Поезд отправлялся поздним вечером.
Лето, жара, кондиционеры в российских вагонах — вещь не всегда надёжная.
Я зашла в купе открытого типа последней, с билетом на верхнюю полку, и первым делом почувствовала удар в нос.
Нет, не духи.
Не чебуреки.
Это было нечто сильнее.
Как будто мокрые тряпки неделю лежали в бане, а потом кто-то решил с ними ехать до Мурманска.
— У кого тут… — начал кто-то, с другой стороны, но осёкся.
— …носки тухлые? — закончила девушка, сидевшая напротив меня, зажав нос двумя пальцами.
Все замерли. Кто-то открыл окно, кто-то начал обнюхивать себя.
Но виной оказался не кто-то, а что-то.
И это «что-то» ехало под нижней полке, в целлофановом пакете.
И было живее всех живых… по запаху.
Пакет подозрений и коллективное нюханье
Запах не уходил.
Наоборот — становился гуще, тяжелее, будто растворяли в воздухе тухлое яйцо и мокрые тряпки одновременно.
Кто-то в шутку спросил:
— А здесь точно нет… тела?
— Да ладно, — отозвался парень с ноутбуком. — Наверняка просто кто-то неудачно перекусил.
Но через пятнадцать минут стало ясно:
это не еда. Это — что-то органическое. И старое.
И кто-то это вёз с собой.
Девушка, напротив, уже держала у носа влажную салфетку.
Мужчина с верхней полки спустился и сказал:
— Извините, я не хочу быть грубым… но у кого здесь вещи под сиденьем?
Все переглянулись.
Пожилая женщина сидевшая за столиком вздохнула:
— Это моё. Не обращайте внимания. Там… передача. Я к дочке везу. Пару банок, пару носков, ну… кое-что из деревни. Всё своё.
— Простите, но там, кажется, уже бродит всё ваше "своё", — вмешалась я. — Мы так до Уфы не доедем живыми.
— Вот раньше люди добрее были, — обиженно процедила она. — Носки вам, видите ли, не те. А мне, между прочим, пенсию урезали, я хоть что-то дочке передаю.
Проводница появилась в дверях, тут же поморщилась.
— У нас что, слив пробило?
— Нет, у нас кто-то тащит химическое оружие, — буркнул кто-то с верхней полки.
Консервы и «бомба» в целлофане
Проводница зажала нос рукавом и кивнула на пол:
— Покажите, пожалуйста, что у вас там. Мы не можем ехать дальше с таким запахом. Люди жалуются.
— Да ну вас… — буркнула женщина, но нагнулась и начала тянуть пакет из-под скамейки.
И в этот момент в купе повисла гробовая тишина.
Из пакета показались:
– Банка солёных огурцов, потемневшая от времени,
– Банка с неизвестной жидкостью и мутной крышкой,
– Пакет, перевязанный резинкой, в котором что-то явно живое уже когда-то было.
– И главное — пакет с носками.
— Вот они, носки! — театрально прошептал парень сверху.
Женщина, словно не слыша, стала защищаться:
— Это вон та баночка, наверное, протекла. Я же говорила — из деревни. Всё натуральное. Просто… тряхнуло где-то, потекло.
Проводница посмотрела в пакет, побледнела.
— Вы что, с ума сошли? У вас куриная печень без холодильника лежит! И какой-то рулет… и носки?!
— Носки — новые! — взвизгнула женщина.
— Новые носки не пахнут как заброшенный подвал, — отрезала проводница. — Сейчас всё это — в мусор. Либо на ближайшей станции мы вас высаживаем.
Женщина вспыхнула:
— Это всё — к празднику. Дочке! Я неделю готовила. А вы тут — не нюхайте, если не нравится!
— Мы бы рады, если б только можно было НЕ НЮХАТЬ, — буркнула я, прикрывая лицо капюшоном.
Передача не прошла цензуру
— Не дам! — закричала женщина, прижимая к себе злополучный пакет. — Это всё к юбилею! Там и паштет, и носки, и наливка, и печень. Всё домашнее!
— Всё тухлое, — отрезала проводница, — и весь вагон уже на грани отравления.
Кто-то с верхней полки закашлялся — уже не из-за запаха, а от смеха.
Мужчина напротив закрыл чемодан и добавил:
— Это уже не поезд, а медицинская экспертиза на колёсах.
Женщина, раскрасневшись, попыталась засунуть пакет обратно под полку.
— Не тронь, — прошипела она. — Моя еда!
— Тогда пусть едет в отдельном вагоне! — крикнула девушка за стеной.
Проводница выдохнула:
— Через десять минут остановка.
Если за это время вы не выбросите всё, я лично сниму сумку с поезда.
И если надо — с вами вместе.
В проходе сгущался запах кислоты, лука, испорченного жира и чего-то… жутко шерстяного.
Женщина ещё попыталась пробормотать:
— А внук любит печень…
— А весь вагон — нет, — отрезала я.
Через десять минут, на станции, под свист тормозов и обиженное фырканье, пакет был торжественно передан в урну.
Женщина, не прощаясь, отвернулась к окну.
Все открыли окна. А кто-то купил у проходящей торговки ментоловую жвачку и начал раздавать всем в купе, как средство от «постароматического синдрома».
Когда у запаха есть характер
Через полчаса после вынесения пакета воздух в поезде начал оживать.
Окна были приоткрыты, веяло прохладой от тоннелей, а кто-то даже сказал:
— Боже, оказывается, у поезда есть запах… поезда, а не ада.
Женщина, что стала виновницей всего происходящего, молчала, сжав губы. Она уже не фыркала, не спорила, но периодически бурчала себе под нос про «бестактную молодёжь» и «гадких баб, которым всё не так пахнет».
Пассажиры понемногу расслаблялись.
Парень сверху достал наушники, соседка — чай в термосе, даже проводница успокоилась и пошла дальше по вагону.
Я сидела и думала, как легко обычная поездка может превратиться в комедию на грани триллера, если в ней появится неадекватная передача и человек, считающий, что весь вагон обязан терпеть его личную "домашнюю норму".