Дождь стучал по подоконнику старенькой однушки, где Анна наконец-то разминала затекшие плечи после десятичасовой смены в регистратуре поликлиники. Пахло гречневой кашей, которую она сварила утром, и мокрым асфальтом, заглядывавшим в окно. Она только сняла промокшие сапоги и налила себе чаю, когда в дверь постучали – резко, нетерпеливо. Анна вздохнула. Кто в такую погоду?
За дверью стоял Сергей, ее старший брат. Капли воды стекали с кожаной куртки на дешевый линолеум в прихожей. Лицо было напряженным, глаза бегали, избегая встречи с ее взглядом.
– Серёж? Что случилось? Заходи, протри ноги, – Анна отступила, пропуская его. В маленькой прихожей сразу стало тесно.
Он прошел в комнату, не снимая куртки, огляделся. Взгляд скользнул по потертому дивану, старенькому телевизору, полке с книгами. Казалось, он искал что-то конкретное, но не находил. Анна почувствовала недобрый холодок под ложечкой.
– Ань, нужны деньги, – выпалил он, повернувшись к ней. Голос был грубым, без предисловий. – Срочно. Очень.
Анна медленно поставила чашку на стол. Она знала эту интонацию. Знакомую с детства, когда он требовал отдать ему ее последнюю конфету или новую куклу, потому что «я старше, мне можно».
– Какие деньги, Сергей? – спросила она тихо. – У меня только что зарплата, и то… коммуналка, кредит за холодильник… Маме нужно лекарства купить на следующей неделе…
Он махнул рукой, будто отмахиваясь от назойливой мухи.
– Да брось ты! Знаю я твои «только что зарплата». Копейки у тебя, но сейчас нужны именно твои копейки. Все, что есть.
– Сергей, я тебе объясняю, – Анна попыталась говорить спокойнее, хотя внутри все сжалось. – У меня в кошельке три тысячи до конца недели. И все. На еду, на проезд, на маму. Что случилось-то? Может, помочь как-то по-другому?
Он тяжело дышал, нервно потирая ладонью подбородок. Потом резко поднял на нее глаза. В них горело что-то злое, нетерпимое.
– Свадьба! – выкрикнул он. – Я жениться собрался! На Кате! Помнишь Катю?
Анна кивнула. Помнила. Милую девушку, которая пару раз заходила к ним в гости. Казалось, они с братом давно расстались.
– Ну вот. Решили. Быстро. Через три недели. Все уже договорили. Но денег… денег не хватает. Кате хочется нормальную церемонию, не в ЗАГСе на лавочке. Ресторанчик маленький сняли, фотографа, ведущего… Плюс кольца, платье… Ты ж понимаешь, брат женится раз в жизни, а ты уже замужем была. Отдашь ему деньги. Все, что есть.
Последняя фраза прозвучала не как просьба, а как приговор. Как нечто само собой разумеющееся. «Отдашь». Анна почувствовала, как кровь ударила в виски. Она сжала руки в кулаки, чтобы они не дрожали.
– Сергей, – голос ее предательски задрожал. – Я… я развелась три года назад. Ты же знаешь. И квартира эта – не моя, мамина, мы с ней вдвоем ютимся. Ты живешь один в маминой двушке, которую она тебе отписала! А я здесь, в однушке старой, с ней. И зарплата у меня… ты же знаешь, сколько платят в поликлинике! Какие деньги я могу тебе отдать? Три тысячи? Возьми, если так нужно! – Она порывисто потянулась к сумке, где лежал кошелек.
– Три тысячи?! – Сергей фыркнул с таким презрением, что Анне стало физически больно. – Это смех! Мне минимум двести нужно! Сейчас! Чтобы задаток внести! Ты где-то должна копить! Или на черный день, или на свою новую жизнь! Отдай! Брат ведь! Единственный раз!
– Двести тысяч? – Анна аж присвистнула. – Сергей, ты с ума сошел? Откуда у меня двести тысяч? Я еле-еле свожу концы с концами! Кредит за холодильник еще полгода платить! Мама пенсию почти всю на лекарства тратит! Какие накопления?! – Голос ее сорвался. – Ты же видишь, как мы живем!
Он шагнул к ней ближе. От него пахло дождем и дешевым табаком.
– Вижу! Вижу, как ты тут копишь на свою задницу! – он злобно ткнул пальцем в сторону ее скромного гардероба. – Новые тряпки покупаешь! Телефон у тебя не самый дешевый! А брату помочь не хочешь! Эгоистка! Мать старая, больная, а ты ей квартиру не купила, в хрущевке этой гнилой живете! А я должен как-то устраиваться! Жениться! Семью создавать! И ты не поможешь?!
Каждое слово било по Анне, как плетью. Она отступила к столу, оперлась ладонями о столешницу.
– Я… я не покупаю «новые тряпки», Сергей. Я шью сама, из того, что подешевле. Телефон – это подарок коллеги на прошлый день рождения, старый ее. А квартиру… – она сглотнула ком в горле, – а квартиру маме я не могу купить, потому что у меня нет миллионов! Как и у тебя! И ты живешь в ее квартире! В той самой, которую она тебе отписала, потому что ты «мужчина, тебе надо»! А нам с ней хватит и этой однушки! И я не коплю, я выживаю! Как и мама!
– Врешь! – рявкнул он. – У тебя должны быть деньги! Откуда-то же ты кредит взяла на холодильник? Значит, банк тебе доверяет! Значит, доход есть! Отдай мне эти деньги, которые банк дал! Я потом отдам! Когда устроюсь получше!
Анна закатила глаза. Бесполезно. Он не слышит. Он не хочет слышать. Для него ее мир, ее борьба – просто фон, на котором разворачивается его собственная драма.
– Сергей, кредит – это не наличные! Это деньги, которые уже потрачены на холодильник! Их нет! Их я отдаю банку каждый месяц! Понимаешь? Нет у меня двухсот тысяч! Нет и пятидесяти! Нет даже двадцати!
Он замер, сжав кулаки. Лицо его побагровело.
– Значит, так? Брату в самый важный момент жизни – отказать? Помочь не хочешь? Семью свою создаю! Это святое! А ты… ты уже свое отжила! Замужняя была, хоть и неудачно! Тебе уже не светит ничего! Так отдай то, что есть! Не жадничай!
Слезы наконец вырвались наружу. Горячие, обжигающие щеки.
– Я не жадничаю! – выкрикнула она сквозь рыдания. – У меня просто нет этих денег! Нет! Понимаешь? Нулевой баланс! Минус, если считать кредит! Как я тебе помогу?! Волшебной палочкой махнуть?!
Дверь в маленькую спальню скрипнула. На пороге стояла их мать, Людмила Петровна. Худенькая, сгорбленная, опираясь на палочку. Лицо было бледным, глаза – испуганными.
– Дети… что это вы? Так кричите? Соседи услышат… – голос ее был слабым, дрожащим. – Серёженька, ты чего примчал в такую погоду? Простудишься…
Сергей резко повернулся к матери.
– Мам! Объясни ты ей! – он ткнул пальцем в сторону Анны. – Я жениться собрался! На Кате! Денег на свадьбу не хватает! А она, – он снова яростно указал на сестру, – жадничает! Брату помочь не хочет! Говорит, нет денег! Врет!
Людмила Петровна растерянно перевела взгляд с сына на дочь. Анна видела, как мать внутренне сжимается, как всегда, когда Сергей начинал бушевать.
– Серёжа… милый… – залепетала мать, делая неуверенный шаг вперед. – Катя – хорошая девушка… Рада за тебя… Но деньги… Анечка и правда… им тяжело… Коммуналка дорогая… Я болею… Лекарства…
– Мам! – Сергей перебил ее, его голос стал громче, требовательнее. – Не про тебя речь! Речь про меня! Про мою свадьбу! Раз в жизни! А она, – он кивнул на Анну, – уже замужем была! Пусть отдаст свои накопления! Она должна помочь! Сестра же! Или она не семья?! Или она только на словах сестра?!
– Сергей, да какие накопления?! – вскрикнула Анна. – Мама же говорит – лекарства, коммуналка! Мы с тобой в разных реальностях живем?!
– Ань… – мать протянула к ней дрожащую руку, в ее глазах читалась мольба и бессилие. – Может… может, все же… найдешь сколько-то? Хоть немного? Для брата? Для такого дела… Свадьба… Это важно… – Голос Людмилы Петровны прерывался. Анна видела, как мать боится гнева сына, как пытается его умилостивить, даже ценой дочери. Эта вечная история. Сергей – сын, ему можно, он должен жениться, он – продолжатель рода. А она, Анна, – дочь, уже «отжившая», ее жертва – в порядке вещей.
– Мама, – Анна подошла к матери, взяла ее холодную руку. – У меня нет денег. Совсем. Вот, смотри. – Она достала из сумки потертый кошелек, раскрыла его. Там лежали две тысячные купюры и немного мелочи. – Видишь? Это все. До пятницы. На еду нам с тобой, на твои таблетки, которые заканчиваются. И на проезд мне на работу. Больше ничего нет. Никаких накоплений. Сергей просит двести тысяч. Откуда? С неба упадут?
Людмила Петровна растерянно смотрела на содержимое кошелька, потом на разъяренного сына.
– Серёженька… ну… может… скромнее как-то? – прошептала она. – В ЗАГСе расписаться… гостей домой пригласить… Я пирог испеку…
– Мам, ты ничего не понимаешь! – Сергей закричал так, что мать вздрогнула и отшатнулась. – Катя хочет нормальную свадьбу! Как у людей! Не позорь меня! Или ты хочешь, чтобы она от меня сбежала?! Как твоя дочь от своего мужа сбежала?! – Он бросил ядовитый взгляд на Анну.
Это было слишком. Анна почувствовала, как потемнело в глазах. Ее развод с алкоголиком-мужем, который пропивал все, было ее личной болью, ее позором. И он смеет это использовать как аргумент? Чтобы унизить и выбить деньги?
– Вон! – прошипела она, не узнавая собственного голоса. Он был низким, хриплым, полным ненависти. – Сию секунду вон из нашей квартиры! И не смей сюда больше приходить с такими требованиями! И маму не пугай!
– Твоя квартира?! – Сергей фыркнул. – Мамина квартира! И я здесь вырос! Имею право приходить когда хочу!
– Пока мама здесь живет, – Анна встала между братом и матерью, – я не позволю тебе на нее орать и требовать невозможного! Уходи! Сейчас же!
Он замер на мгновение, оценивая ее. Видимо, увидел в ее глазах что-то такое, чего не видел раньше – решимость, граничащую с отчаянием. Плюнул сквозь зубы.
– Ладно. Запоминай, сестренка. Не помогла брату в самый важный момент. Кровь – не водица. Поживешь – узнаешь, как это – остаться одной, когда родные отвернутся. – Он резко развернулся и вышел, хлопнув дверью так, что задребезжали стекла в серванте.
В квартире повисла гнетущая тишина, нарушаемая только тиканьем старых часов и прерывистым дыханием Людмилы Петровны. Мать опустилась на ближайший стул, закрыв лицо руками. Плечи ее мелко дрожали.
– Анечка… прости… – всхлипнула она. – Он… он такой горячий… Свадьба… волнуется…
Анна подошла, опустилась на корточки перед матерью, обняла ее хрупкие плечи.
– Мам, при чем тут волнение? Он же требовал невозможного! Как я могу дать то, чего нет? Он же видит, как мы живем! Почему ты всегда… всегда его оправдываешь? – В голосе Анны прозвучала горечь, копившаяся годами.
Мать подняла заплаканное лицо.
– Он же сын… Мужчина… Ему семью создавать… Мы с тобой… мы как-нибудь… А ему… ему трудно…
– Мама, – Анна взяла ее руки в свои. Они были ледяными. – Ему тридцать пять. Он работает. Живет один в твоей двушке, которую ты ему подарила. Почему он сам не копил на свадьбу? Почему он пришел требовать у меня, у которой и так ничего нет? Почему не спросил: «Аня, как ты? Хватает? Нужна помощь?» Почему сразу – «отдай»? Разве это справедливо?
Людмила Петровна опустила глаза, снова всхлипнула.
– Не знаю… Не знаю, доченька… Он всегда был таким… напористым… Ты же помнишь… в детстве…
Анна помнила. Помнила, как он отбирал ее игрушки, как мама говорила: «Уступи братику, он же мальчик». Помнила, как он прогуливал школу, а ей приходилось делать за него уроки, потому что «Серёжа устал, он на секции был». Помнила, как он привел девчонку в ее комнату, когда она училась, и мама попросила Анну «потерпеть, посиди на кухне». Помнила, как квартиру – большую, светлую – мама оформила на него, потому что «мужчине нужен свой угол», а они с мамой переехали в эту старую однушку. И он никогда, ни разу не предложил помочь с ремонтом здесь, не купил маме дорогих лекарств, не спросил, как Анна после развода. Он просто жил своей жизнью, считая, что сестра и мать существуют где-то на периферии, готовые прийти на помощь по первому его требованию. И вот это требование прозвучало. И оказалось невыполнимым.
– Мама, – Анна встала, чувствуя страшную усталость. – Я не могу дать то, чего нет. Никогда не могла. И не буду врать, что могу. И не буду из последних сил выбиваться, чтобы угодить ему. У меня есть ты. И есть я. И нам нужно выжить. Вот и все. Ложись, отдохни. Я чаю заварю покрепче.
Она помогла матери дойти до кровати в спальне, укрыла ее. Потом вернулась на кухню, подошла к окну. Дождь все так же стучал. Внизу, под окном, она увидела знакомую фигуру брата. Он стоял, курил, что-то яростно говорил в телефон. Потом резко швырнул окурок в лужу, сел в свою не новую, но ухоженную иномарку (подарок бывшей жены, как он хвастался) и уехал.
Анна закрыла глаза. В ушах еще звенел его крик: «Брат женится раз в жизни, а ты уже замужем была. Отдашь ему деньги». Такая простая для него логика. И такая невыносимая для нее. Она не чувствовала вины. Только горечь и бесконечную усталость. И страх. Страх того, что этот разговор – не конец. Что он еще придет. Или позвонит. Или приведет маму. И снова будет требовать, обвинять, унижать. Где взять силы противостоять этому? Где взять силы защитить себя и свою мать от этого напора?
Она налила себе холодного чая из чашки, стоявшей на столе. Чай был горьким, как и все в этот вечер. Анна допила его до дна. Нужно было готовить ужин. Завтра снова на работу. Жизнь продолжалась. С ее несправедливостью, тяжестью и крошечными островками покоя, вроде чашки чая и стука дождя по стеклу. Она глубоко вздохнула и пошла к плите. Нужно было жить дальше. Просто жить. Несмотря ни на что.
Читайте также: