Глава 55.
Начало 1921 года
- А что же с Анной Кормухиной? — в голосе Фрола звучало нетерпение.
Парфён Каргалов встал, прошёлся по комнате, собираясь с мыслями.
- Твой рассказ о ней очень заинтересовал меня, - наконец сказал он. — Я попытался поставить себя на место следователя, разбиравшего её дело двадцать лет назад: как бы я поступил? Как поступили бы мои коллеги, если бы оно попало в их руки. Мне показалось… мне показалось, что следователь должен был попытаться привлечь её к сотрудничеству. Я стал искать в архивах Омского жандармского управления какие-нибудь документы и нашёл. Делом Анны Кормухиной занимался, судя по протоколам допросов, человек умный, опытный, тонко чувствующий психологию человека. Он сумел найти её больные места, её обиды и сыграть на них. Сначала она рассказала всё, что знала, о тех беглых заключённых, которых казаки повязали в их доме. А потом согласилась на сотрудничество с охранным отделением.
- О, Господи… - прошептал Фрол, крестясь. — Мой грех…
- В чём же твой грех? — удивлённо посмотрел на него Каргалов.
- Да ведь отпусти я её тогда, ничего этого не случилось бы. Ушли бы они из деревни с глаз долой, жили бы по-людски…
- Нет, Фрол, не жили бы. Алчность и злоба душили Анну. За свои доносы она получала вознаграждения. Не большие, но для неё значительные. Именно финансовая сторона вопроса сыграла решающую для неё роль. Я интересовался архивами Новониколаевска, там тоже есть доказательства её предательства. Она не жалела ни своих братьев, ни их соратников.
- Разве родные не видели, что у неё появились деньги? Они ни о чём не догадывались?
- Видимо, она откладывала вознаграждения, не показывая никому. В семнадцать лет она сочеталась браком с неким мещанином, ушла из-под родительской опеки. Очень скоро овдовела и жила в доставшемся ей доме одна. У неё была явка для конспиративных встреч, но, как ты понимаешь, всё происходило под контролем охранного отделения. В восемнадцатом году она снова вышла замуж. На этот раз за одного из соратников по революционной борьбе, человека кристально чистого и честного, имевшего влияние в своих кругах. Именно его фамилия — Куровский — открыла ей двери в верхние эшелоны новой власти. Однако очень скоро молодой супруг покончил с собой, хотя до этого в его поведении ничего не было подозрительного. Анна теперь была значима и уважаема, свет авторитета мужа освещал и её. Ей доверяли, ей поручали важные задания. Опьянев от бесконтрольности и безнаказанности, она переходила все границы человеческого понимания в своей жестокости. Инспекция глухой, никому не известной деревни под названием Соловьиный Лог не была важной задачей, но Куровская поехала, взяв с собою своего давнего знакомого Меера Эйхмана и красноармейца для защиты и охраны.
- Она арестована… за сотрудничество с охранкой?
- Да. За предательство.
- Постой, Парфён. Ты говоришь так, будто ты сам большевик. Но ведь ты при царской власти… был следователем?
- Да, Фрол. Я верно и преданно служил Империи. Я не был ни большевиком, ни меньшевиком. Я занимался расследованием уголовных преступлений, не втягиваясь в политику. Но в феврале семнадцатого мой мир рухнул, мой император отрёкся от престола. Уж не знаю, сам ли он это сделал, или его сместили силой, такое уже случалось, и не раз, - это было не важно. Важно, что государство, которому я служил, погибло. На смену царской власти пришли непонятные люди с непонятными идеями, путанными законами и циркулярами. Я с ужасом наблюдал, как Россия катится в пропасть на радость нашим врагам. Понимаешь… Представь, что некогда благополучный и зажиточный мужик вдруг начинает спиваться. Соседи, завидующие ему, злорадствуют и тихонько растаскивают его добро. А потом, когда он уже лежит, умирающий, в канаве, они приходят в его дом и открыто делят его имущество.
Фрол перекрестился — такое может случиться с каждым, кто же осудит несчастного!
- Когда власть захватили большевики, - продолжил Парфён. - появилась надежда, что мы устоим, что нас не разорвут на тысячи клочков. Их рука показалась мне более твёрдой, чем рука Временного правительства, даже железной. Хороша ли эта власть, не знаю, время покажет. Возможно… возможно, однажды она сомнёт меня, изломает, выбросит на помойку. Это ничего, это не страшно. Главное, чтобы Россия наша не погибла. Да, Фрол, сейчас трудно, сейчас много творится всякого несправедливого, много претерпевают люди. Да разве тот спившийся мужик может в одночасье стать прежним — здоровым и богатым? Погоди, со временем всё уладится, всё встанет на свои места, и жизнь окрасится новым светом. Да, Фрол, я пошёл служить новой власти не только ради куска хлеба насущного. Я принёс ей свои опыт и знания, чтобы светлые времена наступили для простого человека хоть чуточку раньше.
- Ты говоришь так, будто хочешь меня убедить в чём-то, - улыбнулся Фрол.
- Я не хочу, чтобы в душе твоей остались обида.
- На Анютку, которая отомстила нам за свои детские разочарования?
- На неё тоже. Сейчас пересматриваются дела, которые были заведены по её обвинениям, в том числе твоё. Это не так быстро, как хотелось бы… Когда расследование закончится, ты вернёшься домой.
- А Яков и Матвей? — Фрол строго посмотрел на Парфёна.
- Думаю, их тоже удастся оправдать, хотя их аресты были не по вине Анны.
- Слава Богу, отца настоятеля не осудили вместе с нами. Где он? Его освободили?
- Отец настоятель… - Парфён помолчал немного, будто ему было трудно говорить, - отец настоятель погиб. Он был запытан в тюремной камере.
- Что?! — Фрол в ужасе привстал с табурета.
- Да! — Парфён вздохнул. — Куровская приложила к этому свою руку. Неженскую руку. Она самолично воткнула в грудь лежащего архимандрита железный прут*.
--------
* по одной из версий, именно так погиб архиепископ Омский и Павлодарский Сильвестр
--------
- Господи, Иисусе! — Фрол перекрестился. — Венец мученический принял отец настоятель. Упокой, Господи…
- К сожалению, этот случай никак не повлияет на тяжесть приговора для неё. Не повлияют и показания свидетелей о расстрелах крестьян, сочувствовавших белым, в восемнадцатом и девятнадцатом годах. Однако загадочное самоубийство её мужа может сыграть роль. Предполагаю, что он что-то узнал о её прошлом… о том, что она выдавала подпольщиков…
- Неужели она могла его..? — у Фрола перехватило дыхание.
- Могла. И если я смогу это доказать… Впрочем, ей и без этого грозит расстрел.
- О, Господи… - перекрестился Фрол. — Неужели нельзя ничего сделать?
- Ты хочешь, чтобы её пожалели? — поднял брови Парфён.
- Я не хочу, чтобы она ушла в мир иной с такими грехами. Если бы она осталась жива, как знать, возможно она когда-нибудь принесла ко Господу своё раскаяние, спасла свою душу.
- Она не верит в Бога!
- Как знать, может быть, поверит когда-нибудь. Господу достаточно раскаяния в последнюю минуту жизни.
- Удивительный ты человек, Фрол… - вздохнул Парфён.
Когда допрос, а вернее, дружеский разговор, был закончен, следователь достал из вещмешка свёрток:
- Возьми, это тебе Аглая гостинцев прислала.
- Парфён… - голос Фрола вдруг стал каким-то несмелым, просительным.
- А?
- А нет ли у тебя… немного вина… красного…
- Красного вина? — Парфён сдвинул брови, соображая. — Так вы… - вдруг вскрикнул он, озарённый догадкой. — Среди осуждённых есть священник…
- Да, Парфён. И я прошу о его судьбе так же, как о судьбе Якова и Матвея. Он и совершает литургию.
- Насчёт судьбы его ничего сказать не могу, но вино найдётся. Не очень хорошее, но в такой дыре и это чудо. Вот, возьми. Комендант приготовил для меня спирта, чтобы я мог согреться с дороги, и бутылку вина. Но я не большой охотник, мне без надобности. А у тебя ведь малокровие, да? Тебе нужно от малокровия! — Парфён выразительно посмотрел на Фрола. — Красное вино в этом деле большой помощник!
- А если комендант сообщит кому-нибудь, что ты помогаешь заключённым? — Фрол с опаской смотрел на протянутую ему бутылку, разрываясь между желанием взять её и страхом за судьбу Каргалова.
- Ну не всем же заключённым, а только одному. Я скажу, что ты важный свидетель по делу о предателе, погубившем видных большевиков, что тебе нужно сохранить здоровье.
Итак, у заключённых появилось вино, которое можно было тянуть достаточно долго, разбавляя его водой. Святой водой, которой у них тоже было теперь достаточно, потому что на праздник Богоявления отец Сильвестр налил в припасённую бутылочку немного колодезной воды.
- Разве хватит нам её на цельный год? — удивился Матвей.
- Хватит, конечно. Нет нужды тратить её помногу. Одна капля святой воды освящает всю воду, в которую она добавлена, - улыбнулся священник. — А капелек в этой бутылке много. И даже если останется мало, мы всего лишь дольём её. Вот каково чудо Божье!
- Как вы любите чудеса! — саркастически засмеялся интеллигент Николай. — Тёмные люди, противящиеся всему разумному, научному. Вот потому ваши «мудрецы» противятся образованию, что оно ум человеческий просвещает.
- Кто же противится образованию? — удивлённо поднял на него глаза Матвей. — Какие же это такие мудрецы?
- Ну, например, ваш Феофан Затворник. Он говорил, что образование совершенно портит человека. Ну конечно портит! Человек перестаёт верить в эту вашу… в эти ваши сказки, ум его проясняется!
- Возможно, вы не так поняли отца Феофана! — подал голос худощавый юноша. — Он говорил о том, что человека портит образование единственно ума, без образования сердца, без воспитания. Он совершенно не отрицает науку, не встаёт против просвещения. Но он настаивает на том, что и воспитание человека в духе православия необходимо.
- Каким образом… э… - Николай замялся, показывая, что не помнит имени собеседника.
- Афанасий, - представился юноша.
- Каким же образом, любезнейший Афанасий, вы предполагаете совместить бред о том, что Бог сотворил землю и всё, что на ней находится, за шесть дней, и современные представления о происхождении Вселенной?
- Отчего же бред, Николай Николаевич? В чём вы видите противоречие? Ведь в Евангелии ясно сказано — Господь Иисус Христос говорит притчами, потому что люди не понимают другого слова, видя не видят и слыша не слышат. И история сотворения мира — тоже своего рода притча. Да и, в конце концов, что для человека земного мильон лет, то для Господа Бога — один день.
- Хорошо, Афанасий, пусть так. Но как вы объясните, что в третий день были созданы суша и растения, и только в четвёртый — солнце, луна и звёзды? Разве не знаем мы, что солнце гораздо старше земли, а многие звёзды старше солнца?
- Очень просто, - улыбнулся Афанасий. — Рассказ ведётся как бы от лица наблюдателя, находящегося на земле. Так вот, сотворение суши сопровождалось вулканическими процессами, и атмосфера была наполнена дымом и пеплом, отчего ни солнце, ни луну, ни звёзды рассмотреть было не возможно. Однако как только появились растения с их способностью к фотосинтезу, состав атмосферы стал меняться. Растения буквально очистили воздух, он стал прозрачным, и наблюдатель смог увидеть небесные тела.
- Ловко! — хлопнул себя по ляжкам Николай. — Ловко вывернул! Тогда объясни мне другое. Есть такой святой — Антоний Римлянин Новгородский, который, как утверждает предание, молился на камне у моря где-то в окрестностях Рима, был унесен бурей вместе с камнем, а через несколько дней пристал к берегу возле Новгорода недалеко от Волхова. Да ведь одного взгляда на карту достаточно, чтобы понять, что это невозможно! Из Средиземного моря в Новгород? За несколько дней? Да ни одно самое быстроходное судно на это не способно! Я не говорю о том, что камень не корабль, он не может плыть в принципе!
- Ещё недавно люди не знали, что такое электричество, хотя оно не есть изобретение человека, а есть явление, всегда присущее природе. Ещё недавно люди не имели представления о радиоволнах и электромагнитном поле, пронизывающем пространство. Теперь мы узнали и учимся их использовать себе во благо. Кто знает, возможно и в случае с этим святым есть какое-то научное объяснение, пока что недоступное нам по причине нашего малого знания. А может быть, этого объяснения мы не получим на земле никогда в силу ограниченности нашей природы.
- Вот именно! Никогда! — воскликнул Николай. — Потому что такого быть не может! Это всего лишь поповские сказки, способ затуманить нам мозги! Но нет, дудки! Я образованный человек!
- Знания Божьего мира представляются мне огромным айсбергом, - улыбнулся Афанасий. — Но нам, людям, доступна только малая его часть — то, что мы видим выступающим из воды. Знания, доступные одному человеку, подобны льдинке в руках. Так вот, держа в руках эту льдинку, мы пытаемся судить обо всём айсберге, и в этом наша ошибка. Мы в гордыне своей утверждаем, что под водой льда нет, раз мы его не видим, и гибнем, разбившись об него, будто тот корабль… Титаник… Вот об этом и говорит отец Феофан. Изучая науки, надобно помнить, что это лишь малая частичка того, что создано Господом нашим, что Божий мир гораздо больше нашего понимания, что нельзя отрицать того, что нам просто недоступно. Вот и всё.
Фрол с интересом слушал спор. Афанасий пришёл в лагерь с последней партией, был он юношей добрым и отзывчивым, однако чувствовалась в нём какая-то скрытая сила, поэтому уголовники его не трогали. Не то чтобы опасались его, просто обходили стороной, будто не замечали.
- Вы, Афанасий, сами-то верите в то, что говорите? — с сарказмом в голосе усмехнулся Николай.
- Конечно, - Афанасий улыбнулся: оппоненту нечего было противопоставить ему.
Само собой, юноша знал, что спорить не нужно, что в спорах всегда действует д-вол, однако сейчас он говорил не столько для Николая — его переубедить невозможно — сколько для тех, кто колеблется, кто ищет Бога и хочет понять, есть ли смысл Его искать. Как, например, вот тот съедаемый чахоткой уголовник по прозвищу Граф, который лежит на верхнем ярусе нар с прикрытыми глазами и внимательно слушает разговор. Он даже компанию свою заставил замолчать и спрятать на время карты, сославшись на головную боль. Что же, пусть слушает. Возможно, перед своей кончиной он попросит у отца Сильвестра исповеди и причастия и покинет этот мир с исцелённой душой.
…Заключённые продолжали работать в тайге — валили деревья, обрабатывали их и складывали в штабеля. Слухи ходили разные — кто-то говорил, что неподалёку построят ещё один лагерь, кто-то предполагал, что не лагерь, а завод. Как бы то ни было, но каждое утро в любую погоду каторжане скорбной колонной тянулись на работу. Иногда Фрол видел Меера Эйхмана. Тот прикидывался, что его не замечает, проходил молча, кутаясь в клетчатый шарф, и Фрол был этому очень рад. Фрол жалел этого человека, погрязшего в своих заблуждениях и совершённых ошибках.
А однажды Фролу выпал случай пожалеть и о его погибшей душе.
- Ой! Ой! Стреляйте! Охрана! Стреляйте! — кричал кто-то от соседней делянки.
Дикие визги, зв_ер_иный рёв и вопли y_жа_ca сопровождались редкими выстрелами охранников.
- Что? Что там?! — переполошились мужики.
- Медведь! Медведя подняли!
- Под деревом берлога была! Потревожили!
- Бежать скорее в лагерь!
- Да постой, он сам уже, небось, сбежал от нашего крику!
- Никого не подрал?
- Айда смотреть!
- Стоять! — конвоир выстрелил в воздух.
Но идти куда-то уже не было смысла — на волокуше из сосновых лап мимо делянки третьего отряда тащили то, что оста_лось от человека.
- Кто? — замер Матвей, вытянулся в струнку.
Фрол увидел клетчатый шарф и сразу всё понял. Меер. Меер Эйхман. Медведь снял с него с_к_альп, выдавил г_лаз, раз_давил к_о_с_ти. Глумление над святыней не навредило Богу, ибо он непоругаем, но погубило тело и душу. Обладание драгоценными камнями и золотыми вставками было недолгим, а муки — вечными.
- Не думай о нём, - Матвей положил руку на плечо Фрола. — Он сам выбрал свою участь.
«В самом деле… - подумал Фрол. - Никто не может спасти душу человека, если он этого не хочет. Бог ждёт от нас одного — чтобы мы ужаснулись своим грехам, какими бы они ни были, и попросили Его о прощении и помощи!»
… Брела к лагерю колонна людей, безумно уставших от тяжкого труда, от неволи и несправедливости, от неустройства и недоедания. Кто-то роптал и проклинал судьбу, кто-то покорялся обстоятельствам и плыл по течению, а кто-то терпеливо переносил испытания как посланное Богом.
Продолжение следует... (Главы выходят раз в неделю, обычно по воскресеньям)
Предыдущие главы: 1) В пути 54) Надо только ждать
Если по каким-то причинам (надеемся, этого не случится!) канал будет
удалён, то продолжение повести ищите на сайте Одноклассники в группе Горница https://ok.ru/gornit