Ночной поезд. Промежуточная станция. Люди заходят, шорох чемоданов, короткие фразы. Я поднимаюсь в свой вагон, проверяю номер купе.
Всё по билету — нижняя полка, третье место.
Открываю дверь — и замираю.
На моей полке уже кто-то спит.
Точнее, разваливается. Мужчина.
Крупный. Очень. Настолько, что, казалось, полка чуть прогнулась.
На спине. В носках. Рубашка поднята до груди. Одна рука свисает, другая лежит на пузе, словно охраняет территорию.
Я стою с сумкой, смотрю на него — он даже не шелохнулся.
Молчит. Дышит тяжело, но ровно.
Храпит. Не очень громко, но основательно.
— Простите… — говорю я.
Ноль реакции.
Я снова:
— Простите, это… моё место.
Ответа нет. Даже бровь не дёрнулась.
Я не кричу. Пока.
Ставлю сумку, выхожу в коридор, иду к проводнице.
— Девушка, там на моей полке уже лежит человек. Спит. Как будто сутки работал и не реагирует.
— Он что, не из вашего купе?
— Я не знаю!
— Сейчас посмотрим.
Будить бесполезно и страшно
Проводница зашла в купе, включила фонарик на телефоне и посмотрела на мужчину.
— Он точно не ваш знакомый? — уточнила.
— Если бы был, я бы его за ухо вытащила.
— Ладно. Сейчас разберёмся.
Она аккуратно наклонилась над ним и дотронулась до плеча.
— Уважаемый… уважаааемый… проснитесь, пожалуйста…
Ноль.
Она потрясла чуть сильнее.
— Молодой человек, вы заняли чужое место. Проснитесь.
Тело даже не шелохнулось. Только грудная клетка тяжело поднялась — и снова опустилась.
Мы переглянулись.
— А он точно… живой?
— Да, дышит. Храпит. Просто отключился, как после четырёх смен.
Проводница выдохнула.
— Вы знаете, он, наверное, зашёл раньше и просто улёгся. А я не проверила. Бежала по вагону, думала, все легли, и он — свой.
— Ну и что теперь?
— Сейчас. Попробуем иначе.
Она ушла к себе и через пару минут вернулась с распылителем с водой, прыснула — не в лицо, конечно, рядом, в воздух.
Мужчина только почесал грудь, не открывая глаз.
Проводница повысила голос:
— Молодой человек! Это не ваше место. Просыпайтесь! Тут пассажир по билету!
Тишина.
Она толкнула его сильнее.
Он застонал. Протянул руку к одеялу. Отвернулся немного к стене. И снова захрапел.
— У нас была женщина, которая с куклой ехала, — прошептала мне проводница. — Но чтоб туша на чужом месте и без сознания — впервые.
Переместить невозможно
— Может, у него, ну… проблемы? — осторожно предположила я. — Медицинские?
— Был бы диабетик — табличку повесил бы. Был бы в обмороке — не храпел бы, — вздохнула проводница. — Он просто отрубился.
Она выпрямилась и сказала почти себе:
— Я его, конечно, могу официально выселить, но мне тогда нужна замена. А куда? У нас вагон битком. И мужчины у нас — сплошь на верхних.
Мы переглянулись. Храп продолжался, как глухой дизель.
Я села на край соседней полки и начала прокручивать варианты:
— А если мы его… ну… аккуратно?
— Вы уверены, что вдвоём поднимем такого аккуратно?
— Нет. Но я его здесь тоже не оставлю.
Проводница сделала попытку №3: приложила пальцы к его щеке и слегка похлопала.
Мужчина промычал, обнял подушку, натянул одеяло на голову.
Словно бы сказал: «Этот мир — не мой. Оставьте меня с одеялом».
— Он в отключке, — резюмировала она. — Реально. Как будто на наркозе.
— Ну и что теперь?
— Хотите спать? Придётся… докладывать начальнику поезда.
Она достала рацию, отошла в тамбур и через пару минут вернулась:
— Приказ — оставить всё как есть. Если до полуночи не очнётся, будем считать, что уснул по ошибке.
— А мне что делать?
Она развела руками.
— У меня осталась только служебная складная полка рядом с туалетом. Там гул, свет и запах… ну, вы поняли.
Я посмотрела на храпящего мужчину. Он растянулся в полный рост, прижав к себе чужое одеяло, как завоёванный трофей.
Пробуждение громом
Я забрала подушку, пошла в конец вагона, втиснулась в узкую складную полку, где лампа била прямо в глаза, и где запах от туалета заставлял дышать через шарф.
Проводница оставила мне бутылку воды и посочувствовала.
Прошёл час. Я уже почти задремала — в полубреду от обиды и усталости — как вдруг…
ГРОХОТ. Стук о дверь купе. Шаги. Брань.
— Да куда ты прёшь, Валера, тут же не твоё купе!
— Да вон же свободная полка, чё ты, Люська, как училка на пенсии!
Открылась дверь купе. И в этот момент — он проснулся.
— Эй! — раздалось, громко, глухо, с полки. — Ты кто?!
— Мужик, полка свободна! — сказал пьяный голос. — А чё ты орёшь, как будто я у тебя борщ забрал?
— Это МОЁ место! — рявкнул наш богатырь, вдруг проснувшийся и вставший с поразительной скоростью.
Стук. Мат. Короткая драка — по звуку подушкой.
Потом снова грохот — пьяного вытолкнули обратно в коридор.
Проводница подбежала, включила свет.
Я тоже выглянула — всё в коридоре гудело.
А наш герой, тот самый, которого мы не могли разбудить часами, стоял теперь в полном боевом — рубашка на животе, волосы в стороны, хрипит:
— Будить меня?! Меня?! Я тут законно лежал! Чего пристали?!
— Это вы на чужом месте, — напомнила ему проводница. — Вас час назад будили, просили — вы не реагировали.
Он вдруг осел на полку, моргнул, как будто до него дошло.
— Так… это было не моё?
— Нет. Моё, — сказала я, появляясь из-за её спины. — А я спала на раскладной у туалета. Спасибо.
Он посмотрел на меня. Потом на полку. Потом на проводницу.
— Ну… перепутал. С кем не бывает.
Проснулся — теперь уступай
Он посидел на краю полки, почесал грудь, зевнул театрально.
— Ну да, — протянул он. — Ошибся. Бывает. Поезда, полки… не разберёшься сразу.
Словно пытался сделать вид, что это всё случайность, мелочь, не заслуживающая обсуждения.
Но проводница уже не была такой мягкой, как час назад.
— Встаньте, пожалуйста. Немедленно.
— А чего сразу так грубо-то? Я же не специально. Сейчас бы и сам уступил.
— Вы не просто ошиблись, — сказала я спокойно. — Вы храпели, игнорировали, и из-за вас я полночи провела в коридоре.
— Ну… — он почесал шею. — Ну извините, чё. Не нарочно.
— Встаньте, — повторила проводница, — и освободите место. Либо я вызываю начальника поезда, и вы объясните ему, как оказались на чужом месте, без билета, и почему час не реагировали ни на что.
Он поднялся с ворчанием. Начал сдвигать свой пакет, искать тапок под полкой, бормоча:
— Ну устроили, как будто я кого-то ограбил. Я что, первый, кто заснул не там?.. Сами бы меня будили получше, а то пшикали, как будто я комар…
— Проводите его, пожалуйста, — сказала проводница парню из соседнего купе, который всё это время молча наблюдал. Тот встал, кивнул.
Мужчина вышел, волоча пакет, обернулся в дверях:
— Всё, всё. Ложитесь. Спокойной ночи вам.
Он ушёл, и впервые за ночь в купе стало тихо.
Ошибки случаются, но наглость — это выбор
Я медленно села на свою полку. Ту самую, которую выбирала заранее, заплатила, отметила в билете.
Полка оказалась чуть тёплой, пахла чужим телом и чипсами, но я всё равно — улыбнулась.
Не потому, что победила, а потому что наконец вернула своё.
Проводница вышла молча. Ребёнок на соседней полке уже спал, женщина натянула на него одеяло и тихо сказала:
— Ну и клоун, конечно. Надеюсь, на следующей остановке его высадят.
— Нет, — ответила я. — Его, скорее всего, простят.
Потому что наглость у нас часто списывают на «ошибку».
Особенно если человек делает вид, что «не помнит», «не знал», «не заметил».