Продолжение биографии императрицы Марии Федоровны В. С. Шумигорского
Великому князю Павлу Петровичу не довелось участвовать в действиях союзной армии против турок, где, наряду с распущенностью жизни и нерешительностью действий князя Потемкина, блистательно проявлялась суровая простота и военный гений Суворова и где русские солдаты на полях битв при зимних осадах крепостей, в форсированных маршах, при невозможных условиях, выказывали свою выносливость, стойкость и беззаветную храбрость.
Шведский король Густав III задумал воспользоваться турецкой войной, чтобы неожиданно напасть на Россию с севера, угрожать самому Петербургу и возвратить Швеции области, отнятые у неё Петром I. Екатерина поручила войска, собранные у финляндской границы графу Мусину-Пушкину (Валентин Платонович); туда же отправился и Павел Петрович.
Отъезжая в армию, как предполагали тогда, на долгое время, Павел Петрович счел необходимым составить и вручить Марии Фёдоровне на случай своей смерти или смерти императрицы Екатерины несколько документов, в которых он "излагал свою последнюю волю и мысли об управлении государством"; тогда же выбран был шифр, посредством которого должна была совершаться тайная переписка между супругами на время разлуки.
Один из этих документов был написан 7 января 1788 г. за подписью и Павла и Марии Фёдоровны ("Мы Павел и мы Мария"); это был "акт о престолонаследии, который отменял правило Петра Великого, дававшее царствующему государю право выбрать себе наследника по своему усмотрению, и устанавливал навсегда естественный порядок наследования престола по мужской линии от отца к старшему сыну".
Павел Петрович отправлялся в армию при самых благоприятных условиях. Командовал армией граф Мусин-Пушкин, пользовавшийся доверием великокняжеской четы, а сопровождали великого князя испытанный друг его и Марии Фёдоровны камергер Вадковский (Федор Федорович) и пруссак майор Штейнвер 3-й, командовавший Гатчинскими войсками.
Кроме того, его окружали и другие преданные ему лица: заведовавший Гатчинской флотилией капитан Кушелев и лейб-медик Блок (Иван Леонтьевич): Кушелева Мария Фёдоровна обязала вести "дневник пребывания Павла в Финляндии", а Блок должен был доставлять ей подробные сведения о его здоровье.
Но уже при самом отъезде между Павлом Петровичем и Екатериной произошло некоторое охлаждение.
Положение Цесаревича в армии было тяжелое: Павел Петрович убедился вскоре, что он подвергается государственной опеке Екатерины. Екатерина, конечно, не подозревала сына в государственной измене; но она знала его отношение к Пруссии, знала, что он способен к необдуманным поступкам и неосторожной откровенности.
Поэтому, допустив участие Павла Петровича в шведской войне, она не желала, чтобы ему "были известны подробности о ходе военных действий", и дала в этом смысле "тайные предписания" генералу Кноррингу (Карл Федорович), состоявшему при Павле.
Государыня, очевидно, боялась, чтобы через Павла не узнавали о наших военных действиях пруссаки, также угрожавшие в то время России. Сами шведы, как видно, не далеки были от мнения, что Павел не сочувствует политике матери и, во время пребывания его в финляндской армии, герцог Сёдерманландский (будущий шв. король Карл XIII), делал ему настойчивые "предложения о свидании".
Павел, однако, был настолько благоразумен, что отвечал ему отказом и сообщил о том Екатерине. Тогда Императрица решилась отозвать сына из армии, и 18 сентября Павел возвратился в Петербург, быв за все время один только раз в ничтожной перестрелке и чувствуя себя разочарованным итогами желанной поездки, где он думал "быть полезен отечеству".
Решимости императрицы вызвать сына в Петербург содействовали, вероятно, скорбь Марии Фёдоровны о разлуке с мужем и просьба ее "о дозволении ей ехать в Выборг для свидания с ним", на которую Екатерина отвечала отказом.
Привыкая оберегать своего мужа наперекор ему самому, Мария Фёдоровна подвергала опасности величайшее свое благо, столь долго царствовавший между ними семейный мир и супружеское согласие.
В 1789 году Марии Фёдоровне исполнилось 30 лет. Характер великой княгини и ее умение держать себя лучше всего измеряются тем, что она могла одновременно пользоваться расположением и державной своей свекрови, и мужа, относившегося к матери своей с чувством недоверия и затаенной горечи.
Считая себя при дворе Екатерины лишь "невольной гостьей" и удаляясь от него вместе с мужем по возможности чаще, Мария Фёдоровна не утратила своих этюпских навыков "к тихой жизни в небольшом домашнем кружке", пользуясь уединением Павловска и Гатчины.
Здесь сближалась она с людьми, принадлежавшими к самым разнообразным классам общества, и мало-помалу вырабатывала в себе ту необыкновенную хозяйственную распорядительность, ту привычку к неустанной деятельности, которыми она впоследствии удивляла современников.
Нужно заметить, что хозяйственные заботы Марии Фёдоровны основывались не на одном только стремлении ее к строгой бережливости: ею руководило также сознание нравственной ответственности, которую она несла за благосостояние всех крестьян и других лиц, судьба которых зависела от ее внимания. Это же сознание живо было и в Павле Петровиче, который "в помещиках желал видеть устроителей счастья крепостных людей" и в заботах своих о быте гатчинских крестьян сам подавал тому пример.
Великокняжеская чета своими действиями вполне оправдала слова, с которыми Павел Петрович, еще в самом начале постройки Павловска, обращался к другу своему и бывшему наставнику Платону: "Нахожу в Павловском удовольствие свое. Cиe удовольствие ни с кем мы не делим, cие удовольствие ничем не приобрели; итак, заведем что-нибудь при сем месте, чем интересовали бы иных, кроме себя, и чем делили бы удовольствие и спокойствие с другими. Вот наша мысль".
Начало осуществления этой мысли, положено было устройством богадельни, школы и больницы для обитателей Павловска. Павловск в это время был единственным поместьем великокняжеской четы, и поэтому на нем исключительно сосредоточивались ее заботы. С пожалованием Павлу Петровичу Гатчины положение дел изменилось к невыгоде нарождающегося Павловска.
Гатчина в то время была уже большим сравнительно поселением, в котором считалось до 2000 жителей, тогда как в Павловске было их всего около 600; здоровый климат Гатчины и положение ее на перепутье между дорогами на Петербург, Москву и Варшаву невольно заставляли отдавать ей предпочтение перед Павловском, терявшимся в глубине лесов, окружавших Царское Село; наконец, сам Гатчинский дворец, убранный с большим вкусом и великолепием, по своей обширности, удобством для жизни и красоте садов, представлял лучшее помещение для великокняжеской четы, чем дворец в Павловске, в то время даже еще не достроенный.
Неудивительно, что великий князь Павел Петрович выбрал Гатчину главным своим местопребыванием. Да и сама основательница и владетельница Павловска, великая княгиня Мария Федоровна, любя Павловск как "свое творение", не могла не сознавать преимуществ Гатчины.
"Гатчина соперница весьма опасная, писала Мария Фёдоровна 14 сентября 1785 года Карлу Кюхельбекеру, управлявшему Павловском, и необходимо приложить всю вашу деятельность и все ваше усердие, чтобы Павловское могло выдержать сравнение" (летом 1786 года во дворце приготовлялись покои для великих княжон; при этом стены оклеены были бумажными обоями, что было тогда новизной, так как они в то время еще не вошли во всеобщее употребление).
И где бы не жила Мария Фёдоровна, она входила во все мелочи павловского хозяйства. Каждая смета, каждый счет подрядчиков, даже архитектурные подробности подвергались тщательному просмотру и проверке Марии Фёдоровны.
"Вы были правы, добрый мой Кюхельбекер (писала она однажды) говоря, что "смета о постройке конюшен перепугает нас". Есть чего перепугаться, ибо эта смета действительно "аптекарский счет". Я говорила о ней с многими лицами, и все удивлены и поражены ею столько же, сколько и я. Поэтому прошу вас приказать другим пересмотреть ее, и сами пересмотрите.
Пильников добрый малый, но он считает на манер тех первоклассных архитекторов, которые, чуть дело идет о дворце, насчитывают вдвое и втрое.
Сделаю вам несколько заметок: стены сараев могут быть, как мне кажется, сложены в полтора кирпича, ибо, так как в них никто не живет, то все равно, будут ли промерзать стены или нет. То же скажу и обо всех стенах, которыми обнесены сараи.
Так как во всем здании сараев и конюшен нет ни одной печки, ни одного камина, а, следовательно и опасности от огня, то железные кровли совершенно бесполезны и могут быть заменены черепицами, потому что последние дешевле. Повторяю вам, мой добрый Кюхельбекер, что счет всем кажется непомерным, и так или иначе, но в него непременно вкралась ошибка".
Можно принять за верное, что "созидая Павловск", Мария Фёдоровна "училась хозяйству" практически во всех его отраслях. И здесь не надо забывать, что финансовые дела великокняжеской четы, принужденной посылать большие суммы за границу, поневоле вынуждали Марию Фёдоровну быть бережливой на расходы; и не раз случалось, когда Мария Фёдоровна, оказывалась не в состоянии оплатить даже мелких затраты по постройке и отделке Павловских сооружений.
Но сокращение расходов никогда не шло в ущерб вознаграждения рабочим. Были случаи, когда Мария Фёдоровна присылала нарочных из Петербурга исключительно для того, чтобы узнать, не заболел ли кто во время колки льда и в предупреждение болезней доставляла деньги на теплое питье, на водку, на обувь и т. д.
Когда весной 1786 года в Петербурге открылась эпидемия оспы и между рабочими в Павловске появилось много больных, Мария Фёдоровна в помощь доктору Ромбергу, занятому по больнице, прислала доктора Ритмейстера (Вильгельм Иванович) и писала Кюхельбекеру:
"Ради Бога, не жалейте ни денег, ни расходов, ни забот, чтобы предупреждать болезни, и убедите Ритмейстера удвоить усилие к спасению этих бедняков... Что касается до множества больных, то и здешние госпитали переполнены ими; но что бесконечно огорчает меня, это видеть, что не проходит недели, чтоб у вас кто-нибудь не умер.
Особенно поразила меня смерть второго штукатура, умершего от цинги, тогда как болезнь эта обыкновенно не смертельна, а лекарь даже не довел до вашего сведения, что больной опасен. Желаю, чтобы вы прислали мне подробный список больных и чтобы Ритмейстер отметил на нем, кто именно из них болен серьезно.
Хорошо сделаете, если посоветуете ему, буде есть у него тяжко больные, обращаться за содействием к Ромбергу, который опытнее его, и тогда каждый раз писать к лейб-медику Крузе (Карл Федорович), спрашивая его совета. Отвечайте мне на это, и прошу вас еще, мой добрый Кюхельбекер, приказать раз навсегда; если появится опасный больной, чтобы вам о нем тотчас же сообщали.
Если вы в это время будете в городе, то прикажите Ритмейстеру присылать к вам нарочного, а к Крузе - донесение. Эти покойники меня огорчают... Зачем вы отослали в Петербург трех больных каменщиков? Отвечайте на этот вопрос".
Заботы Марии Фёдоровны о здоровье обитателей Павловска встречали, однако, противодействие, благодаря недоверию их к медицине и докторам. Оставив Ритмейстера в Павловске, Мария Фёдоровна надеялась, что жители Павловска будут пользоваться также услугами его жены, акушерки; надежда эта не скоро оправдалась.
"Досадно, писала она по этому случаю, что еще никто не пользовался услугами Ритмейстерши; но пусть это придёт само собой, и склонить к тому нельзя никого иначе, как убеждениями и лаской; но я желала бы, чтобы жена моего священника подала другим добрый пример".
Еще более сильное противодействие возбудили в жителях Павловска меры Марии Фёдоровны по прививке оспы их детям. Весною 1788-1789 года в Павловске открылась оспенная эпидемия.
Великая княгиня отправила в Павловск для прививки детям оспы врача Холидея (Томас), прививавшего ранее оспу великим княжнам Александре, Марии и Елене Павловнам.
"Вы соберете, писала по этому поводу Кюхельбекеру Мария Фёдоровна, всех находящихся в Павловске детей, у которых не было оспы, чтобы он их освидетельствовал и решил, - нужно ли им привить оспу, и тогда, подчиняясь его распоряжениям, уговорите родителей на это согласиться, заставив их принять во внимание, что у нас двое детей, у которых не было оспы, и что, таким образом, если эпидемия продолжится в Павловске, дети наши подвергнутся истинной опасности".
Я очень довольна, писала она также, всеми вашими распоряжениями; желала бы только, чтобы вы не слушали просьб родителей, отдавших своих детей для прививки оспы не назначенных Холидеем, но надеющихся еще, что они будут присланы обратно без прививки. Скажите Кузьме Петровичу (одному из крестьян), чтобы он, Бога ради, заботился о своих детях.
Желала бы видеть их в добрых руках, и не будет ли хорошо, если их отправить в надежное помещение? Мне пришло на мысль, что может быть Холидей доставит мне удовольствие и возьмет на свое попечение этих двух детей, если его об этом попросить.
Скажите большое спасибо тем мужичкам, особенно тому, который подал пример, и всем прочим родителям.
Что же касается до вдовы Сельдюковой, после ее ужасного предложения "извести своего ребенка и отречься от обязанностей, лежащих на матери", вы скажите ей только, что "я беру дитя на свое попечение; вы его доверите, кому найдете уместным, под непосредственным надзором Ритмейстера и его жены; относительно матери, как только ее здоровье дозволит, она должна выехать из Павловского, и я не хочу более видеть ее в списках пенсионерок.
Однако выждите 9 дней после родов и тогда объявите ей ее участь; но, ради Бога, заботьтесь о детях".
Случай с Сельдюковой, очевидно, не имел отношения к оспенной эпидемии: женщина эта принадлежала к разряду матерей, стремившихся освободиться от своих обязанностей. Такие случаи, глубоко огорчали Марию Фёдоровну; вероятно, уже в это время она задавалась мыслью о судьбе детей несчастно-рожденных и брошенных без призрения.
Что делалось для жителей Павловска, то же происходило в Гатчине, где хозяином являлся Павел Петрович, всегда сочувствовавший своей супруг в ее благотворительных начинаниях и действовавший с нею в одном духе.