лет изображала послушную невестку! Но теперь хватит!
— Дима! — завопила Надежда Семёновна. — Ты слышишь, что твоя жена говорит?
— Слышу, мама, — тихо ответил Дима. — И знаешь что? Она права. Во всём права.
Надежда Семёновна смотрела на сына широко раскрытыми глазами.
— Ты принимаешь её сторону?
— Я принимаю сторону справедливости. Мама, ты зашла слишком далеко. То, что ты сейчас сказала про детей... Это непростительно.
— Непростительно? — Надежда Семёновна натянула перчатки. — Хорошо. Тогда и мне прощать нечего. Живите, как хотите. Только больше ко мне не обращайтесь. За помощью в том числе.
— Мама...
— Всё, Дмитрий. У меня больше нет сына. А у вас нет матери.
Она развернулась и вышла в прихожую. Ира бросила на всех торжествующий взгляд:
— Вот и правильно, Надя! Нечего тебе с неблагодарными связываться!
Хлопнула входная дверь. Они ушли.
В кухне стало тихо. Только тикали часы на стене да гудел холодильник.
— Дим, — прошептала Римма, — что мы наделали?
— То, что должно было случиться давно, — ответил он, поднимая упавший стул.
— А вдруг она серьёзно? Вдруг больше никогда не заговорит с нами?
Дима посмотрел на жену. На её заплаканное лицо, на дрожащие руки.
— Знаешь что, Римм? А может, оно и к лучшему.
— Как это к лучшему?
— А так. Сколько лет мы живём как на иголках? Каждый день ждём звонка с очередными претензиями. Каждые выходные тратим на её капризы. А счастья от этого больше не становится. Ни нам, ни ей.
Вера затушила сигарету и покачала головой:
— Блин, Дим, а ведь ты прав. Помнишь, какой мама была раньше? До папиной смерти? Весёлая, добрая... А теперь превратилась в вечно недовольную старуху.
— Может, мы её довели? — всхлипнула Римма.
— Нет, — твёрдо сказал Дима. — Мы не довели. Мы делали всё, что могли. А она выбрала быть несчастной. Это её выбор.
На столе зазвонил телефон. Все трое замерли, глядя на высветившийся номер. Надежда Семёновна.
Дима протянул руку к трубке, но потом убрал её.
Телефон звонил ещё минуту, потом затих.
— Всё, — сказал Дима. — Теперь точно всё.
Римма села на стул и закрыла лицо руками. Внутри была пустота. Не облегчение, как она думала, а странная, холодная пустота.
— А что теперь? — спросила она.
— А теперь живём своей жизнью, — ответил муж, обнимая её за плечи. — Без постоянного чувства вины. Без еженедельных скандалов. Просто живём.
— И всё-таки жалко, — прошептала Вера, глядя в окно. — Семья всё-таки...
— Семья — это не те, кто с тобой связан кровью, — сказал Дима. — Семья — это те, кто тебя любит и поддерживает. А не использует и не унижает.
Римма подняла голову и посмотрела на мужа. В его глазах не было сожаления. Была решимость.
— Дим, а если она заболеет? Если что-то случится?
— Тогда мы поможем. Но не потому, что она мать и имеет право нас эксплуатировать. А потому, что мы люди. И помогаем тем, кто в беде.
Телефон зазвонил снова. На этот раз звонила Ира.
Дима взял трубку и нажал кнопку отключения звука.
— Завтра поменяем номер, — сказал он спокойно.
Римма кивнула. Да, завтра они поменяют номер. Завтра начнётся новая жизнь. Без постоянного напряжения, без чувства вины, без бесконечных требований.
Будет ли эта жизнь лучше? Она не знала. Но точно знала одно — она будет их собственной.
А в доме на другом конце города Надежда Семёновна сидела на кухне, которую хотела переделать, и смотрела на телефон. Ира ушла, напоследок посоветовав "забыть неблагодарных детей". Но забыть не получалось.
И впервые за много лет Надежда Семёновна подумала: "А что, если они правы?"
Но эта мысль пугала её больше, чем одиночество. Потому что признать правоту детей означало признать, что всё эти годы она была не заботливой матерью, а деспотичной старухой.
А на это у неё не хватило смелости.
Поэтому она просто выключила свет и пошла спать, убедив себя, что виноваты все, кроме неё.
Так закончилась эта история. Без примирения, без прощения, без хеппи-энда. Потому что в жизни не всегда есть место компромиссам. Иногда единственный выход — это разрыв. Болезненный, но необходимый.
И каждый остаётся при своём. Кто-то — с чувством освобождения. Кто-то — с чувством правоты. А кто-то — с пустой квартирой и нежеланием посмотреть правде в глаза.