Иона сам не знал, зачем заговорил с девочкой из зеркала.
Они как раз сели пить чай, когда входная дверь затряслась под чугунными кулаками. «Гроза! — и сестра выскочила из-за стола, опрокинув чашку на белую скатерть, — Открывай, Гроза!» Мама успела схватить Иону и утащить в дальний угол прежде, чем людская волна захлестнула маленькую столовую.
Сервиз смели прочь, и на стол уложили раненого. Пропитанная кровью рубаха была вдоль и поперек изрезана, будто ее хозяин проиграл в драке с медведем. «Хорошо меня…арапником.» Раненый поднял голову. Черные глаза блестели, как у загнанной лошади, но он нашел силы, чтобы звонко чмокнуть дрожащие пальцы сестры. «Катерина!» — одернула мама. Сестра лишь упрямо сжала руку лежащего. И все же, заговорив с Ионой, она смягчилась: «Ваня, иди, пожалуйста, спать». Услышав свое домашнее имя, Иона решил послушаться.
Из парадной пахло побелкой и капустными пирогами. Иона перешагнул груду сумок в проходе, чтобы закрыть дверь, и под ногой что-то хрустнуло. Зеркальце.
Уже в детской Иона зажег лампу и разглядел его получше. Серебряное, с черненым узором на ручке. Сквозь паутину трещин Иона различил свое отражение. Оно совсем ему не понравилось. Потная челка лезла в глаза, а щеки раскраснелись. Иона поправил прическу, но испуганное, кроличье выражение никуда не исчезло. В этот момент часы в прихожей пробили двенадцать. Колдовской час.
Эхо ударов маятника гуляло по коридору, и Иона прислушался. Голоса в столовой не утихали. В душном полумраке щель меж паркетом и дверью казалась порезом, сквозь который в спальню сочился свет. Злость поднималась в Ионе медленно, как пар над чашкой. Ему хотелось вскочить, хотелось стряхнуть пыль с отцовской шпаги и ворваться в полную чужаков комнату. Ему хотелось, чтобы сам отец ожил, сошел с дагеротипа на стене. В глазах унизительно защипало.
— Господи, — прошептал Иона, и зеркальная гладь затянулась испариной, — защити маму и Катерину от всякой беды.
— Кто здесь?
Иона отбросил зеркало прочь. Огляделся. За дверью все так же шумели, но в детской он был один. Послышалось? Не надеясь на ответ, Иона обратился к темноте:
— Покажитесь.
Три дрожащих вздоха спустя голос раздался снова. Насмешливый и хриплый, будто хозяин его только проснулся.
— Стекло протри, дубина.
Иона послушался. Осколок впился в палец, но Иона даже не поморщился, боясь спугнуть видение. Из зеркала на него смотрело чужое лицо.
— Привет, — девочка, а это была без сомнений девочка, хоть и коротко стриженная, помахала Ионе, — Ты ж меня видишь?
Иона кивнул.
— Славно. Еще не встречала говорящих теней, — девичий голос звучал как из-под толщи воды. Может, призрак решил посетить Иону в полночь? Еще один незваный гость в его доме.
В мае, застудившись после купания, у соседей умерла дочка. Иона помнил косу, чернеющую в подушках, как проталина на снегу, помнил тонкие пальцы, принявшие цветок из его руки, и неделю спустя — комья земли на крышке гроба. Нет. Девочка в зеркале выглядела возмутительно живой. Чихнув, она беспардонно высморкалась в ладонь.
— Ну что, знакомиться будем?
Она представилась Эмкой, и Иона тут же решил, что это самое странное имя на свете. Эмка вечно ерзала, подставляла зеркалу лицо под невообразимыми углами и так умело ругалась, что у Ионы горели уши. Не давая и слова вставить, она болтала о том, как наблюдала за жизнью красивого дома, как толпа «темных людей» сломала дверь и завязалась драка. За друзьями Кати пришла народная милиция, догадался Иона.
— А как ты попала в зеркало?
— Так вот что это за штука, — на мгновение лицо Эмки из ехидного стало нежным. Она еще несколько раз повторила: «зеркало», и провела пальцем по стеклу. Ионе показалось, будто его погладили по щеке, — Я нашла ее в развалинах. Смотри.
Отражение поплыло, и Иона не сразу понял, что Эмка просто отвернула зеркало от себя. Там, где бы она ни находилась, была ночь. Потрескивал маленький костерок. Стены же…стены сияли золотом. Пламя костра играло в бликах, и синяя темнота вокруг отступала, дрожа. Заполучи Иона хоть немного, он бы столько всего сделал. Купил бы сервиз взамен разбитому, новых платьев Кате и маме. Сестра бы конечно отпиралась, заговорила лозунгами из «красных» газет, но приняла. От Ионы точно бы приняла. А еще с деньгами можно снова нанять слуг, чтобы мама никогда больше не бралась за тряпку и веник. От восторга перехватило дыхание.
— Нравится, да? — рука показалась в отражении, — Смотри, как могу.
Эмка коснулась стены, и ее пальцы утонули в золоте. Оно оказалось мягким на ощупь. Все надежды Ионы ухнули вниз.
Мох. Желтый мох плотно покрывал голый кирпич с обломками досок и влажно блестел в свете костра. Стены уходили вверх, будто земля разверзлась и дом провалился в разлом, образуя колодец. На самом дне и сидела Эмка.
— Оттого болота и зовутся Золотыми, — она снова повернула зеркало на себя. Иона опустил взгляд: смотреть на этот обман больше не хотелось, — Ты чего, тень? Расстроился?
— Не называй меня так!
Иона сам испугался своего крика, но или так, или слезы, а он слишком дорожил честью гимназиста, чтобы плакать при девочке. Он помолчал, и добавил, шепотом:
— Пожалуйста.
Эмка смущенно почесала свой римский нос. Тени от пламени плясали на высоком лбу, и Эмка показалась Ионе одновременно юной и древней. Дикой.
— Я не знала, что вы такими будете. Живыми, — она не оправдывалась, просто объясняла.
И она рассказала Ионе про тени. Эмка и ее отец жили в странном месте, где вместо городов и деревень на версты вокруг была одна только степь. Вместе с остальными пастухами они вели скот на юг, обгоняя зиму, когда однажды ночью горизонт засветился желтым. Так Эмка узнала о Золотых болотах. Кости забытого города, которые до бела вылизала река, вышедшая из берегов.
Тени приходят на рассвете или закате, так Эмке сказал старый пастух. Когда руин касаются лучи солнца, в отражении поднимается город. Прекрасный и невозмутимый, как горы. Во что бы то ни стало, Эмка решила увидеть его своими глазами. Сказав отцу, что поедет впереди, с остальными детьми, она вскочила на лошадь.
Иона представил Эмку, которая взлетает в седло легче любого кавалериста, и его кольнула зависть. И еще какое-то сложное жаркое чувство, которое он поскорее запрятал внутри.
Сначала Эмке везло: солнце лишь поднималось, когда она добралась до границы руин и степи. Оставив лошадь, Эмка позволила полуразрушенной кирпичной дороге увести себя вглубь Золотых болот. Тогда она и услышала звон. Он гулял по руинам, утопающим в трясине. Эмка стала пробираться на звук. Звон привел ее к реке. Там, где в воде торчали два каменных столба.
— Похожи на сторожевые башни в больших городах. Их всегда зажигают по ночам, чтобы путники могли найти дорогу домой.
Все оказалось так, как говорил старик-пастух.
— Люди в странной одежде гуляли вдоль воды, город стоял целый.А потом я поднялась повыше, чтобы лучше все разглядеть, и провалилась в яму. И нашла зеркало. И заговорила с тобой. С те…с человеком из прошлого.
— Как думаешь выбираться?
— Легко. Па заметит, что меня нет, и поедет искать. Он знает, как читать следы.
Она сказала это легко, будто с ней каждый день такое случалось. А Иона взял, и поверил. В то, что его родной вечный Петроград когда-то может стать болотом, пусть и золотым.
Мир Ионы был похож на трясину с тех пор, как отец погиб на Юго-Западном в прошлом июне. Пока в газетах писали о Луцком прорыве, предвестнике скорой победы, мама завешивала зеркала. Год спустячерный бархат поседел от пыли, но остался на месте. Иона решил, что сдернет его, когда война кончится. Но она все шла. Мама тем временем практически поселилась в отцовском кабинете, как забытая на столе фарфоровая чашечка. Проходя мимо двери, Иона мог видеть ее силуэт за мутным стеклом: идеально прямая спина, четкий абрис профиля.
Катя же стала пропадать вне дома. Чтобы оплатить еще год гимназии, мама распустила слуг. Даже француженку, единственную, кто кроме отца мог найти подход к старшей сестре. Тайная жизнь Катерины мучила Иону, но сегодня ночью она сама постучалась в дверь.
Понадобилась секунда, чтобы Иона понял, что в дверь действительно стучат. Шикнув на Эмку, он спрятал зеркало под подушки и притворился спящим.
— Ванечка, — прошептала мама. Юбки зашуршали по паркету, когда она приблизилась к кровати. Даже лежа Иона почувствовал терпкий запах заживляющей мази и спирта. Мама прочла молитву на сон, погасила лампу и тихо вышла. Иона выдохнул.
Без света зеркальная гладь казалась иссиня черной. Прислонившись к ней губами, Иона позвал Эмку по имени.
— Я тут. — Эмка заворочалась, придвигаясь к костру, — Это твоя ма, да?
— Угу.
— Красивая. Я ее не видела, но по голосу поняла.
— Твоя наверно тоже красивая, — Иона чуть не добавил «как ты». Темнота обнимала его, как одеяло, и в тепле он становился сонным и смелым.
— Была, — на красноречивое молчание Ионы, Эмка расхохоталась, — Да не пугайся ты! Мы с ней встретимся, после, в Вечной степи. Может и ты там будешь.
— Я же живой.
Язык у Ионы еле-ворочался. Эмка фыркнула.
— И все-таки, я бы многое отдала, чтобы поговорить с ма.
Иона хотел ответить, что они с мамой очень давно ни о чем не говорили, но не успел. Он уснул.
***
Его появление на кухне было встречено бурно. Кто-то обозвал Иону «буржуйчиком», за него с издевательской торжественностью подняли стакан чаю. Катя оторвалась от половника, которым она по-солдатски накладывала кашу, чтобы погрозить шутникам кулаком.
— Брата не трогать моего, — несмотря на сердитый вид, в ее голосе слышалась улыбка, — Вань, я тебе тоже положила.
Иона смыл кровь в рукомойнике, тщательно вытерся полотенцем и только потом обернулся к сестре.
— Спасибо, я не голодный, — он твердо решил, что поест, когда последний незваный гость покинет столовую. Можно б взять тарелку и ложку с собой, но Иона не хотел падать так низко.
Настроение с утра было скверным. Он проснулся, потому что осколок зеркала впился в мякоть ладони. Наволочка была вся залита красным, будто вышитые на ней собаки за ночь растерзали вышитых уток. Иона наскоро перевязал ранку платком. Но это было не самое страшное.
Эмка не отвечала. Как бы Иона не звал, зеркало упрямо показывало лишь его искаженное волнением лицо.
Переступив порог, чтобы вернуться к себе, Иона чуть не врезался в раненого. Выше пояса он был голым. Сквозь бинты на груди проглядывала черная курчавая шерсть.
— Дайте пройти, пожалуйста.
Раненый не сдвинулся с места.
— Что, Вашему благородию не пристало есть с нами за одним столом? — голос у него оказался тягучий. Прихлебатели приветственно затопали, застучали кулаками по столу. В горле у Ионы защипало, как если б он за раз съел целую ложку меда.
— Асин! Оставь ребенка.
Асин поднял руки, будто сдавался. Иона подметил гримасу боли, скрытую под ухмылкой: удары арапника давали о себе знать.
— Все, все, — он отступил, — Пусть бежит. Скоро все побегут, а?
Толпа взорвалась одобрительным хохотом. А Иона решил, что ни за что не выйдет из кухни.
Так он оказался за столом лицом к лицу с Асиным. Тот сидел на табурете, видимо, чтоб не тревожить спину.Катя примирительно поставила перед Ионой кашу, щедро сдобренную вареньем.
— Как ты любишь, — сестра хотела погладить Иону по голове, но он увернулся. Каша была горячая, вкусная, хоть и без масла. Его в последнее время было не достать.
Иона подул на ложку. Аппетит улетучился, когда он заметил, как жадно Асин поглощал завтрак, беспардонно поставив локти на стол. На смуглых руках синели татуировки. Сиделец, понял Иона. Нутро склеилось от страха и вязкой овсянки.
Прикончив кашу, Асин шумно отодвинул тарелку и обтер черные густые усы.
— Мы не с того начали, — сытый, он подобрел, и теперь смотрел на Иону с умилением двоюродной тетушки, — Серафим Асин, для друзей Сима. Рад знакомству. Гроза рассказывала, что ты, Иван, учишься хорошо.
Его рука потянулась к Ионе, но он даже не дернулся, чтобы ее пожать. Асин хмыкнул.
— Иона Андреевич Тучин. Про Вас Катя ничего не рассказывала, — Иона изо всех сил старался, чтобы голос не дрожал, — но я и так все понял.
Асин повернулся боком, чтобы лучше слышать. Иона выдохнул. Если Эмка не боялась, сидя в яме посреди разрушенного города, то и он не будет.
— Вы анархист.
Асин довольно рассмеялся.
— Гроза, — лицо Кати показалось в проеме. Иона не заметил, как они с Асиным остались в столовой одни, — У тебя умный брат.
— Иногда слишком умный.
Катя подмигнула ему и снова скрылась за дверью. Асин проводил ее взглядом.
— Гроза хороший товарищ.
Он произнес это с таким придыханием, что Иону взяла злость.
— Если дорожите моей сестрой, уходите из нашего дома сегодня же. Анархисты разгромили издательство два дня назад, — Иона вспомнил статью в газете, — За укрывательство нас всех посадят в тюрьму.
— Я дорожу Грозой, и поэтому останусь, — Асин стал медленно подниматься, держась за край стола. На лбу выступила вена, — Лучше ей быть на стороне победителей.
Он выпрямился, поднял тарелку и направился в кухню. Зашумела вода.
— Не беспокойся, мальчик. Мы пробудем здесь только три дня, — сквозь плеск Иона различил ровный, сосредоточенный голос, — Запомни дату: третье июля тысяча девятьсот семнадцатого. Запомни!
***
Когда дневная жара наконец спала, Иона с мамой смогли выбраться на прогулку. Солнце садилось, и нескладные тени крались за ними, как пугливые кошки.
Вечер был светлым, а улица — людной, но Иона все равно чувствовал себя беспокойно. В толпе ему то и дело чудился мундир городового. Сцены ареста, одна страшнее другой, проплывали перед глазами. Вот их хватают прямо на улице, заламывают мамины птичьи запястья, и люди вокруг смотрят с брезгливой жалостью, с осуждением. С облегчением, что взяли не их. Может, к Ионе придут ночью. Вломятся, вытащат Катю из постели, увезут в Петропавловскую.
Иона чуть не врезался в столб, и это вернуло его в настоящее. Все будет хорошо. Если он расклеится, что станет с мамой? С Катей?
С Эмкой?
Мысли об Эмке не давала Ионе покоя, словно камешек, попавший в ботинок.
— Tu te souviens de tes rêves, mama?
Она вздрогнула, будто забыла, что не одна. Черные пряди обрамляли узкое лицо монашеским клобуком. Оставшись без слуг, мама так и не научилась справляться с прической.
— Сны? — переспросила она, — Совсем редко. А ты, mon cher? Помнишь свои сны?
Глядя в подернутые поволокой глаза, Ионе перехотелось рассказывать. Но слова Эмки укором звенели в ушах: «Я бы многое отдала…».
— Вчера мне приснилось, что я говорил с девочкой из зеркала.
— Девочка? — мама понимающе покачала головой. Последний год Иона не мог отделаться от мысли, что мама все делает по памяти. Она поддразнивала его, а Иона видел в ее улыбке лишь напряжение мышц и излом кожи, — Красивая?
— Ну мама.
— Значит, красивая.
Мама дернула его за ухо, и выпорхнула из рук. Придерживая юбки, она побежала по набережной. Иона в ужасе рванул за ней. Женщина! Бежит! Из-за такого зрелища точно примчится городовой.
На углу Стрелки Иона нагнал ее.
— Мама!
Она виновато опустила глаза.
— Прости, — мама раскраснелась от бега, и в закатном солнце ее румянец казался Ионе лихорадкой. С Невы задул ветер, потревожив воду. Отражение задрожало, — Я иногда забываю, какой у меня взрослый сын. Ты так на него похож. На папу.
— Мама…
— Смотри! — она запрокинула голову, — Раньше они были маяками. Их зажигали каждую ночь и в туман, чтобы моряки могли находить дорогу к порту. Дорогу домой.
Ростральные колонны. В детстве Иону пугали статуи в их основании. Случалось, они всей семьей проезжали мимо, когда направлялись в гости. Иона утыкался в отцовский мундир и сидел, пока мраморные боги не скроются из виду. Отец клал ему руку на макушку и гладил. Он был человеком военным, от нежностей давно отученным, но забытые чувства иногда просыпались в нем. Иона запоминал эти редкие блики: тяжелая ладонь на его голове, надежный запах бриллиантина и фетра, фарфоровые кони над камином, подарок Кати, к которому отец никому не давал прикасаться. Андрей Михайлович Тучин всегда тянулся к хрупким вещам.
Наверное, поэтому, он женился на маме, подумал Иона.
— К вечерней звонят.
И правда. Горячий воздух задрожал от звука колоколов. Иона положил голову на перила и посмотрел вниз. У берега на волнах качались утки. Тогда-то оно и появилось.
— Мама! Ты видишь?! — будь перила чуть ниже, Иона свалился бы в воду. Туда, где в отражении дрожал золотой город. Только он давно перестал быть городом. Вместо домов в Неве отражались развалины, заросшие мхом.
— Что такое? — мама сделала шаг в его сторону, но Иона замахал руками, не давая ей подойти. Воздух. Воздуха болезненно не хватало. Горловина летней рубашки сдавила горло.
— Не сон, не сон, — Иона попытался сказать еще что-нибудь. Мысли ускользали, — Мама…
Он пятился, расталкивая прохожих, но отражение не исчезало. Наоборот. Становилось четче.
Иона сам не заметил, как оступился. Чьи-то руки подхватили его, не давая упасть на мостовую.
— Р-разойтись, — рявкнули на прохожих, — Чего вы, батюшка, падать вздумали?
Иона разлепил глаза, и сквозь туман различил красную вышивку намундире. Из горла вырвался всхлип.
— Мамаша, помогите, — городовой уложил Иону.
Ледяные мамины пальцы попытались подцепить верхнюю пуговицу рубашки. Не выходило. Иона захрипел. Мама бросила пуговицу и разрыдалась.
— Да чего Вы, мамаша!
Городовой дернул ворот на себя. Ткань треснула. Стало легче дышать. Не на долго. В нос ударил запах сырости. Золотые болота тянулись к Ионе своими гнилыми пальцами. Веки налились свинцом, но Ионе не дали забыться. Городовой похлопал его по щеке.
— Не хочу в тюрьму, — язык еле ворочался. Мама плакала, спрятав лицо у Ионы на груди. Он поднял руку и погладил ее по голове. Только убедившись, что рыдания стихли, Иона поддался подступавшему забытью.
***
Наволочки в родительской спальне пахли пудрой и мылом. Шторы в комнате были распахнуты, и за окном в ночи шумел дождь. Мама дремала поверх одеяла на отцовской стороне кровати. Иона залпом выпил стакан теплой воды, оставленный для него на тумбочке, и вышел.
В гостиной горела лампа, и силуэты плясали на темных стенах коридора. Кто-то произнес тост. Зазвенели стаканы.
— Проснулся! — Катя подбежала к Ионе, — А мы тут отмечаем завтрашнюю победу.
Завтрашнюю?
— Ты, Иона Андреич, сутки проспал, — Асин откинулся в кресле, — Не бойся, с фараоном дело улажено.
Иона вздрогнул. Представить, как Асин «уладил» дело с городовым, было не сложно.
— Да не дрожи, мальчик, — гоготнули с дивана, — Кроме Симы дома не было никого. А его Гроза в офицерские тряпки переодела.
В одежду отца.
— Женихом представила!
Должно быть, Катя заметила что-то в лице Ионы. Она поспешила вернуться на место. На подлокотник кресла, где сидел Асин. Иона развернулся, чтобы уйти в комнату.
— Ничего не скажешь? — окликнула Катя. Смех и болтовня смолкли. Иона обернулся, — Вань, ты обиделся? Это же просто вещи.
Иона ничего не ответил. Он ждал.
— Ты как мама, один в один. Держишься за прошлое, — Катя усмехнулась. Ее глаза пьяно блестели в свете лампы, — А я вас все в будущее перетащить хотела. Хотя бы тебя.
— Так, — Асин попробовал разрядить атмосферу. Анархисты, явно смущенные семейной ссорой, сидели молча, — Катерина, успокойся. Мы ждем звонка из ставки.
Сестра его не слышала. Она вскочила.
— Я же слышала, как ты кричал в бреду. Про руины, про мох. Это же знак, Вань, — Дождь на улице усиливался. Иона слышал, как ветер бьется в стекло, чтобы прорваться в дом, — Что если бездействовать, все превратиться в одно. Большое. Болото.
На каждое слово она делала шаг, теснила Иону к камину.
— У нас дома уже год болото, Гроза, — голос был еще хриплый после долгого сна. Иона сам испугался того, как неестественно он звучал. Взросло, — Но тебе-то откуда знать? Тебя никогда здесь не было.
Он нащупал позади себя лакированную спину фигурки. Гроза оторопела. Иона поднял за морду белую лошадку в яблоках. Ту, что была подарена папе на последнее Рождество.
Иона замахнулся.
— Не надо!
Вместо того, чтобы швырнуть фигурку об пол, он кинул ее сестре. Она тут же прижала лошадку к груди.
— Чего ты, —просипел Иона, — Это же просто вещи?
Не замечая ничего вокруг, он вылетел в прихожую. Замок щелкнул, выпуская его в парадную. Иона преодолел три пролета, перепрыгивая ступеньки, и выбежал во двор. Туда, где бушевал ливень.
***
Иона сидел на скамейке, обхватив голову руками. Не считая слез на слипшихся ресницах, он был абсолютно сухим.
Никакого дождя не было.
Хотелось подняться проверить маму, но Иона ждал, пока перестанет всхлипывать. Лучше умереть, чем показаться шакалам Асина заплаканным.
Железно скрипнула дверь, и сам анархист показался на ступеньках.
— Двинься.
Иона и не подумал. Вздохнув, Асин обошел лавку и сел с другой стороны.
— Че ж с вами, Тучиными, так сложно?
Ответом ему послужила тишина.
— Помирился бы с сестрой. Она нам завтра нужна сильной, а не рыдающей в подушку, — Асин поправил усы. Помолчал. Поерзал. Огляделся. Придвинулся ближе, будто боялся, что их могут подслушать звезды, которые заглядывали во двор, — Знаешь, я тоже их видел. Болота.
Иона прислушался, но голову не поднял.
— Да, когда только вышел, — откуда именно он вышел, уточнять не требовалось, — Первым делом я, конечно, решил напиться. Ну, не морщись, Иона Андреич, я с тобой говорю как есть. Там, в кабаке, я его и увидел.
— Где?
Иона выпрямился, и увидел в глазах Асина торжество.
— В стакане водки! — откинув голову, он захохотал, — Над головой смотрю — крыша. А в стакане небо.Думал все, пришла за мной белка. Ан, нет.
Асин сморгнул с глаз влагу. От него пахло спиртом и солеными огурцами. Иона смог так живо представить Асина в тот момент. Как бритый, еще без усов, будущий анархист вглядывается в отражение.
— Потом везде видеть стал, — Асин мгновенно стал серьезным, — В лужах, в Неве. В зеркале.
У Ионы перехватило дыхание.
— Но почему…именно мы видим? Вы и я?
Асин достал из-за уха папиросу. Чиркнула спичка.
— Будешь?
— Мне двенадцать.
— Поздно начнешь, значит.
Иона не взял сигарету.
— Я еще знал людей, кто видит, — Асин затянулся, прикрыв глаза, — Все сплошь тонкие люди. Как мы с тобой, Иона Андреич. Как этот дым.
На кончике папиросы задрожал янтарек. Асин выдохнул, и горечь тут же сделала ночной воздух серым.
— Тонкие люди. Не привязанные ни к чему, — продолжил Асин.
— У меня есть сестра и мама!
На его возмущенный вид Асин снисходительно покачал головой.
— Не, брат. Это ты у них есть. Только они сидят на суку, который давно уже срублен, — докурив, Асин швырнул папиросу прочь, — Я ж не говорю, что плохо быть тонким. Это свобода. Только свободные люди меняют мир.
— Я не хочу ничего менять.
— Ты уже меняешь. Завтра с нами будут рабочие и моряки. Пойдем на Таврический. Возьмем его. И страну. А мог бы рассказать о нас городовому, и не было б ничего. Не рассказал. Почему?
— Не успел. Я увидел руины.
Асин торжественно поднял палец.
— Вот! Это был знак.
— Хотите сказать, Гроза права?
— Называй сестру по имени, — Асин пихнул Иону в бок, — Да, права. Если ничего не делать, нас ждут руины да болота. Мы вот делаем.
— Значит, плохо делаете, — Иона больше не мог смотреть на Асина. Вместо этого он задрал голову вверх. Стены домов обнимали дворик со всех сторон, и ночное небо показалось Ионе дном глубокого колодца, — Сегодня я видел все те же развалины.
— Подожди до завтра.
Дверь вновь распахнулась, и вся моль, что стучалась в окна первого этажа, метнулась на свет.
— Сима! Тебя вызывают.
Асин подскочил.
— Кто?
— Раскольников. Из Кронштадта.
Не попрощавшись, Асин вбежал внутрь. Небо, тем временем, начинало светлеть.
***
Эмку он услышал еще в парадной. Усталый крик, еле слышный под шумом дождя.
— Эмка! — Иона выдернул зеркало из-под подушки.
— Иона, — она облегченно вздохнула, прижавшись к стеклу мокрым лбом, — Я думала, не придешь.
Эмка всхлипнула. Вокруг грохотала буря, и острые капли барабанили прямо в зеркало. Иона не мог поверить, что бросил ее. На дне ямы, в одиночестве. Он спокойно прожил день, два дня, почти не вспоминая об Эмке.
— Почему твой па не пришел?!
— Следы размыло, — голос Эмки дрожал от холода, — Почему ты не отвечал?
Иона не успел ничего сказать. По другую сторону что-то оглушительно заскрежетало. Эмка вскрикнула и исчезла.
— Эмка!
Послышался плеск, будто что-то упало в воду. На границе слуха Иона уловил топот. Он едва успел запереться.
— Ваня! Что такое?! — Катя забарабанила в дверь, — Открой, пожалуйста.
— Не сейчас!
Иона кинулся прочь, от двери. Стал ходить из стороны в сторону, будто это могло приблизить его к Эмке. Никто не отзывался. В отчаянии, он затряс зеркало в воздухе.
— Соскучился?
Молния сверкнула, и на миг осветила знакомое острое лицо. С римского носа упала дождевая капля.
— Эмка.
Иона, позабыв о чести гимназиста, чуть не заплакал второй раз за день.
— Не разводи сырость, мне и своей хватает, — она улыбнулась, показав зубы, но в ее глазах плескалось отчаяние, — Вода поднимается.
— Может, заберешься по стенам?
— Пробовала. Тут все слишком гнилое.
— А-а…а если подождать, пока вода поднимется до конца, и выгрести?
Эмка покачала головой.
— Я не умею плавать.
Уперевшись в стену, чтоб не упасть, Иона заскулил.
— Может, можно набрать досок, и…
— Иона, — спокойный, бесцветный тон, привел его в чувство, — Я ж не помощи от тебя жду.
— А чего тогда?!
Он злился. На себя, за свое бессилие. На Эмку, что перестала бороться, когда еще можно что-то придумать.
На папу, который так же сдался, лежа в госпитале под Луцком.
— Чтоб ты просто побыл со мной, дубина! — огрызнулась Эмка, тут же смягчившись, — Не хочу умирать одна. Меня даже проводить некому.
Иона послушался. Он забрался с ногами на подоконник, держа зеркало у лица. Горячее дыхание Эмки серебрило стекло по ту сторону.
— Проводить?
— В Вечную степь.
— Расскажи, как.
Иона отключил голову. Позволил рукам сделать всю работу. Отпер дверь. Взял вторую лампу в гостиной. Квартира оказалась пуста.
Вернувшись, Иона поставил лампы по обе стороны подоконника. Зажег свет. Положил зеркало посередине.
— Эмка?
— Я тут.
— Не странно, что ты еще жива, а я тебя отпеваю?
— Нормально. Знаешь какую-нибудь молитву?
Иона прочитал «Отче наш». Склонившись над зеркалом, он вглядывался в такое же лишенное чувств лицо. Ждал, что в глазах Эмки потухнет желание жить. Но оно горело.
— Что теперь?
— Ждем, — Эмка пожала плечами, — Огни помогут моей душе найти дорогу в степь.
Дорогу домой.
Иона вскочил.
— Что ты сказала?! — он схватил зеркало со стола, — Сторожевые башни! Столбы! Место, где ты провалилась, я его знаю.
Сбиваясь, он стал объяснять. Тени появляются на рассвете и на закате. Как оказалось, и во времени Ионы тоже. Вчера вечером он чувствовал гниль с Золотых болот. Эмка слышала колокольный звон. Звуки и запахи находили путь сквозь пространство и время. Значит, и Иона сможет.
— Нужно только дождаться рассвета.
***
В спальне мамы не оказалось. Иона было испугался, что анархисты потащили ее с собой, но заметил зажженные свечи в кабинете.
Мама сидела в любимом кресле, накинув отцовский китель поверх ночной.
— Тоже не можешь уснуть, mon cher?
Русые волосы обнимали ее плечи, а теплое пламя свечи делало усталое лицо мягким.
— Катя ушла, — как бы между прочим сказал Иона. Он держал зеркало за спиной, и казалось, будто буря дышит прямо в лопатки.
Мама кивнула, и снова перевела взгляд на портрет отца. Погладила рукав кителя.
— Ты не знаешь, что так шумит?
Эмка прошептала:
— Твоя ма тоже слышит.
Преодолев волнение, Иона заговорил.
— Это Эмка. Та самая девочка, — он протянул маме зеркало. Та взяла его дрожащей рукой, — На ее стороне идет дождь.
— Здравствуйте, — поздоровалась Эмка.
— Отпусти меня в будущее, пожалуйста. Это только на пару часов. Я помогу Эмке и сразу вернусь.
Иона мог бы уйти сам, без спроса. Время поджимало. Но не хотелось, чтобы мама проснулась в пустой квартире и подумала, что он бросил ее. Как Катерина.
Мама вгляделась в отражение и поправила волосы. Эмку она не видела.
— Красивая! — воскликнула Эмка, — Скажи ей.
Иона передал ее слова маме.
— Спасибо, — она растерянно улыбнулась.
Сначала Иона даже не понял, что произошло. Паучьи пальцы перехватили рукоятку. Пламя свечи дрогнуло. Осколки стекла брызгами разлетелись по ковру.
— Мама!
Иона упал на колени, стал хватать стекло пальцами. Осколки потухли. Эмки в них больше не было.
— Что ты наделала?!
Мама перевела взгляд с Ионы на пустую серебряную рамку. Рамку, которую она со всей силы ударила об угол стола.
— Ты кричишь на меня, — мама спрятала лицо в ладонях.
— Мама…
Иона ссыпал полные ладони стекла на стол.
— Мама, посмотри на меня, пожалуйста.
— Не могу, — она покачала головой, — Мне страшно. Ты ненавидишь меня теперь.
Иона коснулся ее головы сквозь боль впившихся в кожу осколков.
— Это не так, мама.
Когда Иона собрался отойти, мама схватила его за руку. Неведомая сила нашлась в ее прежде слабых пальцах.
— Нет! Все глупые отговорки! Зеркала! Анархисты! Война! — мама встала, и нависла над ним. Водопад волос, струящийся по плечам, сделал ее похожей на занавешенную птичью клетку. Свободной рукой она цеплялась за китель, — Все, лишь бы бросить меня!
— Это ты нас бросила! — Иона сам не знал, как осмелился сказать это вслух. Асин сказал правду. Иона был тонким человеком, спиленной веткой, деревом, выросшим на песке. И теперь он падал.
Добравшись до прихожей, Иона пнул груду сумок, мешающих пройти. Мама схватила его туфли.
— Не пущу, — чувство брезгливого стыда обожгло Иону. Мягко отодвинув маму в сторону, он вышел.
— Я вернусь.
Он сказал это, и не поверил себе. Мама выбежала за ним в парадную.
— Ну почему ты не можешь просто остаться?! — она снова плакала — Чтоб мы жили все вместе. Я, ты. Катерина. Пускай, будет Асин. Твоя выдуманная девочка. Папа.
«Папа умер».
Этого Иона не сказал. Мама все равно не могла услышать. Она жила в прошлом, и не было зеркала, которое связало бы их их, помогло докричаться.
***
Петроград в предрассветном тумане казался серым. Иона бежал, и дома, магазины, столбы проносились мимо, будто кто-то листал карандашные наброски.
По ту сторону Невы послышались выстрелы. Отголоски демонстрации. Иона остановился, поправил связку простыней на груди. Глупая мысль, вдруг выйдет расслышать голос сестры в этом человеческом грохоте, родилась и так же быстро погибла. Иона продолжил бежать.
Колокола проснулись. Не зов к утренней службы, набат, подгонял Иону. В такт застучало загнанное сердце. Он добрался до Стрелки, когда солнечный диск за спиной почти целиком показался из-за горизонта. Слезы душили, и Иона не мог больше бежать. Нева вся горела золотом, но то было лишь рассвет, плясавший в волнах. Статуя бога торговли равнодушно смотрела на Иону со своего постамента. Не надеясь, он все равно позвал:
— Эмка!
Еле слышный сквозь шум крови в ушах, Иона различил ее голос. Казалось, он был везде: в звоне колоколов, отдаленных выстрелах и крике чаек. Иона вскочил на парапет.
— Зови меня еще! Эмка!
То был ответ или плеск воды о гранитный берег? Иона опустил глаза, отчаянно всматриваясь в волны. Даже утром Нева казалось черной, как дно колодца. Как ночь. Как тени…Тени! В тени Ростральной колонны блеснула молния. Там, где реки еще не коснулось утро, сквозь шум дождя он различил свое имя.
Босые ноги оттолкнулись от гранита. Сердце ухнуло вниз.
Когда солнце осветило творцов будущего на улицах Петрограда, Иона уже упал.
Автор: Анна Черкасова
Источник: https://litclubbs.ru/writers/9000-iyulskie-dni.html
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Оформите Премиум-подписку и помогите развитию Бумажного Слона.
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также:
