Его звали Эрик, но он стал Эрнстом. Хрущёв обещал его уничтожить — а потом заказал ему свой памятник. Его хоронили трижды — и трижды он возвращался к жизни.
Первая смерть: расстрел за честь
В военной сводке значилось: «Младший лейтенант Неизвестный приговорён к расстрелу за убийство офицера». Семнадцатилетний парень стоял перед стеной, ожидая пуль. Что толкнуло его на это?
«Офицер изнасиловал девушку, — спустя годы объяснял Эрнст. — Если бы я мог убить его снова, я бы это сделал».
Первая смерть оказалась самой лёгкой: в последний момент расстрел заменили штрафбатом — решили, что от живого бойца больше пользы. Так началась военная служба человека, которому суждено было стать всемирно известным скульптором.
Но кто он — этот Неизвестный? И почему носит фамилию, звучащую как псевдоним?
Король Севера из Свердловска
Белла Дижур назвала сына Эриком, вдохновившись строками: «Эрик Светлоокий, Севера король». Она думала, что это Ахматова, хотя на самом деле — Игорь Северянин. Но пророчество сбылось: мальчик действительно стал королём — королём северного города Свердловска.
Фамилия досталась от прадеда Иоселя, которого забрали в рекруты в двенадцать лет по указу Николая I. Тогда же, по всей видимости, он и получил фамилию — Неизвестный.
В доме на улице Физкультурников, 30, собиралась пёстрая компания: местная и ссыльная интеллигенция, учёные, художники. Отец — Иосиф Моисеевич, бывший белогвардеец и талантливый хирург, не скрывал неприязни к большевикам.
«Только благодаря профессиональным качествам отец избежал ссылки, — вспоминал Эрнст. — Его хранила дружба с коммунистическими бонзами, не желавшими сажать врача, который хорошо лечил их детей».
Мать — поэтесса и эксперт-криминалист НКВД — получала письма из ГУЛАГа. За ней когда-то ухаживал Николай Заболоцкий, и когда поэт оказался в лагере, он присылал Белле стихи в виде зековских «маляв».
«По настоянию отца я заучивал их наизусть, а потом мы их уничтожали, — рассказывал Неизвестный. — Так я стал "живой книгой" Заболоцкого».
Вторая смерть: похоронка домой
22 апреля 1945 года, Австрия. Разрывная пуля пробила грудь лейтенанта Неизвестного, повредила позвоночник и лёгкие. Несмотря на ранения, он довёл бой до конца, уничтожив полтора десятка врагов.
В госпитале его признали мёртвым. Документы ушли в штаб. Домой пришла похоронка: «Пал смертью храбрых». Мать твердила, что сын жив, но отец через коллег получил повторное подтверждение гибели.
Посмертно Эрнста наградили орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу».
Поэт Андрей Вознесенский позже напишет:
Лейтенант Неизвестный Эрнст.
На тысячи вёрст кругом
Равнину утюжит смерть
Огненным утюгом...
Конечно, вы свежевыбриты
И вкус вам не изменял.
Но были ли вы убиты
За Родину наповал?
Первое воскрешение: когда уронили труп
Санитары несли загипсованное тело в морг. В спешке уронили. От дикой боли лейтенант закричал — и очнулся. Спас его советский врач, имя которого скульптор так и не узнал.
Домой Неизвестный вернулся на костылях, с бумагой: «Нетрудоспособен. Нуждается в опеке». В медкарте — инвалидность второй группы.
«Мать едва узнала меня, — вспоминал Эрнст. — С войны пришёл совсем другой человек».
Но боевой характер не позволил смириться с инвалидностью. Костыли были отброшены. Началась трансформация в того, кого друзья позже назовут «кентавром».
«У него была просто нечеловеческая энергия. Это был кентавр», — восхищался Евгений Евтушенко.
От Ленина к кресту: метаморфозы художника
В Суриковском институте Неизвестный мог бы сделать блестящую карьеру соцреалиста. Его «Женский торс» купила Третьяковка, а «Строитель Кремля Фёдор Конь» выдвигался на Сталинскую премию.
Приезжая в Свердловск, он создавал идеальные образцы соцреализма: «Иосиф Сталин знакомит Ленина со Свердловым», горельеф «Свердлов призывает к вооружённому восстанию уральских рабочих».
Но вскоре понял: соцреалист из него не получится — не по политическим причинам, а из-за невозможности выразить себя в рамках этого стиля.
Так появилась серия «Война — это...»: трагические, деформированные, словно безмолвно кричащие фигуры — полная противоположность парадным монументам.
Советский истеблишмент был шокирован. Ни изломанные фигуры, ни созданные Эрнстом кресты не могли попасть на официальные выставки.
«Я был одержим формой креста, — признавался он. — Видел её во всём».
Древо жизни: видение, изменившее всё
В кризисный момент, когда его обвиняли в ревизионизме, ему привиделось Древо жизни — гигантская форма в виде сердца-дерева.
«Это было тяжёлое время, — вспоминал он. — Мне приснилось сердце из семи витков. Я его зарисовал — и понял: все мои работы должны стать его частями».
Древо стало его magnum opus — проектом всей жизни, высотой и шириной 150 метров.
Манеж и Хрущёв: встреча с властью
1 декабря 1962 года. Манеж. Выставка к 30-летию МОСХа. Хрущёва уговорили заглянуть на экспозицию с авангардистами, срочно привезённую накануне.
Генсек вскипел: «У нас педерастов на 10 лет сажают, а этим, что ли, ордена давать?»
Художники молчали. Один Неизвестный решился ответить — на языке Хрущёва.
«Выдайте мне женщину — и я докажу, что не педераст», — сказал он.
Чиновники ахнули, но Хрущёву понравилась дерзость. Несколько минут продолжалась словесная дуэль.
«В вас сидит ангел и дьявол. Посмотрим, кто победит. Если дьявол — мы вас уничтожим», — подвёл итог Хрущёв.
Лилипуты у власти
Неизвестного не испугала встреча с властью — она его разочаровала.
«Я был готов жить при самом жёстком режиме, но не ожидал, что страной управляют лилипуты, — говорил он. — Это были толстые, неуклюжие, трусливые карлики, людоеды в пиджаках, боящиеся собственных жён».
Все уговаривали написать покаянное письмо. Даже Шостакович. Но Неизвестный был непреклонен:
«Кто-то может за миллион долларов съесть соплю. А я не могу».
Зато после смещения Хрущёва он позвонил с поддержкой — один из немногих, кто решился. Говорят, Хрущёв плакал.
Памятник врагу
Парадокс: именно Неизвестный сделал надгробие Хрущёву. Попросил сын, восхищавшийся его искусством. Это была последняя крупная работа перед эмиграцией.
Мастерская гениев
В 1960–70-х мастерская Неизвестного стала интеллектуальным центром Москвы. Здесь встречались партийцы, учёные, философы, артисты.
Приходили Капица, Ландау, Мамардашвили, Зиновьев, Высоцкий, Тарковский, Любимов, Кабаков.
«Один подполковник КГБ шутил: "Доносить-то не на что. Вы только об искусстве да философии".»
«Никакой сладкой жизни не было, — вспоминал скульптор. — Только работа и тяжёлое русское пьянство — в духе Высоцкого».
«А я — гений»
Художник Виталий Волович вспоминал:
— Эрнст спросил: «Чувствуешь ли ты себя гением?»
— Я засмеялся: «Нет. Я — сомнение сплошное».
— «А я — гений», — ответил Эрнст. Без хвастовства. С убеждённостью.
Он ставил себя в один ряд с Микеланджело и Данте.
Смерть третья — последняя
9 августа 2016 года, Нью-Йорк. Это была уже третья и окончательная смерть. В этот раз — без воскрешения.
И всё же...
«Родина — это Россия. Это Урал, где я родился. В США мой дом, но сердцем я — на Урале. Чем дольше живу, тем чаще вспоминаю Свердловск».
Эрнст Неизвестный прожил 91 год. Оставил музей в Екатеринбурге и незавершённый «Треугольник скорби» — памятники жертвам репрессий в Магадане, Екатеринбурге и Воркуте.
Реализована только магаданская часть. Остальные — остались на бумаге. Как и многие мечты человека, спорившего с вечностью — и почти её победившего.
Эрнст Неизвестный умирал трижды и трижды воскресал. В четвёртый раз чуда не случилось. Но разве мёртв тот, чьи творения переживают века?