Воздух в нашей однушке сгустился до такой степени, что им можно было резать ножом. Папа стоял посреди комнаты, которая служила нам и гостиной, и столовой, и его импровизированным кабинетом у окна. Лицо его было красно, жилка на виске пульсировала. Мама сидела на краю дивана-кровати, кутаясь в старый плед, ее глаза были опущены в пол. Я, Кирилл, замер у двери в крохотный коридор, ведущий к совмещенному санузлу и кухне, только что вернувшись с вечерней прогулки. Неудачно.
– ...И эти твои бесконечные курсы! – гремел папа, обращаясь ко мне, но его голос заполнял все пространство, упираясь в стены. – Дизайн интерьера! Веб-дизайн! Фотография! На что? На мои кровные! А толку? Ноль! Ты только и делаешь, что берешь – ты никогда ничего не даешь этой семье! Ни копейки! Ни минуты покоя!
Слова ударили, как пощечина. Я чувствовал, как кровь приливает к лицу, а в груди закипает что-то горячее и колючее.
– Пап, я же ищу работу, – попытался я вставить, голос дрогнул. – По специальности ничего нет, вот и пытаюсь другие навыки...
– Ищешь! – фыркнул он с таким презрением, что мне стало физически больно. – Сидишь целыми днями в своем телефоне, в этом своем... интернете! Знаем мы, как ты ищешь! А в магазин сходить? Помочь матери? Квартиру прибрать? Хотя бы мусор вынести! Это же не работа, это элементарно! Но нет, Кирилл должен «развиваться»! На шее у родителей!
Мама тихо всхлипнула.
– Валера, ну перестань, – прошептала она, не поднимая головы. – Он же старается...
– Старается! – Папа резко повернулся к ней. – А ты, Галя, вечно его покрываешь! Вот он у нас такой «старательный» и вырос! Двадцать три года, а живет как школьник! Парни его возраста уже семьи содержат, квартиры покупают, а наш... наш «творец»! – Он язвительно растянул последнее слово.
Комната, и без того маленькая, съежилась еще больше. Книжная полка, забитая моими альбомами по искусству и старыми учебниками, казалось, давила на меня. Стол папы, заваленный бумагами и стареньким ноутбуком, был островком его мира, куда нам вход был заказан. Диван, на котором сидела мама и где я спал, напоминал о постоянной тесноте, о невозможности уединиться.
– Я не сижу без дела! – вырвалось у меня, голос окреп от обиды. – Я фриланс делаю! Рисую логотипы, обрабатываю фото! Деньги есть! Пусть немного, но есть!
– Какие деньги? – Папа язвительно усмехнулся. – На твои «деньги» пачку сигарет не купишь! А съем этой однушки сколько? Коммуналка? Еда? Одежда? Кто все это оплачивает? Я! Я вкалываю на двух работах, как вол, а ты... ты только потребляешь! Берешь пространство, берешь еду, берешь деньги, берешь нервы! И ничего не отдаешь взамен! Ничего!
Каждое слово «берешь» било по наковальне. «Берешь... берешь... берешь...» Эхо его крика звенело в ушах. Я посмотрел на маму. Она плакала тихо, по-воробьиному, кулачком вытирая слезы. Ее усталое лицо, морщинки у глаз – все это было знакомо до боли. И вина, тяжелая, липкая, поползла по мне, смешиваясь с обидой и гневом.
– Я не просил вас меня рожать! – сорвалось вдруг, неожиданно даже для меня самого.
Тишина наступила мгновенная, звенящая. Папа побледнел, потом снова побагровел. Мама вскрикнула:
– Кирилл! Что ты говоришь!
– Правду! – Я чувствовал, как трясутся руки, но остановиться уже не мог. – Я не просил! И я не виноват, что в стране кризис, что работы нет! Я не виноват, что вы смогли купить только эту однушку! Я здесь живу, потому что мне некуда идти! Да, я беру! Потому что вы мне это даете! А что я должен «давать»? Молчание? Покорность? Чтобы ты орал на маму и на меня каждый вечер? Вот это моя плата за кров?
Папа шагнул ко мне. Я невольно отпрянул, спиной наткнувшись на дверной косяк. Его глаза горели холодным бешенством.
– Вон, – прошипел он. – Если тебе здесь так плохо, если ты такой несчастный и угнетенный – вон из моего дома. Сейчас же. Ищи себе других благодетелей.
– Валера! – вскрикнула мама, вскочив. – Он же сын! Куда он пойдет ночью?
– Сын? – Папа горько рассмеялся. – Сын, который заявил, что не просил его рождать? Такой сын мне не нужен. Пусть идет. Научится ценить то, что имеет. Или не имеет.
Я смотрел на него, на его сжатые кулаки, на знакомое, любимое когда-то лицо, искаженное ненавистью. Сердце бешено колотилось. Уйти? Сейчас? В ноябрьскую ночь? С паспортом, телефоном и парой тысяч на карте? Куда? К Максу? У него своя семья в тесной двушке. К Лене? Мы не так близки. Съездная квартира? На мои «деньги»? Паника сдавила горло. Но гордость, острая и жгучая, не позволяла сдаться.
– Хорошо, – сказал я тихо, но так, чтобы слышали. – Я уйду. Только дай мне собрать вещи.
– Собирай, – бросил папа, разворачиваясь к окну, демонстративно показывая спину. – И чтобы через пятнадцать минут тебя здесь не было.
Мама бросилась ко мне, схватила за руку.
– Кирюш, нет! Папа не думает! Он просто устал, на работе проблемы... Не уходи! Прости его!
Ее руки дрожали. Глаза молили. Я посмотрел на папину неподвижную спину. Ни тени сожаления. Только каменное упрямство.
– Он сказал – пятнадцать минут, мам, – я аккуратно высвободил руку. – Я не хочу, чтобы из-за меня вы снова ссорились.
Я прошел в комнату, вернее, в ее единственную часть, не занятую диваном или столом – к шкафу. Достал старый спортивный рюкзак. Начал механически складывать самое необходимое: джинсы, футболки, теплый свитер, носки, нижнее белье. Зарядку от телефона. Ноутбук и планшет – мои рабочие инструменты. Косметичку (даже в панике гигиену не отменяли). Бросил туда паспорт и СНИЛС. Все это занимало считанные минуты. Жизнь, умещающаяся в рюкзак.
Мама стояла рядом, плача беззвучно, слезы катились по щекам.
– Куда ты пойдешь? – прошептала она. – Позвони Максиму? Может, к тете Люде? Я ей позвоню...
– Мам, не надо, – я застегнул рюкзак. – Я сам разберусь. Не волнуйся.
Я надел куртку, шапку. Взял рюкзак. Подошел к папе. Он не обернулся, смотрел в темное окно, где отражались наши с мамой силуэты.
– Я ухожу, – сказал я четко. – Ключ оставлю тут, на тумбочке.
Он молчал. Даже не пошевелился. Мама бросилась ко мне, обняла, прижалась мокрым лицом к моей куртке.
– Позвони, как устроишься! Обязательно! Я... я поговорю с папой... Он остынет...
– Да, мам, – я поцеловал ее в щеку, почувствовав знакомый запах ее духов и слез. – Береги себя.
Я открыл дверь. Холодный ноябрьский воздух ударил в лицо. Шагнул на площадку. Дверь захлопнулась за мной с глухим, окончательным звуком. Я стоял, слушая, как мама всхлипывает за тонкой дверью, как папа что-то резко буркнул. Потом наступила тишина.
Лифт спускался медленно. Я вышел во двор. Фонари бросали на асфальт желтые пятна света. Было холодно и пусто. Куда? Вопрос висел в морозном воздухе. Первая мысль – Макс. Но было уже поздно, почти одиннадцать. Будить его беременную жену? Неудобно. Вокзал? Сидеть до утра в зале ожидания? Не вариант. Остался единственный шанс – хостел. Я полез в телефон, открыл приложение для бронирования. Сердце упало. Самый дешевый койко-место в шестиместном номере – две тысячи за ночь. Почти все мои наличные. Но выбора не было. Забронировал. Вызвал такси.
Пока ждал машину, прислонился к холодной стене подъезда. В голове стучало: «Берешь... берешь... берешь...» И мамино лицо, искаженное горем. И его каменная спина. Что я сделал не так? Почему он так ненавидит меня? Неужели я действительно такой никчемный, как он говорит? Ведь я старался! Искал работу, брал заказы, даже по дому старался помогать, когда меня не пилили. Мыл посуду, выносил мусор, ходил в магазин. Но этого всегда было мало. Всегда находилось, за что зацепиться. Не так вымыл, не то купил, не вовремя вернулся.
Такси приехало быстро. Я сел на заднее сиденье. Водитель, мужчина лет пятидесяти, кивнул:
– Куда, парень?
– На Комсомольскую, к вокзалу, пожалуйста. Там хостел «Транзит».
– Опа, ночные похождения? – водитель ухмыльнулся, тронувшись.
– Что-то вроде, – буркнул я, глядя в темное окно. Город проплывал мимо – огни реклам, темные окна домов, редкие машины. Чужая жизнь. Моя собственная жизнь только что переломилась пополам.
Хостел оказался в полуподвале старого дома. Духота, запах дешевого чистящего средства и еще чего-то затхлого. Администратор, сонный парень с пирсингом в брови, лениво оформил заселение.
– Шестой номер, налево по коридору. Правила знаешь? Тишина после одиннадцати, курить только на улице, кухня общая...
– Да, знаю, – кивнул я, забирая простыню, наволочку и полотенце (дополнительные пятьсот рублей за комплект).
Номер был тесным, как клетка. Три двухъярусные кровати. Две были заняты: на нижней храпел мужик в трениках, на верхней светился экран планшета, освещая чье-то лицо. Я забрался на свободную верхнюю полку. Застелил тонкий матрас. Лег. Пластиковая решетка безопасности упиралась в лицо. Воздух был спертым. Храп снизу оглушал. Я закрыл глаза, но перед ними стояли мамины слезы и папино искаженное злобой лицо. «Ты только берешь... никогда не даешь...» Слова жгли изнутри. Что я мог дать? Квартиру? Деньги? У меня их не было. Любовь? Уважение? Но как их дать человеку, который видит в тебе лишь обузу? Который годами копил обиды и выплеснул их одним ядовитым потоком?
Утром я проснулся от толчка. Мужик снизу грубо стаскивал свое одеяло.
– Подвинься, парень, вставать надо, – буркнул он, не глядя на меня.
Я сполз с кровати, чувствуя себя разбитым. Голова гудела. В крошечной ванной, где едва помещался один человек, умылся ледяной водой. Плечи, спина – все болело от неудобного ложа. На общей кухне, заваленной грязной посудой, вскипятил воду в электрическом чайнике, заварил пакетик чая, купленный у администратора. Выпил, стоя у подоконника, глядя на мокрый асфальт двора-колодца. Двадцать три года. Жизнь в рюкзаке. Ночевка в хостеле за две тысячи. И ни одной мысли, куда идти дальше. Паника снова сжала горло. Нужны деньги. Срочно.
Я достал телефон. Написал всем знакомым, кто мог быть потенциальным заказчиком: «Свободен для срочных заказов. Лого, баннеры, ретушь фото. Цены ниже рыночных». Отправил. Потом обновил резюме на сайтах поиска работы, поставив галочку «Рассматриваю любые предложения». Даже официантом. Даже курьером. Лишь бы деньги. Лишь бы не зависеть.
Первый отклик пришел через час. Знакомая девушка-организатор мероприятий: «Кирилл, привет! Срочно нужен баннер для стенда к завтрашнему ивенту. Тема: IT-стартапы. Можешь?»
– Могу! – ответил я, едва не роняя телефон от волнения. – Скидывай ТЗ и логотипы. Сделаю быстро.
Она прислала материалы. Я нашел свободное место в общем зале хостела, уселся за стол, достал ноутбук. Работа захлестнула, на время заглушив тревогу. Я сосредоточился на шрифтах, цветах, композиции. Через три часа отправил макет. Она ответила почти сразу: «Супер! То, что надо! Скидывай счет, оплачу сегодня».
Пять тысяч рублей. Не жизнь, но глоток воздуха. Я вздохнул с облегчением. Оплатил еще одну ночь в хостеле, купил булку и йогурт. Сидя на своей верхней полке, жевал, глядя в потолок. Мысли возвращались к дому. К маме. Как она? Что папа ей говорит? Позвонить? Но страх услышать его голос или новые упреки был сильнее. Написал маме СМС: «Мам, я в порядке. Нашел временное жилье. Не волнуйся. Целую». Ответа не было. Может, телефон на беззвучке? Может, папа запретил? Или она обижена?
Вечером я снова сидел в общем зале, листая ленту соцсетей без интереса. Вдруг телефон завибрировал. Макс.
– Кирян, ты где? – голос друга звучал встревоженно. – Твоя мама звонила Свете, чуть ли не плача, спрашивала, не у меня ли ты. Говорит, ты ушел из дома после ссоры с отцом? Что случилось?
Я вздохнул. Пришлось рассказать. Кратко, без особых эмоций.
– Блин, мужик, да ты рехнулся! – ахнул Макс. – В такую погоду? В хостел? Иди к нам! Места мало, но на кухне диван раскладной есть. Света не против!
Предложение было заманчивым. Но...
– Макс, спасибо огромное, – сказал я искренне. – Но у вас же Света на восьмом месяце. Шум, теснота... Я не хочу вас беспокоить. И потом... – я запнулся. – Мне нужно самому разобраться. Иначе я так и останусь тем, кто «только берет».
– Какая чушь! – возмутился Макс. – Ты же не бездельник! Ищешь работу, работаешь! Отец твой просто... – он поискал слово, – ослеп. От злости своей. Но ночевать в этой конуре? Иди к нам!
– Пока нет, Макс, – я был тверд. – Я попробую найти комнату. Что-то недорогое. А пока... пока здесь ок. Не волнуйся. Если что – позвоню. Обещаю.
Макс долго уговаривал, но я стоял на своем. Он сдался, нехотя:
– Ладно. Но если что – звони в любое время! И деньги нужны – скажи! В долг дадим!
После разговора стало чуть легче. Знать, что есть люди, которые в тебе не сомневаются, которые готовы помочь, – это было как луч света в подвальной духоте хостела.
На следующий день пришел еще один заказ – ретушь свадебных фото. Я вгрызся в работу. Каждый рубль был на счету. Вечером, сидя на своей верхней полке, я нашел в интернете несколько объявлений о сдаче комнат. Цены кусались. «Сдам угол в двушке, 15 тыс. в месяц + комуслуги». «Комната в трешке, 18 тыс., девушке». Мои сбережения таяли с катастрофической скоростью. Две ночи в хостеле, еда, проезд – уже шесть тысяч. На комнату даже за месяц не хватило бы. Отчаяние начало подкрадываться снова.
Тут зазвонил телефон. Незнакомый номер.
– Алло? Кирилл? – женский голос, знакомый, но я не мог сразу сообразить.
– Да, я слушаю.
– Кирилл, это тетя Люда. Мамина сестра.
Тетя Люда! Живет на другом конце города, видимся раз в год на дне рождения. Голос звучал взволнованно.
– Кирилл, Галя мне все рассказала. Что случилось? Валера совсем крышу поехал? Гнал тебя ночью? Да я ему...! – Она сдержалась. – Слушай, ты где сейчас? В хостеле? Боже мой! Немедленно собирай вещи и езжай ко мне. У меня как раз комната освободилась – квартиранты съехали. Чистая, светлая. Поживешь, пока не встанешь на ноги. И не вздумай отказываться! Это не благотворительность, – она добавила строго, словно угадав мои мысли. – Будешь мне помогать по дому, по хозяйству. Я уже не молода, спина болит. И платишь символически, сколько сможешь. Договорились?
У меня перехватило дыхание. Спасение? Или еще одна форма «брать»?
– Тетя Люда... я... я не знаю, что сказать... – пробормотал я.
– Ничего не говори! Собирайся и приезжай. Адрес помнишь? Улица Зеленая, 15, кв. 42. Ключ под ковриком, если не успею встретить. Я сейчас как раз в поликлинике.
– Помню, тетя Люда. Спасибо... Огромное спасибо.
– Пустое! Езжай. И позвони маме, успокой ее. Она вся извелась.
Я бросил вещи в рюкзак, расплатился за хостел и выскочил на улицу. Солнце, редкое для ноября, слепило глаза. Дорога до тети Люды заняла больше часа на метро и автобусе. Квартира – старая, но уютная «хрущевка». Ключ действительно лежал под ковриком. Комната была небольшой, но светлой, с окном во двор. Чистая кровать, стол, стул, шкаф. Рай после хостельной камеры.
Тетя Люда вернулась через пару часов. Невысокая, полная, с добрыми, усталыми глазами. Обняла меня, не говоря ни слова. Потом отправила в душ, накормила борщом.
– Ну, рассказывай, что у вас там стряслось, – сказала она, когда я опустошил тарелку. – Галя плачет, говорит, Валера как бешеный, ни с кем не разговаривает. Ты что, правда ему такое сказал? Про то, что не просил рождаться?
Я кивнул, глядя в тарелку.
– Глупо, Кирилл, очень глупо, – вздохнула тетя Люда. – Родителей не выбирают. И дети не просятся на свет по заказу. Так уж жизнь устроена. Твой отец... он сложный человек. Всегда был. Гордый, упертый. И очень, очень устал. Работа его, эта однашка... Он же мечтал о большем. И видит, что не смог дать. А ты... ты для него – живое напоминание об этой неудаче. Он злится не на тебя, а на себя. А срывается – на тебя. Неправы оба. Ты – что ляпнул. Он – что выгнал. Но уйти-то ты мог и утром, с холодной головой.
– Он сказал: «Сейчас же», – напомнил я.
– А ты что, маленький? Не мог сказать: «Пап, сейчас ночь, завтра утром поговорим и решим»? – тетя Люда смотрела на меня прямо. – Ты же знаешь его нрав. Поддался на провокацию. Как и он.
Она была права. Я налил себе воды, чувствуя себя глупым подростком.
– Что теперь делать? – спросил я тихо.
– Жить, – просто ответила тетя Люда. – Работать. Вставать на ноги. А там... время лечит. Может, остынет. Может, мать уговорит. А может, и нет. Копить надо не только деньги, Кирилл, но и терпение. И понимание. Твой отец – не монстр. Он сломался под грузом своей ответственности. И видит выход только в том, чтобы этот груз сбросить. Тебя – как часть этого груза. Ошибается, конечно. Но попробуй понять его. Хотя бы попробуй.
Я остался у тети Люды. Комната стала моим убежищем и рабочим кабинетом. Я брал любые заказы, какие мог найти. Рисовал логотипы для маленьких кафе, ретушировал фото для свадебных альбомов, верстал простенькие буклеты. Денег хватало на скромную плату тете, на еду, проезд и даже начал откладывать понемногу. Работа отвлекала, давала чувство нужности. Но мысли о доме не отпускали. Особенно о маме. Я звонил ей раз в два-три дня, когда знал, что папа на работе. Она плакала, говорила, что скучает, что папа все еще злится, но уже не так яростно. Говорила, что поставила на тумбочку в коридоре мою любимую кружку – «на всякий случай». Это трогало до слез.
Однажды вечером, сидя за своим ноутбуком, я наткнулся на вакансию в небольшом рекламном агентстве недалеко от тети Люды. Требовался графический дизайнер/верстальщик. Опыт – от года. У меня формального опыта не было, только фриланс. Но я собрал все свои работы в приличное портфолио, написал честное, но уверенное сопроводительное письмо и отправил. Не надеялся.
Через два дня мне позвонили. Пригласили на собеседование. Я надел единственный приличный костюм (тот самый, что брал на выпускной и пару раз на собеседования), привел себя в порядок. Собеседование вела креативный директор, молодая женщина по имени Анастасия. Она внимательно посмотрела портфолио, задала несколько технических вопросов, на которые я, к своему удивлению, ответил уверенно. Потом спросила о моей текущей ситуации. Я честно сказал, что живу у родственницы, активно ищу постоянную работу и готов к любым задачам.
– Вижу потенциал, – сказала она в конце. – Опыта маловато, но глаза горят, и работы... живые. Не шаблонные. Дай мне пару дней, я посоветуюсь с командой. Но шансы у тебя есть, Кирилл.
Я вышел из офиса на крыльях. Даже если не возьмут – сам факт, что мои работы оценили, что увидели потенциал, придавал сил. «Берешь...» – эхом отозвалось в памяти. Нет, я могу и давать. Могу создавать что-то ценное.
Через три дня Анастасия позвонила: «Кирилл, добрый день! Мы готовы предложить тебе испытательный срок. Три месяца. Оклад... – она назвала цифру, которая показалась мне фантастической после фриланс-копеек. – Устраивает?»
– Да! Конечно! Спасибо огромное! – я едва не проронил телефон.
– Отлично. Завтра в десять – на оформление. И добро пожаловать в команду!
Я повесил трубку и закричал от радости так, что тетя Люда испуганно выбежала из кухни.
– Тетя! Меня взяли! На работу! Постоянную! Дизайнером!
Она расцвела, обняла меня:
– Молодец! Вот видишь! Сам всего добился! Так держать!
Вечером я купил торт. Мы с тетей Людой пили чай, празднуя мою маленькую победу. Я позвонил маме, поделился радостной новостью. Она расплакалась, но теперь это были слезы радости.
– Кирилл, сынок, я так счастлива за тебя! – всхлипывала она. – Ты молодец! Так держать! Папа... папа тоже порадуется, я ему скажу...
Я не стал комментировать последнее. Пусть радуется или нет. Главное – я сделал это сам.
Прошло два месяца. Работа поглотила меня с головой. Я учился у коллег, осваивал новые программы, задерживался допоздна, чтобы сделать проект идеально. Получал похвалу от Анастасии. Первую зарплату я потратил на подарок тете Люде – хорошую ортопедическую подушку, так как знал, что у нее болит шея. И отложил приличную сумму – первый шаг к съему комнаты. Жизнь налаживалась.
Однажды в субботу я задержался в агентстве, доделывая макет для срочного заказа. Выйдя на улицу, увидел, что начался мокрый снег. Решил не ехать через весь город к тете Люде, а заскочить домой... К маме. Взять теплую куртку, пару книг. Я знал, что папа в субботу обычно ездит на свою вторую работу – подрабатывал механиком в сервисе у друга.
Доехал до своего старого района. Подъезд, лестничная площадка – все знакомое до боли. Достал запасной ключ (тетя Люда настояла, чтобы я его взял «на всякий случай»), открыл дверь.
В квартире было тихо. Папин стол пустовал – ноутбука не было. Мама сидела на диване, смотрела телевизор. Увидев меня, вскрикнула от неожиданности, вскочила.
– Кирилл! Сынок! – она бросилась ко мне, обняла так крепко, как будто я вернулся из долгой экспедиции. – Как ты? Почему не предупредил? Хочешь есть? Я сейчас...
– Мам, все хорошо, – я улыбнулся, оглядываясь. Квартира показалась еще теснее, но чистой и уютной. – Я заскочил только на минутку, взять куртку потеплее и книги. Работаю допоздна, на улице холодно. Как ты?
– Я-то? Да как всегда, – она махнула рукой, но глаза светились радостью. – Работа, дом... Папа твой... – она понизила голос, – все еще дуется. Но уже не кричит. Иногда спрашивает... как ты там.
– Правда? – я не поверил.
– Правда! – кивнула мама. – Не прямо так: «Как Кирилл?» А вроде: «Ну что, твой беглец нашел себе золотые горы?» Или: «Небось, у тети Люды на шее сидит?» Но спрашивает. Значит, думает.
Я прошел в комнату. Моя полка книжная была нетронута. Даже моя любимая кружка стояла на тумбочке, как и обещала мама. Я взял теплую куртку из шкафа, пару книг по дизайну. Сложил в пакет. Мама ходила за мной по пятам, как будто боялась, что я исчезну.
– Кирилл, может, поешь? Я сварю пельменей быстро...
– Спасибо, мам, не надо. Я тороплюсь. Работа. – Я подошел к выходу. – Как папины дела? На работе?
– Да вроде ничего, – мама вздохнула. – Устает сильно. Спина у него болит, старая травма. А к врачу не идет, упрямый. Говорит, некогда.
Я кивнул. Мысли о его больной спине, о том, как он таскает тяжести в сервисе, вызвали неожиданный укол... не жалости, нет. Но что-то вроде понимания. Он действительно вкалывает. Как вол. Чтобы содержать этот дом. И меня. Пока я был здесь.
– Мам, – сказал я, уже стоя в дверях. – Передай ему... что я нашел работу. Хорошую. Графическим дизайнером. Оклад нормальный.
Глаза мамы засияли.
– Обязательно передам! Он... он обрадуется, сынок!
Я сомневался. Но кивнул.
– И скажи... что я... – я запнулся. Что? Что скучаю? Нет, не скучал. Что простил? Не простил. – Что я в порядке. И что... спасибо. За все.
Последние слова дались с трудом. Но я их сказал. Не за то, что выгнал. А за те годы до этого. За кров. За еду. За школу. За институт. Пусть он этого не ценил, но я-то мог попробовать.
– Скажу, Кирилл, обязательно скажу! – мама снова обняла меня. – Приезжай еще! Хоть на минутку!
– Постараюсь, мам.
Я вышел. Мокрый снег хлопьями падал на лицо. Я шел к метро, чувствуя странную смесь облегчения и грусти. Я не вернулся. Не сдался. Нашел работу. Снимал комнату (я уже нашел маленькую, но свою комнату в трешке с двумя студентками). Платил за себя. Я больше не только «брал». Я начал «давать» – свои навыки, свои силы, свою зарплату. Миру. Тете Люде. Себе.
Но эхо того крика: «Ты только и делаешь, что берешь...» – все еще звучало где-то глубоко внутри. Как напоминание. Как вызов. Чтобы не останавливаться. Чтобы доказать. В первую очередь – себе. Что я могу не только брать. Что я могу строить. Свою жизнь. Свой дом. Пусть даже этот дом пока – чужая комната в чужой квартире. Но он – мой. Построенный не криком, а тихой, упорной работой. И, может быть, когда-нибудь, этот дом станет достаточно большим, чтобы впустить в него прошлое. Простить. Или просто... отпустить.
Читайте также: