Тот понедельник начинался как обычно. Серый, дождливый, с вечной нехваткой кофе и горой отчетов, которые нужно было сдать до обеда. Я сидел за своим столом в опенспейсе, пытаясь вникнуть в цифры очередной сметы, когда в ушах зазвенела знакомая, но совершенно неуместная здесь мелодия – рингтон матери. Я судорожно нажал "Отклонить", бросив взгляд на часы. Десять утра. Что ей надо в такую рань? Обычно ее звонки приходились на обед или конец рабочего дня.
Не прошло и пяти минут, как телефон завибрировал снова. На этот раз – отец. Странно. Очень странно. Я снова отклонил. По телу пробежала легкая дрожь предчувствия. Не к добру. Звонки сменились лавиной сообщений:
«Макс, срочно возьми трубку!»
«Где ты?! Немедленно перезвони!»
«Ты что, не видишь, мы звоним?! Это очень важно!»
«Отвечай, Максим! Семья в беде!»
Я вздохнул, отложил телефон экраном вниз. Семья в беде. Эти слова в их устах почти всегда означали одно: нужны деньги. Обычно – для моей младшей сестры, Лизы. Двадцать три года, учится на журналиста, живет в съемной однушке в центре, которую оплачивают родители… и частично я. Вернее, оплачивал. До прошлого месяца.
Я только собрался вернуться к смете, как в опенспейсе воцарилась гробовая тишина. Громкий, истеричный женский голос, знакомый до боли, резанул по ушам:
«Где он?! Где Максим?! Мне нужно его видеть немедленно!»
Я медленно поднял голову. В проходе между столами стояли мои родители. Мать, Светлана Петровна, в накинутом на плечи дорогом пальто, лицо пунцовое от гнева и, возможно, быстрой ходьбы. Отец, Виктор Сергеевич, чуть позади, в своем вечном потрепанном пиджаке, смотрел в пол, явно не в восторге от происходящего. Все сотрудники замерли, уставившись на них, потом на меня. Начальник отдела, Дмитрий Олегович, вылез из своего кабинета, нахмурившись.
«Максим!» – мать почти взвизгнула, заметив меня. Она стремительно направилась к моему столу, не обращая внимания на окружающих. Отец покорно поплелся следом. «Ты что, не видишь звонки?! Мы тут с ума сходим!»
Я встал, пытаясь сохранить хотя бы видимость спокойствия. «Мама, папа… что вы здесь делаете? Я на работе.»
«На работе?!» – она фыркнула, презрительно оглядев открытое пространство офиса. «А мы тут из-за тебя в настоящей беде! И ты смеешь говорить про работу?!»
Дмитрий Олегович подошел ближе, его лицо выражало вежливое недоумение, смешанное с раздражением. «Извините, что происходит? Максим, это ваши родители?»
Мать тут же переключилась на него, не дав мне и рта раскрыть. «Вы начальник? Отлично! Пусть знает, какой у него сотрудник! Предатель! Семью свою родную в грязь втоптал! Довел нас!»
«Света, успокойся…» – попытался вставить отец, но мать отмахнулась от него, как от назойливой мухи.
«Молчи, Виктор! Он должен знать, на что способен этот… этот эгоист!» – она ткнула пальцем в мою сторону. Палец дрожал. «Он отказался платить за квартиру сестре! Выбросил родную кровь на улицу! Лиза теперь без крыши над головой из-за него!»
В офисе стало так тихо, что слышно было, как гудит вентиляция в системном блоке соседа. Все глаза были прикованы к нам. Я почувствовал, как кровь приливает к лицу. Горячая волна стыда и гнева.
«Мама, это не так, – сказал я, стараясь говорить четко и громче ее истерики. – Лиза не на улице. Она взрослый человек. Я просто перестал оплачивать ее съемную квартиру в центре, потому что у меня больше нет такой возможности. И потому что она должна учиться самостоятельности.»
«Возможности?!» – мать закатила глаза. «Какие возможности?! Ты хорошо зарабатываешь! Ты обязан помогать семье! Сестре! Она учится!»
«Она учится на журналиста уже пятый год, мама, – ответил я, чувствуя, как сдерживаемая годами горечь поднимается комом в горле. – И живет одна в однушке за сто тысяч в месяц, не считая коммуналки. Я платил половину все это время. Пока не понял, что это никогда не кончится. Пока не понял, что у меня в тридцать два нет ни своих сбережений, ни своей жизни, потому что все уходит на поддержание ее комфорта.»
«Комфорта?! – мать аж подпрыгнула. – Ты называешь нормальную жизнь комфортом?! Ей нужно сосредоточиться на учебе! А не на том, как выжить в какой-то конуре!»
«У нее есть стипендия, – холодно парировал я. – И подработки. Или их нет? Как обычно?»
«Какая стипендия?! Ты знаешь, какие сейчас цены?! – кричала мать, не слушая. – А ты! Ты жиреешь здесь в своем офисе и отказываешь в помощи родной сестре! Ты разрушил семью, Максим! Разрушил! Мы не ожидали от тебя такого предательства!»
Слово «предательство» висело в воздухе тяжелым, ядовитым облаком. Я видел, как Дмитрий Олегович напрягся. Коллеги переглядывались.
«Светлана Петровна, Виктор Сергеевич, – начальник сделал шаг вперед, пытаясь взять ситуацию под контроль. – Я понимаю ваше волнение, но здесь рабочее место. Давайте обсудим это спокойно, не при всех. Пройдемте в переговорную?»
«Нет! – мать была непреклонна. – Пусть все знают! Пусть знают, какой бессердечный у вас работник! Он должен отдать свою зарплату! Сейчас! Чтобы мы могли заплатить за Лизу! Он обязан!»
«Отдать зарплату?» – не понял Дмитрий Олегович.
«Да! – мать кивнула с фанатичной убежденностью. – Он же должен! Он виноват! Он довел нас до ручки! Мы не можем покрыть эту сумму! Он должен отдать то, что заработал в этом месяце! Всю зарплату! Это справедливо!»
Я смотрел на нее, на ее перекошенное злобой лицо, на отца, который молча ковырял ботинком стык линолеума, на начальника, который явно не знал, как реагировать на этот цирк, на коллег, замерших в немом шоке. Годы уступок, чувства вины, бесконечных «помоги Лизочке», «ей тяжело», «ты же старший брат», «у тебя лучше получается» – все это сжалось внутри в тугой, раскаленный шар. И он лопнул.
«Нет, – сказал я тихо, но так, что мать на мгновение замолчала, удивленно уставившись на меня. – Ни копейки. Ни сейчас, ни потом. За все эти годы я оплатил Лизину «нормальную жизнь» на сумму, которой хватило бы на первоначальный взнос за мою собственную квартиру. Но у меня ее нет. Потому что все ушло на нее. На ее капризы. На ее «тяжелую» жизнь студентки, которая меняет айфоны чаще, чем я носки. Хватит.»
«Как ты смеешь?!» – завопила мать, собравшись с силами. «Ты… ты позорище! Позор семьи! Мы тебя растили, вкладывались в тебя! А ты!..»
«Вкладывались? – я усмехнулся, и этот звук был горьким и чужим. – Вы вкладывались в Лизу. Всегда. Помнишь, как в школе мне приходилось самому покупать учебники на сэкономленные с завтраков деньги, потому что «бюджет на этот месяц исчерпан, у Лизы репетитор»? Помнишь, как я поступил на бюджет, а вы не приехали на посвящение, потому что у Лизы был утренник в садике? Помнишь, как вы продали бабушкину дачу, чтобы оплатить Лизину поездку на море с подружками, когда я просил помочь с ремонтом моей первой развалюхи-машины? Вы не вкладывались в меня, мама. Вы эксплуатировали меня ради нее. И хватит.»
В глазах матери мелькнуло что-то похожее на страх – страх потерять контроль. Она не ожидала такого. Никогда. Я всегда уступал. Всегда.
«Это… это неправда! – выдохнула она, но уже без прежней мощи. – Ты все выдумываешь! Мы тебя любим!»
«Любите? – я посмотрел на отца. – Пап? Ты что-нибудь скажешь? Или как всегда, будешь молчать?»
Отец поднял на меня виноватый взгляд. «Макс… сынок… ну что ты… мать волнуется… Лиза же плачет… не выселят бы… ну помоги… как-нибудь…»
«Видишь? – я повернулся к матери. – Даже сейчас. Не «Макс, извини», не «мы понимаем», а «ну помоги». Как-нибудь. Как всегда. Нет. Больше – нет.»
Я обвел взглядом офис, застывший в немой сцене. Взгляд начальника был тяжелым. Я понимал, что после такого спектакля карьере здесь конец. Даже если Дмитрий Олегович формально ничего не сделает, работать здесь, под взглядами коллег, будет невозможно.
Я наклонился, выдернул шнур зарядки из ноутбука, закрыл крышку. Сгреб со стола телефон, ключи от машины. Движения были резкими, автоматическими.
«Что ты делаешь?» – спросил Дмитрий Олегович, нахмурившись.
«Ухожу, – ответил я просто, не глядя на него. – Посреди смены. Считайте, что я вас подвел. Пишите заявление по статье, если хотите. Я не могу здесь оставаться.»
Я сунул ноутбук в рюкзак, накинул куртку. Родители стояли, ошеломленные. Мать открыла рот, но слова застряли. Видимо, сценарий развивался не по ее плану. Она ожидала слез, оправданий, капитуляции. Не ухода.
Я прошел мимо них, не глядя. Мимо остолбеневших коллег. Мимо начальника, который, кажется, хотел что-то сказать, но так и не решился. В ушах стоял звон. Только за дверью офиса, в лифте, я почувствовал, как трясутся руки. Адреналин. Ярость. И странное, непривычное чувство… свободы.
Я вышел на улицу. Дождь моросил. Я сел в свою не новую, но надежную машину, купленную на свои кровные без их «помощи». Завел мотор. Куда? Не домой. Туда они придут обязательно. Я поехал наугад, пока не оказался в тихом парке на окраине. Припарковался, выключил двигатель. Тишина. Только стук дождя по крыше.
Я достал телефон. Он взорвался уведомлениями. Десятки пропущенных вызовов от родителей, от Лизы. Сообщения:
«Максим, где ты?! Вернись! Начальник еще передумает!» (Отец)
«Ты сошел с ума?! Как ты мог так поступить с нами?! При родителях! Позор! Вернись и извинись перед всеми! И отдай деньги!» (Мать)
«Макс, ну что за дела?! Родители в шоке! Я тоже! Как я теперь квартиру оплачу?! Ты же обещал помогать! Это же всего месяц!» (Лиза. «Всего месяц». Как всегда.)
«Братик, ну пожалуйста… не злись… ну помоги… я же люблю тебя!» (Тот же Лизин номер, тон сменился на заискивающий).
«Максим Викторович! Прошу немедленно вернуться на рабочее место для объяснений! Такое поведение недопустимо!» (Дмитрий Олегович).
Я отключил звук. Выключил телефон. Мне нужно было подумать. Одно дело – отказаться платить за квартиру сестре. Другое – уйти с работы посреди смены после такого скандала. Будущее виделось туманным. Но чувство освобождения от этого вечного гнета, от роли кошелька и вечной «опоры» было сильнее страха.
Я сидел в машине, смотрел на дождь, стекающий по стеклу. Вспоминал все. Их бесконечные просьбы. Лизины манипуляции. Свое вечное чувство вины за то, что «мало помогаю». Их восхищение Лизой за любую ерунду и полное равнодушие к моим реальным достижениям. Мне было тридцать два. Половину жизни я тянул на себе их нездоровые амбиции и прихоти дочери.
Мысль, давно зревшая где-то на задворках сознания, вдруг оформилась в четкий, холодный план. Безумный? Да. Жестокий? Возможно. Но справедливый. Они хотели мою зарплату? Они получат нечто гораздо большее. Они кричали о предательстве? Они увидят, что такое настоящая потеря.
Я включил телефон, игнорируя лавину уведомлений. Нашел номер в записной книжке. «Сергей. Агент по недвижимости». Мы познакомились пару лет назад, когда я безуспешно пытался подобрать себе жилье, но тогда цены кусались, а моих накоплений, после регулярных «вливаний» в Лизину жизнь, не хватало.
«Сергей? Привет, это Максим. Помнишь, мы с тобой общались насчет однушек в спальных районах?… Да, тот самый. Слушай, у меня изменились планы. Мне нужно срочно продать квартиру… Нет, не мою. Бабушкину. Ту самую однушку в «Солнечном». Да, ту, что после ее смерти перешла мне. Полностью оформлена на меня. Да… Срочно. Максимально быстро. Даже если чуть ниже рыночной. Главное – скорость и уверенность в сделке. У меня на руках все документы. Можем встретиться завтра утром? Отлично. Жду.»
Бабуля оставила мне свою однушку пять лет назад. Скромную, но свою. Я сдавал ее все эти годы. Не сказать, что за большие деньги, но аренда покрывала коммуналку и давала небольшую, но стабильную прибавку. Родители знали о квартире. Они считали ее моим «запасным аэродромом», «подушкой безопасности». Мать не раз намекала, что «неплохо бы Лизе переехать туда, когда она закончит учебу, чтобы не платить за съем». Я всегда уклончиво отвечал, что «посмотрим». В глубине души я берег эту квартиру. Как единственное, что было по-настоящему моим. Как шанс когда-нибудь начать свою жизнь, отдельно от их вечного «долга».
Теперь этот шанс приобретал новое значение. Продажа бабушкиной квартиры была не просто актом отчаяния. Это был мой ответ. Мой ультиматум. Моя финансовая независимость одним махом. Деньги с продажи позволили бы мне прожить год, а то и больше, не думая о работе, найти себя, уехать куда-нибудь, начать заново. И главное – вырваться из их финансовой удавки навсегда.
Встреча с Сергеем прошла на удивление гладко. Он, опытный агент, сразу понял, что я настроен серьезно и мне нужна быстрая сделка. Квартира была в хорошем состоянии, в приличном районе, с чистыми документами. Он обещал выставить ее в тот же день и искать покупателей, готовых на быстрый просмотр и расчет. Я подписал все необходимые бумаги на агентские услуги, отдал ему ключи и дубликаты документов.
«Будь готов к звонкам, – предупредил Сергей. – Если цена будет адекватной, покупатель найдется быстро.»
Я кивнул. «Готов.»
Первые дни тишины были блаженством. Я снял номер в недорогой гостинице на окраине. Отключил основной номер телефона. Зарегистрировал новый, сим-карту на случайные данные. Дал номер только Сергею. Я гулял, смотрел фильмы, читал книги – все то, на что вечно не хватало времени и сил после работы и бесконечных разборок с семьей. Тревога была, конечно. О работе. О будущем. Но ее заглушало ощущение невиданного прежде покоя. Я был вне досягаемости.
Через три дня Сергей сообщил: есть покупатель. Молодая семья, ищет свое первое жилье. Готовы осмотреть квартиру завтра и, если все устроит, подписать предварительный договор с внесением задатка. Я дал добро.
Осмотр прошел успешно. Квартира им понравилась. Цена, чуть сниженная для скорости, их устроила. Мы встретились в агентстве у Сергея. Я подписал предварительный договор купли-продажи. Они перевели мне на счет крупный задаток. Основная сумма должна была поступить после регистрации перехода права в Росреестре, которая была назначена через десять дней.
Выйдя из агентства, я впервые за долгое время почувствовал легкое головокружение от случившегося. Это было реально. Бабушкина квартира, мой последний оплот, продавалась. И скоро у меня будут деньги. Очень большие деньги. Свобода.
Именно в этот момент я вспомнил про старый телефон. Любопытство взяло верх. Я включил его.
Взрыв. Десятки пропущенных вызовов. Голосовые сообщения. Сотни сообщений в мессенджерах. Тон менялся от гневного и требовательного до истеричного и умоляющего.
От родителей:
«Максим! Где ты?! Лиза не может оплатить квартиру! Хозяин требует выселения!»
«Сынок, ну где ты?! Мы волнуемся! Позвони!»
«Макс, это папа… ну пожалуйста… мать плачет… Лиза в отчаянии… ну вернись…»
«Ты что, совсем от рук отбился?! Мы в полицию заявку подадим! Как на пропавшего!»
«Вернись на работу! Дмитрий Олегович звонил! Говорит, если явишься с повинной, может, только выговор выпишет!»
«МАКСИМ! ОТВЕЧАЙ! ТЫ ДОЛЖЕН ЗНАТЬ! МЫ ХОДИЛИ К ТВОЕЙ АРЕНДАТОРШЕ! ОНА СКАЗАЛА, ЧТО ТЫ ПРЕДУПРЕДИЛ ЕЕ О ВЫСЕЛЕНИИ! ЧТО ТЫ ПРОДАЕШЬ КВАРТИРУ?! ЭТО ПРАВДА?! ОТВЕЧАЙ!!!»
«МАКСИМ ВИКТОРОВИЧ! ЕСЛИ ТЫ ЭТО СДЕЛАЕШЬ… ЭТО БУДЕТ НЕПРОСТИТЕЛЬНО! ЭТО НАШЕ… БАБУШКИНО… ЭТО ЧАСТЬ СЕМЬИ! ТЫ НЕ ИМЕЕШЬ ПРАВА!»
«Сынок, умоляю… не делай этого… это же память о бабушке… мы все уладим… только вернись…»
От Лизы:
«Макс, ну что за детский сад?! Выключил телефон! Родители с ума сходят!»
«Братик, ну пожалуйста… хозяин сказал, если до послезавтра не оплачу, выкинет вещи! Куда мне идти?!»
«Максим, я не шучу! Это жестоко!»
«Они сказали… про бабушкину квартиру… Ты правда продаешь?! Ты что, совсем рехнулся?! Это же… это же могло быть МОИМ! Ты обещал подумать о моем переезде!»
«Ты эгоистичный свинья! Подумал только о себе! Как всегда!»
«Макс, ну прости… я погорячилась… ну не продавай… давай поговорим… пожалуйста…»
И самое последнее сообщение от матери, отправленное час назад, голосовое. Голос был хриплым, заплаканным, почти беззвучным, полным животного ужаса:
«Максим… сынок… это мама… Позвони… пожалуйста… Сергей… этот агент… он позвонил нам… Сказал… что задаток внесен… что через неделю регистрация… Что ты продаешь квартиру… Это… это правда?… Сынок… что ты наделал?… Позвони… умоляю…»
Я переслушал сообщение еще раз. Да. Тот самый ужас. То самое осознание необратимости. Сергей, видимо, позвонил им как заинтересованным лицам (они формально не имели прав, но были наследниками бабушки после меня, хоть и не прямыми), или просто потому, что они достали его звонками, и он решил, что они в курсе.
Я не стал перезванивать. Вместо этого я набрал номер Сергея.
«Сергей? Максим. Слушай, ты звонил моим родителям?… Да, я так и думал. Спасибо, что предупредил. Но больше не беспокой их. Все решения за мной. Договор подписан, задаток получен. Жду регистрации. Да… Спасибо.»
Я положил старый телефон обратно в карман. Значит, они знают. Теперь начинается настоящее шоу.
Оно началось почти сразу. Я вернулся в гостиницу, и администратор на ресепшене с сочувствующим видом протянула мне ключ.
«Вам звонили, молодой человек. Очень настойчиво. Много раз. Какая-то женщина, Светлана Петровна, говорила, что это срочно и жизненно важно. Я, конечно, номер не давала, но… она была очень взволнована.»
Я поблагодарил ее. Поднялся в номер. Не успел закрыть за собой дверь, как зазвонил новый телефон. Незнакомый номер. Но я догадывался, чей. Они нашли меня. Видимо, через агента или другим путем. Я взял трубку.
«Алло?»
«МАКСИМ!» – в трубке взревел голос матери. Это был не крик. Это был вопль загнанного зверя. «ЧТО ТЫ НАДЕЛАЛ?! КАК ТЫ МОГ?!»
Я молчал.
«Ты продаешь бабушкину квартиру?! Без нашего ведома?! Без согласия?! Это же… это же семейное! Это память! Ты что, с катушек съехал?!»
«Квартира оформлена на меня, мама, – ответил я спокойно. – Юридически я имею полное право распоряжаться ею как хочу. Продаю.»
«Нет! Не имеешь! – завопила она. – Это несправедливо! Это подло! Бабушка… она же… она хотела, чтобы это было семейное гнездо!»
«Бабушка хотела, чтобы у меня был свой угол, – холодно возразил я. – Потому что знала, что у вас своего не будет. Потому что знала, как вы относитесь ко мне. По сравнению с Лизой.»
«Это ложь! – она всхлипнула. – Ты все переворачиваешь! Мы тебя любили! Любим!»
«Любили? – я усмехнулся. – Вы любили мою готовность платить за Лизу. Сейчас эта готовность закончилась. Как и мое терпение. Квартира продается. Деньги пойдут на мою новую жизнь. Без вашего вечного диктата и финансовых аппетитов.»
«Ты… ты монстр! – прошипела она. – После всего, что мы для тебя сделали! Мы кровь из вен отдавали!»
«Отдавали Лизе, мама. Всегда Лизе. Мне доставались объедки вашего внимания и кошелька. Теперь все. Квартира продана. Сделка почти завершена. Ничего вы не измените.»
«Нет! Не позволю! – истерика в ее голосе достигла апогея. – Я в суд подам! Оспорю сделку! Ты не в своем уме! Ты не мог так поступить! Это наша квартира! Наша!»
«Подавайте, – равнодушно сказал я. – Попробуйте. Документы в порядке. Я дееспособен. Продажа законна. Тратьте последние деньги на адвокатов. Только вот кто теперь будет оплачивать Лизину «нормальную жизнь» в центре? У вас-то сбережения тоже не бесконечны, как я понимаю.»
На другом конце провода раздался сдавленный стон, потом рыдания. Потом голос сменился. Грубый, пьяный – отец.
«Макс… ну что ты творишь… ну зачем… мать в истерике… слегла… ну отзови сделку… ну скажи, что передумал… ну пожалуйста…»
«Нет, папа. Не передумал. И не отзову. Считайте это моей зарплатой за все эти годы. За все, что я «должен» был отдать Лизе. Теперь она получила все сполна. Прощайте.»
Я положил трубку. И сразу заблокировал этот номер. Потом все остальные их номера на обоих сим-картах.
На следующий день пришло сообщение от Лизы. С нового номера. Короткое и злобное:
«Ну ты и лох. Надеюсь, твои деньги сгорят. И ты с ними. Больше ты мне не брат.»
Я удалил сообщение. Никаких чувств. Пустота. Или облегчение? Сложно сказать.
Регистрация в Росреестре прошла гладко. Через несколько дней на мой новый счет поступила крупная сумма. Деньги с продажи бабушкиной квартиры. Моя свобода.
Я сидел в номере гостиницы, смотрел на цифры в банковском приложении. Теперь можно было не спешить. Уехать. Куда-нибудь на юг. Или на море. Подумать. Начать все сначала. Без их вечного «должен», «обязан», «помоги Лизочке».
Старый телефон, который я держал как свидетельство, вдруг завибрил. Очередное сообщение. От матери. Очередной новый номер. Всего две строчки, но в них читалась паника, граничащая с отчаянием, и осознание полного поражения:
«Максим! НА ЭТОТ РАЗ ТЫ ЗАШЕЛ СЛИШКОМ ДАЛЕКО! Верни все! Немедленно! Или ты пожалеешь!»
Я улыбнулся. Горько. Пожалею? Возможно. Но впервые за долгие годы я чувствовал, что дышу полной грудью. Я выбрал свою жизнь. И это был только первый шаг.
Я стер сообщение. Выключил старый телефон навсегда. Взял билет на ближайший поезд на юг. Навстречу тишине и морю. Навстречу жизни, которая, наконец, принадлежала только мне. Они кричали о разрушенной семье? Они были правы. Я разрушил ее. Ту старую, токсичную, пожирающую меня семью. Чтобы, возможно, когда-нибудь построить новую. Свою.
Читайте также: