Я до сих пор помню этот пронзительный, звенящий восторг, который охватил меня, когда мы с Игорем наконец-то внесли последний платеж за ресторан. Шестьдесят пять лет свекрови, Антонине Петровне, – это вам не шутки. Это настоящий юбилей, который хотелось отпраздновать так, чтобы она почувствовала себя королевой. Мы готовились три месяца. Я, как одержимая, носилась по городу, выбирая то самое место. Не слишком пафосное, но и не дешевую столовую. Нашла! Маленький, уютный ресторанчик «Старая пристань» с видом на реку, с отдельным банкетным залом, обитым бархатом вишневого цвета.
– Оленька, ты уверена? Это же, наверное, дорого, – сомневалась Антонина Петровна, когда я показала ей фотографии.
– Мам, даже не думайте! – махала я рукой. – Это наш с Игорем подарок. Вы столько для нас сделали, неужели мы не можем один раз сделать для вас настоящий праздник?
Она смущенно улыбалась, поправляла седую прядь, выбившуюся из аккуратной прически, и в её глазах я видела ту детскую, неподдельную радость, которая бывает у людей, не привыкших к роскоши.
Все было продумано до мелочей. Я лично обзвонила всех родственников, даже троюродную тетку из Саратова, которую Антонина Петровна не видела лет десять. Та расплакалась в трубку и обещала приехать. Я договорилась с ведущим – интеллигентным мужчиной, который обещал никаких пошлых конкурсов, только теплые слова и живая музыка. Саксофонист! Свекровь обожала саксофон. Меню мы составляли вместе с ней, она тыкала пальцем в картинки с заливным и жульеном, как маленькая девочка.
– Ой, а вот это можно? Салат с языком… Игорь его так любит.
– Конечно, можно, мам! Всё можно!
В четверг, за два дня до юбилея, я забрала из кондитерской образец торта. Трехъярусный, с кремовыми розами и поздравительной надписью из шоколада. Дома мы с Игорем пили чай и пробовали это чудо.
– Ты у меня просто гений организации, – восхищался муж, обнимая меня за плечи. – Мама будет на седьмом небе от счастья. Я её такой радостной давно не видел.
– Я стараюсь, – улыбалась я. – Она заслужила.
И вот в этот самый момент, когда на душе было так легко и празднично, зазвонил телефон. На экране высветилось «Мама». Я ответила, предвкушая, что она, наверное, хочет уточнить, какое платье ей лучше надеть.
– Оленька, дочка, привет, – голос у неё был какой-то сдавленный, виноватый.
– Здравствуйте, Антонина Петровна! Как вы? Волнуетесь?
– Волнуюсь… – она замялась, а потом выпалила так быстро, будто боялась, что я её перебью. – Оля, ты только не сердись, ладно? Банкет нужно отменить.
Я замерла с чашкой в руке. Наверное, ослышалась.
– Что отменить?
– Ну, банкет… в ресторане. Отменяй всё, дочка. Деньги очень нужны.
В голове пронесся вихрь: заболел кто-то? Случилось несчастье?
– Мам, что стряслось? Вам плохо?
– Нет-нет, со мной все в порядке, слава богу. Дело в другом… Тут Виталику…
Виталик. Младший брат Игоря. Вечный ребенок в свои тридцать восемь лет.
– Что с Виталиком?
– Да он машину себе присмотрел. Понимаешь, такая хорошая, почти новая, и скидку делают, если до конца недели забрать. А у него всей суммы не хватает. Немножко совсем… Ну, я и решила… отдать ему деньги, которые мы на юбилей отложили. Вы же предоплату вносили, да? Вот её и отдадим. А юбилей… да что там тот юбилей! Дома посидим, тортик попьем. Главное, чтоб дети были счастливы, правда ведь?
Я молчала. Я просто не могла подобрать слов. Мир, такой яркий и праздничный еще минуту назад, стал серым и гулким. Я смотрела на Игоря, который тоже слышал обрывки фраз и теперь непонимающе хмурился.
– Антонина Петровна, – я старалась говорить как можно спокойнее, хотя внутри все кипело. – Но… мы же уже всё заказали. Приглашения разосланы, люди из других городов едут. Как же…
– Ну, ты им позвони, объясни как-нибудь, – в её голосе появилась та самая нотка, которую я ненавидела – нотка мягкого, но непреклонного эгоизма, прикрытого показной заботой. – Скажи, я приболела. Мол, давление подскочило, врачи велели дома сидеть. Они поймут. А Виталику машина нужнее. Он же на работу ездит, устает в автобусах толкаться. А у него спина…
– У него спина, а у вас юбилей раз в жизни, – вырвалось у меня.
– Оленька, не начинай, – обиженно проговорила она. – Я так решила. Я мать, мне виднее, что для моих детей лучше. Всё, дочка, давай. Обзвони всех, пожалуйста.
И она повесила трубку.
Я сидела, глядя в одну точку. Кусок торта в горле стоял комом.
– Что? – спросил Игорь, хотя по моему лицу уже всё понял.
– Банкет отменяется. Виталику нужны деньги на машину.
Игорь побагровел. Он вообще человек спокойный, вывести его из себя сложно, но тут…
– Она серьезно? Мама в своем уме?
– Более чем, – я горько усмехнулась. – Она так решила. Она мать. Ей виднее.
Весь следующий день превратился в ад. Я чувствовала себя оплеванной. Первым делом я позвонила в ресторан. Администратор, милейшая женщина, с которой мы так душевно обсуждали цвет салфеток, сначала даже не поверила.
– Как отменяется? Ольга, у нас же всё готово! Продукты закуплены под ваш банкет!
– Я понимаю… – мямлила я, чувствуя, как горит лицо от стыда. – Форс-мажор. Свекровь… заболела.
– Очень жаль, – голос администратора стал ледяным. – Но вы понимаете, что залог мы в таком случае вернуть не можем.
– Да, я понимаю.
Потом я позвонила ведущему. Он вздохнул, сказал, что у него на эту дату были и другие предложения, от которых он отказался ради нас. Потом саксофонисту. Потом тетке из Саратова.
– Как заболела? – ахнула та. – А я уже билет купила! Невозвратный! Ой, беда-то какая! Ну, ты передавай Тонечке, пусть лечится!
Каждый звонок был как пощечина. Я врала, изворачивалась, чувствовала себя последней идиоткой. К вечеру я была совершенно без сил. Игорь ходил по квартире чернее тучи.
– Я поеду к ним, – сказал он, натягивая куртку.
– Не надо, – остановила я его. – Ты только хуже сделаешь. Поругаешься с ними, а она потом скажет, что мы её до инфаркта довели.
– Но так же нельзя! Оль, ты же столько сил в это вложила!
– Уже неважно.
На следующий день, в пятницу, позвонила Света, жена Виталика. Её голос сочился плохо скрываемым торжеством.
– Оль, привет! Слышала я, юбилей-то отменили. Что, Антонина Петровна совсем плоха?
– Давление, – сухо ответила я.
– А-а, ну понятно. Жалко, конечно. А мы вот с Виталиком машину сегодня забираем! Представляешь, вишневая! Такая красавица! Салон кожаный! Я тебе потом фотки скину. Виталик так рад, как ребенок! Говорит, наконец-то будет как белый человек ездить, а не на этой рухляди своей. Спасибо вашей свекрови, золотая женщина! Не каждая мать на такое способна.
– Да, не каждая, – процедила я и нажала отбой.
Меня трясло. Трясло от этой наглости, от этого лицемерия. Они даже не пытались скрыть своей радости. Они упивались своей удачей, построенной на унижении других.
Вечером Игорь вернулся с работы и увидел меня, заплаканную, на кухне. Я пересказала ему разговор со Светой. Он молча выслушал, сжал кулаки так, что побелели костяшки.
– Всё, – сказал он глухо. – Хватит.
В субботу, в день юбилея, мы должны были сидеть в нарядном зале, слушать саксофон и принимать поздравления. Вместо этого мы поехали к Антонине Петровне на «домашние посиделки». Я испекла её любимый «Наполеон», купила букет её любимых белых хризантем. На душе было тоскливо и гадко.
Свекровь встретила нас в стареньком домашнем халате. На столе стояла тарелка с нарезанной колбасой и сыром.
– Ой, детки, проходите! А я тут скромненько совсем…
– С днем рождения, мама, – Игорь протянул ей цветы.
Его голос был ровным, но я-то знала, какая буря у него внутри.
Через час прикатили виновники «торжества». Виталик и Света. Оба сияющие, довольные. Они ввалились в квартиру, громко смеясь.
– Мамуля, с юбилеем! – пробасил Виталик и чмокнул мать в щеку. – Гляди, что у нас теперь есть! – он потряс перед её носом ключами с брелоком в виде вишенки.
– Ой, ключики! – обрадовалась Антонина Петровна. – Уже оформили?
– А то! – встряла Света. – С утра поехали, всё сделали. Красавица, а не машина! Я уже за рулем посидела. Мам, мы на ней потом вас на дачу отвезем, с ветерком!
Они сели за стол и принялись с аппетитом уплетать колбасу, в красках расписывая достоинства своей новой покупки. О юбилее, казалось, никто и не вспоминал. Антонина Петровна сидела, потупив взгляд, и только изредка виновато поглядывала на нас с Игорем. И тут я заметила, что на ней то самое нарядное платье, которое она купила для ресторана. Она все-таки надела его. Надела для этой убогой посиделки с колбасой на столе. И от этой детали мне стало так больно за неё, что злость на время отступила.
– Мы тоже приготовили тебе подарок, мама, – сказал вдруг Игорь.
Он достал из пакета большой, тяжелый фотоальбом в кожаном переплете. Я собирала его целый месяц. Нашла её детские фотографии, свадебные, снимки с нами, маленькими. Каждую подписала.
Антонина Петровна открыла альбом. Её руки дрожали. Она перелистывала страницы, и по её щекам покатились слезы.
– Ой, это я… на демонстрации… А это папа твой… молодой какой… Господи, какая же я тут счастливая…
Виталик со Светой замолчали, с недоумением глядя на альбом.
– Ну, альбом, – протянул Виталик. – Здорово, конечно.
Игорь медленно поднял на него глаза. Взгляд у него был тяжелый, как свинец.
– Да, Виталик. Альбом. Память. То, что остается после праздников. Тех самых праздников, которые у человека бывают, может, раз в жизни.
Виталик дернулся, почувствовав неладное.
– Ты о чем это?
– Я о юбилее, брат, – спокойно продолжил Игорь. – О том самом юбилее, который должен был быть сегодня. С рестораном, с гостями, с саксофоном. Мама о нем мечтала. А ты эту мечту променял на кусок железа. Ты хоть понимаешь, что она сделала? Мама от своего единственного настоящего праздника отказалась ради твоей «ласточки». А ты приехал сюда похвастаться ключами и даже не понял, что ограбил её. Не на деньги ограбил, нет. Ты у неё радость украл.
В комнате повисла мертвая тишина. Света вжала голову в плечи. Виталик смотрел на брата, и его самодовольное лицо медленно вытягивалось. Кажется, до него начало доходить.
– Я… я не просил, – пролепетал он. – Она сама предложила…
– А ты не отказался, – отрезал Игорь. – Потому что тебе так удобно. Всегда было удобно, чтобы мама решала твои проблемы. Ты хоть раз в жизни подумал не о себе, а о ней?
Антонина Петровна плакала, закрыв лицо руками.
Виталик молчал. Ему нечего было сказать. Вставать и уходить было неловко, оставаться – невыносимо. Они со Светой посидели еще минут десять в тягостном молчании, а потом, сославшись на какие-то неотложные дела, быстро собрались и ушли. Даже не попрощались толком.
Мы остались втроем. Тишина больше не давила. Антонина Петровна перестала плакать, она все так же перелистывала альбом, но теперь на её лице была светлая, печальная улыбка.
– Простите меня, дети, – тихо сказала она, не поднимая глаз. – Дура я старая.
– Ничего, мама, – Игорь сел рядом, обнял её. – Главное, что мы вместе. А праздник… Праздник там, где сердце радуется.
Мы сидели до позднего вечера. Пили чай с моим «Наполеоном», вспоминали смешные истории из детства, рассматривали фотографии. И это было в сто раз душевнее и теплее, чем любой банкет в самом дорогом ресторане. В тот вечер Антонина Петровна впервые за долгие годы говорила не о проблемах Виталика, а о своей жизни. О том, как встретила отца, как они строили дом, как радовались нашему с Игорем рождению.
Она словно проснулась. И я поняла, что наш подарок – настоящий – был не в альбоме. Он был в том, что мы помогли ей снова увидеть себя. Не просто мать, вечно решающую чьи-то проблемы, а женщину со своей собственной жизнью, своими мечтами и своим правом на счастье. Банкет был отменен, но настоящий праздник состоялся.
Вот такая история, дорогие мои читатели. Порой самые близкие люди, желая нам добра, совершают поступки, которые ранят больнее всего. А как бы вы поступили на месте Ольги или Игоря? Стали бы молчать или высказали бы все в лицо? Поделитесь своим мнением в комментариях, очень интересно почитать.
И конечно, подписывайтесь на канал, чтобы не пропустить новые жизненные истории. Впереди еще много интересного