Глава 54.
Начало 1921 года
Корнилий смотрел на легко взмывающий вверх и хищной птицей падающий вниз топор. Сверкало в лучах утреннего солнца лезвие, играло, впивалось в застывшую деревянную плоть чурбаков, раскалывало их на части.
Странный он, этот Богомолец — всё ему нипочём. Гнус заедал летом — он не жаловался, теперь мороз до костей пробирает — он не чувствует, знай себе топором машет, и даже… даже с голодом справился. А вот это было Корнилию непонятно. Хлеб в такой глуши, белый, тёплый… Откуда?! Неужели и в самом деле от Бога? Но тогда получается, что врут люди, когда говорят, что Бога нет? Значит, Он есть и Он помогает, стоит только попросить его? Тогда почему так много на свете страдающих людей, которые молят Его, но Он молчит? Откуда столько больных и несчастных? Почему, к примеру, сам Фрол не попросит Бога освободить его из лагеря, вернуть домой, к жене? Или просил и остался без ответа? Непонятно.
А может быть, Фролу помогает нечистая сила? Но если нет Бога, нет и нечисти. А если есть нечисть, то есть и Бог, иначе получается, что миром правит зло. Тогда чем отличается этот мир от ада? Большевики говорят, что ни ада, ни рая нет, что всё можно объяснить законами природы. Но какими законами объяснить этот хлеб?!
Всё-таки Он есть! Он спас их от голодной смерти. Всех! И Фрола, который молился, и Семёна, и уголовников, и их, охранников. Значит, Бог их всех любит и заботится о них?
Корнилий поднял глаза к небу. Вдруг сердце его ни с того ни с сего забилось часто и сильно — выходит, он, Корнилий, не сирота? Он не один на этом свете? Вот там, за этими облаками есть Тот, который готов помочь ему, спасти его? Тепло разлилось по телу старого конвоира и глаза его увлажнились. Отче мой! Ты здесь? Ты со мною? Ответь мне!
- Ну, пока хватит! — весело сказал Фрол, всаживая топор в бревно. — Запас сделали на неделю. Теперь если и вьюга начнётся, тревожиться не надо.
- Послушай, Богомолец! — неожиданно сказал Корнилий. — Ты когда-нибудь воровал?
- Воровал? — Фрол озадаченно посмотрел на конвоира. — Не припомню такого…
Нет, был у него на душе грех — подобранные деньги пьяного купчика, только покаяние за них он Богу принёс, а чужому человеку знать об этом не нужно. В конце концов, эти деньги валялись на дороге, а не лежали в кармане хозяина.
- Прелюбодействовал?
- Да как-то не было нужды… Супруга у меня есть, а других баб не хотелось.
- Ну, может быть, завидовал? Славе, к примеру, или богатству чужому? Себе хотел такого же?
- Завидовал? Не знаю… Может, и завидовал. В Сибирь-то подался потому, что слыхал разговоры людские, как здесь быстро подняться можно. Захотел так же.
- Нет, не то. Ну, может, сосед богатый у тебя был, а тебе непременно такую же избу, как у него, хотелось, или коня, к примеру.
- Избавил Господь от этого, всё своё мне посылал, - перекрестился Фрол. — Да ты к чему спрашиваешь-то?
- Может, жизни кого лишил? Или по твоей вине помер кто?
- Своими руками никого не y бив aл, а по моей вине… - Фрол сдвинул брови, вспоминая, - как будто никто... Маманя моя преставилась, когда я отроком был, разродиться не смогла, а батя — когда уж я женат был, он от заразной болезни какой-то. Хворь тогда по деревням была, много людей покосила. Доктор к нам приезжал, микстуру давал, да не помогло. Здесь вины моей никакой нет. Про чужих — и не припомню, чтобы было такое.
Сказал это Фрол и сам убоялся: а вдруг тот купчик, протрезвев, хватился денег да с горя руки на себя наложил??? Тогда поделом ему, окаянному, каторга! И больше этого осуждения и муки достоин он!
- Ишь ты… - в сердцах процедил Корнилий сквозь зубы, - какой чистый! Прямо святой!
- Нет, не святой, - сокрушённо вздохнул Фрол. — Когда смотрю в душу свою, на жизнь свою, вижу, что грешник я неисправимый и спастись могу только милостью Божией. Заповеди Его исполняю небрежно, молюсь без усердия. Разве такое может быть угодно Ему? А Он милует меня, недостойного, утешает, оберегает. Столько благодарности к нему у меня в сердце и в душе!
Корнилий всхлипнул тихонько и тут же грозно сдвинул седые брови:
- Ну, ладно, ладно! Иди теперь в избу. Печь, поди, выстыла уже, пока ты тут разговоры ведёшь!
Фрол улыбнулся, захватил в охапку нарубленных чурок и вошёл в домик. Следом, потоптавшись немного у двери и посмотрев ещё раз на небо в надежде увидеть Его, двинулся конвоир.
У плиты суетился Семён, жарил на открытой конфорке куски налима.
- Как же надоела мне рыба! — с тоской сказал Ужак. — Одна рыба уж сколь дней!
- Не одна, сухари у нас ещё есть. И взвар хвойный! — весело откликнулся Семён. — Ты Господа поблагодари, ведь помереть могли с голоду!
Ужак промолчал, однако недовольное выражение с лица его не сошло.
- Вы вот что! — сказал Корнилий. — Я так думаю, что скоро за нами из лагеря придут. Так вы сухари-то спрячьте! Потому как никто на свете не поверит, что ангелы небесные нам белого хлеба принесли, зато подумают, что кто-то из здешних с вами в сношение* вошел. Или того хуже — что вы побег задумали, а мы с вами в сговоре. И вас в расход пустят, и нас заодно.
--------
* общение, связь
--------
Корнилий словно чувствовал — к вечеру у рыболовни появились лыжники — трое охранников и шесть заключённых. Пробраться по глубоким снегам, наметённым прошедшими бурями, по другому было невозможно.
- Вы живы? — в изумлении смотрели конвоиры на обитателей домика. — В лагере вас уже из списков вычеркнули.
- Живы.
- Как же вы без харча?
- Рыбу ловили, - пожал плечами Корнилий.
...Место Фрола в бараке уже было занято неулыбчивым мужичком из новой партии заключённых, пришедшей на днях.
- Ты, братец, давно ли здесь? — с улыбкой спросил его Семён, пока Фрол перебирался на новое место и радовался встрече с товарищами.
- Нет, - буркнул мужик.
- За что тебя?
- За что? — неожиданно рассвирепел мужик. — За что, говоришь? Это ты мне скажи, за что у меня отобрали весь хлеб! И у соседей моих! Весь, понимаешь?! Даже семена! А мне чем семью кормить? Детишек малых? Чем весной поле засевать?! Да было бы им, большевикам, это на пользу, а то сложили в амбар, а крыша в нём худая. Погнило всё зерно, понимаешь?! За что? Зачем? Эээх… - голос мужика сорвался в рыдание. — Ни нашим, ни вашим. Пропало ни за грош добро. Понабрали в продотряды бездельников, которые в хозяйстве ни черта не смыслят… Овец остригли, чтобы план заготовки шерсти выполнить. Зимой остригли! А они дохнут, миленькие, потому как им холодно!
Мужик закрыл лицо руками, замер, сдерживая в себе плач. Сердце Семёна сжалось — ему ли не понять мужицкое горе!
- А ты…
- Когда в деревню нашу за коровами пришли, чтобы план мясозаготовок выполнить, мы не потерпели, - мужик отнял ладони от лица. Глаза его были сухими и красными. — Поколотили мы продотрядовцев и не велели в наших краях появляться. Вот нас и взяли в чеку. А коров всё одно порезали, пока мы в тюрьме были.
- Ох, горе… - вздохнул Семён, думая о жене и сыновьях. Каково им там теперь…
- Кипит народ, кипит… - прошептал мужик. — Не сегодня-завтра подымется против новой власти. Говорили, для народа она? Может, где-то она и для народа, да только не в Сибири. Обидела новая власть мужика, крепко обидела.
- Как зовут тебя? — мягко спросил Семён.
- Прокопием, - помолчав, ответил мужик. — Я всё одно отседова сбегу. К своим уйду, помогать стану. Оружие нужно нам. Много оружия. Иначе не сдюжить против армии.
- Эх, Прокопий, - вздохнул Семён. — Некуда отсюда бежать. На сотни вёрст тайга. Зимой снега непролазные, летом гнус. Да ещё зверья в лесах всякого полно. Не успеешь от лагеря отойти, сгинешь.
- Не смирится душа моя с неправдой. Никогда не смирится! — упрямо сказал Прокопий.
- Ну, Богомолец, что ты на это скажешь? — ехидно спросил Фрола Николай, интеллигент и атеист, высмеивавший чтение псалтири. — Для чего это твой Бог допустил такое?
- Постичь промысл Божий непросто, - повернулся к нему Фрол, обсуждавший что-то с Матвеем и отцом Сильвестром. — Да нам и не нужно постигать. Нужно довериться святой Его воле, вот и всё.
- Ваш Бог по своему усмотрению порождает и добро, и зло. Так ли он хорош? — скривил губы парень.
- Скажи-ка, Николай, порождает ли солнце темноту? — спросил Фрол.
- Солнце порождает свет, это известно всем.
- Откуда же берётся тьма?
- Вы не знаете физики? Но ведь это понятно: темнота там, где нет света. Как, например, в ваших головах.
- Вот так же и зло, - беззлобно улыбнулся колкости Фрол. - Оно появляется там, где нет добра, где нет Бога, где нет любви. Не слыхал, что Бога называют мысленным Солнцем?
- А мы ведь, Фрол Матвеич, на Рождество литургию совершили! — прошептал Матвей.
- Да что ты! — всплеснул руками Фрол. — Получилось?
- Получилось. Отец Сильвестр да Егор, и мы с Яковом, и другие некоторые участвовали. И никто охране не выдал, слава Те, Господи, - перекрестился Матвей. — За вас с Семёном частичку вынули, во здравие ваше.
- А я ведь хлеба для литургии принёс.
- Откуда?
- От самого Господа Бога.
- Как так?! — всплеснул руками Матвей.
Фрол, склонившись головой к нему и отцу Сильвестру, стал рассказывать о таинственном посетителе, доставившем на рыболовню мешок с караваями, в глубине души опасаясь, что ему не поверят и посчитают сумасшедшим.
- Покажи мне! — попросил вдруг старый священник.
Фрол раскрыл мешок и достал оттуда несколько сухариков:
- Мало осталось. Мы все дни этим хлебом питались.
- Белый хлеб… - прошептал батюшка. — А ты, Фрол, не боись, что мы тебе не поверим. Вера в невозможное, в сверхъестественное, в чудо, посылаемое нам Богом, есть основание, на котором зиждется наша вера в Него. Выкинь веру в невозможное — и вера в Господа растает, яко дым. Хлеб этот… сохраним как Святыню Его. И сегодня же ночью совершим Литургию.
… Фрол мог бы поклясться, что в чаше для причастия было настоящее вино, а не вода. Только в Евангелии сказано: не клянись вовсе, да и не перед кем было клясться, потому что все причастники чувствовали то же самое, а непричастным это было не нужно.
Утром они стояли на плацу, и злой мороз жёг им щёки. Нависало над их головами тёмно-синее небо. Трещали костры, освещая пляшущими бликами лица заключённых и рисуя грозные силуэты конвоиров.
- Сегодня крещенский сочельник… - тихо сказал Матвей. — Батюшка надеется отслужить всенощную.
- Бог даст, отслужим! — кивнул ему Фрол.
В этот день их отряду было приказано пилить лес на доски, и они уже направились к месту, где устроена была лесопилка, как от соседнего барака кинулась к Фролу фигура:
- Ты! Ты! — бессвязно бормотал маленький человечек. — Ты из Соловьиного Лога, будь он проклят!
Незнакомец метался между Фролом и кострами, и Фрол никак не мог рассмотреть его лица, находящегося в тени, только изредка мелькали в свете костра стёкла очков.
- Ты Гордеев! Контра! — верещал человечек.
- Кто ты? — удивлённо смотрел на него Фрол. — Откуда ты знаешь нашу деревню?
- Твою жену выкинули из дома вместе со всем твоим барахлом! — кричал человечек.
- Постой! — вспомнил Фрол. — Ты же Меер! Ты приезжал в деревню вместе с Кормухиной Анюткой! И ты здесь?! Как ты здесь оказался?
- Мы сожгли твои книги! — злорадно выкрикнул человечек. — Слышишь? Вынесли на улицу и сожгли!
В груди у Фрола больно дёрнулось. Вот оно что… Ну что же… Это не самый плохой исход. Не извели на самокрутки, не повесили в нужнике, не выбросили в грязь. Сожгли, не предав на поругание. Золу же деревенские с благоговением закопали где-нибудь в саду, в этом Фрол не сомневался.
- А с твоего Евангелия я содрал переплёт! — захохотал Меер.
- Что?! — в ужасе переспросил Фрол. — Что ты сделал?!
- Содрал с него переплёт, а книгу бросил в костёр! Я выковырнул ножом все камушки, все эмали, все золотые вставки и оправы!
- Что ты наделал! — Фрол схватился за голову. — Покайся! Проси у Господа прощения! Иди же скорее! Скорее! — Фрол кинулся к Мееру, попытался взять его за руку. - Тут вот… батюшка есть. Он отпустит тебе грех, ты только покайся!
- Отпустит грех?! — хохотал Меер. — Нет в том греха! Ваше Евангелие — это ересь! В нём высмеивают наших мудрецов! В нём издеваются над нашими мудрецами! А я поиздевался над Евангелием!
- Господи, Иисусе Христе… - перекрестился Фрол в ужасе. — Хотел бы я сказать, что ты не понимаешь, что натворил, но ты содеял всё нарочно!
- Именно так! — злорадствовал человечек.
Грозный окрик охранника заставил Фрола почти бежать на лесопилку. Меер же ещё долго что-то кричал ему вслед и дико хохотал.
- Кто это? — спросил Матвей, прислушиваясь к голосу безумца.
- Человек, стараниями которого я оказался в тюрьме.
- И этот человек сам оказался в тюрьме? Быстро же ему воздалось! — качнул головой Матвей.
- Боюсь, что воздаяние у него впереди, - вздохнул Фрол.
Через месяц в лагере появился Парфён Каргалов, следователь по особо важным делам.
- Заключённый Гордеев доставлен! — молодцевато гаркнул конвойный, приоткрывая дверь кабинета.
- Входи, Фрол Матвеевич, входи! — радостно раскрыл руки для объятий Каргалов. — Я к тебе с добрыми вестями.
- Здравствуйте, господин Каргалов! — шагнул к нему Фрол.
- Что это ты меня господином называешь? — засмеялся Парфён. — Нынче уже нет господ, только товарищи. А твоим товарищем быть я только рад. Называй меня просто Парфёном.
- Тогда и вы меня просто Фролом!
- Тогда ты меня зови на ты!
Они обнялись, словно встретились старые друзья, много лет знающие друг друга.
- Про моих ничего не скажешь? — спросил Фрол, когда они сели возле стола.
- Скажу. Аглая и Анна сейчас живут в Омске.
- Почему? — удивился Фрол.
- Так надо, - жёстко сказал Парфён, но потом смягчился. — Неспокойно сейчас в деревнях. Недоволен народ продразвёрстками.
- Да… Я уже слышал.
- Вот такие Куровские дискредитируют хорошие идеи, Фрол. Из-за таких… нет, они не всегда делают назло, не всегда осознанно вредят. Часто это преданные идее революции люди. Но им не хватает знаний как теоретических, так и практических, поэтому получается плохо. Боюсь, что начинаются беспорядки. Поэтому я решил, что женщинам будет спокойнее у меня.
- А сыновья?
- Ну, Пётр с его огромным семейством вряд ли в этом будет участвовать. Фёдор пока в тюрьме, но скоро будет оправдан. Михаил дал показания, что Фёдор вывез его из-под носа у банды к партизанам. Да, я хотел сказать тебе — Анна Куровская арестована.
- Что?! — Фрол привстал с табурета.
- Да, представь себе. Я расскажу тебе об этом чуть позже.
- Послушай, Парфён! Я увидел здесь Меера, который был в одной комиссии с Куровской. Ты не знаешь, за что он попал на каторгу?
- Меер? Ах да, Меер Эйхман. Он был арестован без моего участия. Уголовник с богатым прошлым, три экса…
- Три чего? — не понял Фрол.
- Экса. Эксы — это экспроприации на нужды революции. Проще говоря, ограбления. У Эйхмана их было больше, но после трёх он часть награбленного передал в партийную кассу, благодаря чему стал считаться революционером. О, он поступил хитро, потому что при советской власти за это он получил сытное место, власть, почести. Однако криминальное прошлое его не отпустило. Он попался на грабеже. Пока он щипал бывших богачей, его не трогали, но когда его руки дотянулись до партийных денег, ему вспомнили всё. Так что он обычный бандит. Я не знал, что его определили сюда.
Фрол опустил голову — как причудливо перемешала всё революция! Словно бурный поток, она подняла наверх и хорошее, и дурное, утопив при этом немало и того и другого. Что же, пройдёт время, успокоится жизнь, отстоится вода, и вся грязь и муть опустятся на дно. Надо только ждать. Надо только терпеливо ждать, не забывая о заповедях Господних.
Продолжение следует... (Главы выходят раз в неделю, обычно по воскресеньям)
Предыдущие главы: 1) В пути 53) На юру
Если по каким-то причинам (надеемся, этого не случится!) канал будет
удалён, то продолжение повести ищите на сайте Одноклассники в группе Горница https://ok.ru/gornit