Тяжелый день выдался у Маргариты. Клиенты как с цепи сорвались – один требовал вернуть деньги за бракованный телефон, купленный с рук, другой орал, что его обманули с ремонтом балкона, хотя договор подписывал собственноручно. Голова гудела, ныла поясница от бесконечных очередей в кабинеты и суеты по городу. Единственное желание – добраться до своей уютной однушки, скинуть неудобные туфли, заварить крепкого чаю с мятой и упасть на диван перед телевизором. Ее однушки. Ее крепости.
Ключ щелкнул в замке, Маргарита толкнула дверь и замерла на пороге. Вместо привычной тишины и порядка на нее пахнуло хаосом. В крошечной прихожей, где и двум людям разминуться сложно, на полу валялись огромные пыльные ботинки сорок пятого размера, явно мужские. На вешалке, согнув крючок, висело чужое, поношенное пальто в крупную клетку. А посередине коридорчика громоздился здоровенный, видавший виды рюкзак, перетянутый веревками.
Сердце Маргариты екнуло. «Сережа?» – мелькнула первая мысль. Но муж был в командировке, должен был вернуться только завтра вечером. Она аккуратно обошла рюкзак, сняла куртку, пытаясь не сбить пальто с вешалки, и поставила свои туфли на полку – единственное свободное место. Из кухни доносились звуки посуды и натужный кашель.
– Сереженька, ты? – позвала Маргарита, осторожно заглядывая в дверной проем.
На кухне, спиной к ней, возилась у плиты незнакомая женщина в стоптанных тапочках и выцветшем домашнем халате. От нее несло потом и дешевым табаком. Женщина обернулась. Маргарита вгляделась в одутловатое, неухоженное лицо, в седые, торчащие во все стороны волосы, и только спустя несколько секунд с ужасом узнала в ней… мать мужа. Татьяну Петровну. Но это была тень той властной, всегда подтянутой женщины, которую она видела три года назад на похоронах свекра.
– А, Маргоша! Явилась! – Татьяна Петровна широко улыбнулась, обнажив пустоты на месте нескольких зубов. – Я тут как раз щи сообразила. Сейчас сядем, поедим. Устала, поди, за день?
Маргарита оперлась о дверной косяк, чувствуя, как подкашиваются ноги.
– Татьяна Петровна?.. Что вы здесь делаете? Как вы вообще попали в квартиру?
– Живу, милочка! – бодро ответила свекровь, помешивая что-то в кастрюле. – Перебралась к сыночку. И к тебе, конечно. Семья же!
– Как «перебралась»? – Маргарита не могла поверить своим ушам. – Что это значит? Вы будете… здесь жить?
– Ну да! – свекровь махнула половником. – Временно, конечно. Пока не решим вопросы. Места-то у вас… маловато, конечно, – она окинула критическим взглядом тесную кухоньку, – но потеснимся. В тесноте, да не в обиде!
В памяти Маргариты всплыли картины трехлетней давности. Как раз после похорон отца Сергея. Они с мужем тогда только-только встали на ноги после потери его работы, копили на первый взнос за ипотеку, живя в съемной комнате. И вот Татьяна Петровна, получив в наследство добротную двушку, заявила, что ей «нужно личное пространство», что «сын взрослый» и должен сам заботиться о семье. Им дали три дня на сборы. Никаких «пока не решим вопросы». Никакого «потеснимся». Тогда Маргарита была на четвертом месяце беременности. Они метались, искали хоть что-то подешевле, но в итоге сняли сырую комнатушку в старом доме на окраине. Переезжали под холодным осенним дождем. На следующий день у Маргариты началось кровотечение… Врачи в больнице лишь разводили руками: «Стресс, переохлаждение…». С тех пор забеременеть не получалось. А Татьяна Петровна ни разу не позвонила, не спросила. Сергей звонил пару раз – она отмахивалась: «Живу, не парься!»
И вот эта самая женщина, выгнавшая их на улицу в самый трудный момент, когда они ждали ребенка, теперь стояла на ее кухне в ее квартире, которую Маргарита выплачивала своими вечными переработками, и вещала о «тесноте»?
– Татьяна Петровна, – Маргарита с трудом сдерживала дрожь в голосе, стараясь говорить максимально четко, – я очень устала. Я хочу отдохнуть. В своей квартире. Прошу вас собрать вещи и уйти. Сейчас же.
Лицо свекрови мгновенно перекосилось. Наглость сменилась злобой.
– Чего?! – взвизгнула она. – Это ты мне указываешь? В квартире моего сына?! Серега! Серега, вылезай! Твоя цаца мать родную на улицу выставить хочет!
Шум шагов из комнаты. Сергей, в мятых трениках и майке, сонно почесывая живот, появился в дверях кухни. Увидев Маргариту, растерянно улыбнулся.
– Марго, привет! – Он попытался обнять ее, но она отстранилась. – Ты чего? Мама… она в сложной ситуации.
– В сложной ситуации? – Маргарита уставилась на мужа. – Это что значит? Она здесь живет? Ты ее впустил? Без моего ведома?!
– Марго, послушай… – Сергей потянул ее за руку в комнату, Татьяна Петровна с торжествующим видом наблюдала. – Я не мог иначе! Встретил ее на вокзале. Без денег, без вещей почти. Жила там, в зале ожидания, больше недели! Как я мог? Она же мать!
В крошечной комнате, где кровать стояла буквально в метре от шкафа, дышалось нечем. Сергей сел на край кровати, Маргарита осталась стоять.
– Рассказывай, – холодно произнесла она. – Как «мать» оказалась на вокзале? Куда делась ее пресловутая двушка? Личное пространство кончилось?
Сергей вздохнул, потер лицо руками.
– Ее… обманули. Тот сосед, Андрей, помнишь? С которым она после папы… – он махнул рукой. – Втерся в доверие. Сначала деньги под разными предлогами занимал – то ремонт, то бизнес. Потом уговорил квартиру продать. Мол, купят домик у моря, будут жить припеваючи. Мама продала. Он поехал «договоры оформлять», велел ей перевести деньги на его счет. Перевела… А он связь оборвал. Исчез. Квартира чужим людям, денег нет. Вот и вся история.
Маргарита слушала, и каждая фраза вызывала в ней лишь горькую усмешку. Жалости не было. Была ярость.
– И что? – спросила она ровно. – Она теперь наша пожизненная квартирантка? В нашей однушке? Где нам и вдвоем-то тесно?
– Марго, ну что ты! – Сергей попытался взять ее за руку, но она снова отдернула. – Временно! Пока не разберемся. Ты же юрист! Помоги! Может, можно сделку оспорить? Мошенничество ведь!
– Оспорить? – Маргарита рассмеялась, но смех был безрадостный. – Сергей, ты серьезно? Добросовестные покупатели уже, наверное, ремонт сделали, живут. Докажи, что ее заставили подписать! Или что она не понимала? Она взрослая, дееспособная. А этого Андрея… – она махнула рукой. – Деньги он давно вывел, спрятал. Даже если найдут и осудят – платить будет по сто рублей в месяц до конца жизни. Твоя мать сама на это пошла! Сознательно! А теперь мы должны расхлебывать?
– Но бросить ее на улице? – в голосе Сергея зазвучали нотки упрека. – Она же не чужая! Мать моя!
– А для нее мы были не чужими, когда она нас с тобой и с… – Маргарита сжала кулаки, не в силах произнести, – когда выгнала на улицу? Зная, что я беременна? Она хоть раз позвонила, спросила, как я? Как ты? Где мы? Нет! Она нас вычеркнула! А теперь, когда припекло, вспомнила, что у нее есть сын? Удобно!
– Марго, ну хватит старое поминать! – Сергей встал, его лицо покраснело. – Прошлое не вернешь! А сейчас она в беде! Настоящей беде! Мы же не звери!
– «Не вернешь»? – Голос Маргариты сорвался на крик. – Ты знаешь, что я не могу забыть? Что из-за этого «прошлого» я потеряла ребенка! Из-за ее черствости, из-за этого переезда под дождем в эту промозглую конуру! Я до сих пор не могу забеременеть, Сергей! А ты мне говоришь «не поминай»? И предлагаешь жить с ней в одной комнате?!
В дверь просунулась голова Татьяны Петровны.
– Ой, разборки? – язвительно протянула она. – Сереженька, а ну-ка поставь свою мадам на место! Видишь, как она на меня кричит? На родную свекровушку! Ай-яй-яй, невоспитанность!
– Мама, не лезь! – рявкнул Сергей, но было поздно.
– Я ставлю на место! – заявила Маргарита, обращаясь к свекрови. – На место – за дверь. Сейчас. И ты, – она посмотрела на мужа, – решай. Или она уходит. Или уходите вы оба. Я не намерена жить в своей квартире с человеком, который разрушил мою жизнь, и с мужем, который этого не понимает.
В комнате повисла тяжелая тишина. Сергей смотрел то на мать, то на жену. Татьяна Петровна ехидно улыбалась.
– Не думал, Маргарита, что ты такая… жесткая, – наконец выдавил Сергей. – Вот живешь с человеком, и не знаешь…
– Согласна, – перебила его Маргарита. – Не знаешь. Не знала, что твоя преданность матери превыше всего. Даже память о нашем ребенке. Даже мои чувства. Выбирай. Сейчас.
Сергей тяжело вздохнул, опустил голову. Потом поднял глаза на мать.
– Мам… собирай вещи. Поедем… куда-нибудь.
Татьяна Петровна ахнула, как будто ее ошпарили.
– Что?! Сынок! Ты что, правда… из-за этой? Да как она смеет!
– Мам, пожалуйста… – в голосе Сергея звучала беспомощность. – Не сейчас.
– Ага! Значит, так! – Свекровь закипела. – Выгоняет старуху! Ну и ладно! А ты, Серега, подкаблучник! С тобой жить – себя не уважать! Пошли! Только мое пальто подашь, и рюкзак мой! И винишко наше не забудь, что я для мировой припасла! Эх, не оценила ты, Маргоша, моего жеста!
Маргарита отвернулась, глядя в окно на темнеющий двор. Она слышала, как они копошатся в прихожей, как Татьяна Петровна что-то ворчит, как Сергей что-то бормочет в ответ. Слышала скрип молнии рюкзака. Потом – громкий хлопок двери.
Тишина. Глубокая, оглушительная тишина, в которой звенело в ушах. Маргарита медленно обернулась. Прихожая была пуста. Чужих ботинок не было. Чужого пальто не было. Рюкзака не было. Было только пятно на линолеуме от грязной подошвы и легкий запах дешевого табака.
Она подошла к двери, повернула задвижку, поставила на цепочку. Потом вернулась в комнату, села на кровать. Руки тряслись. В горле стоял ком. Она закрыла лицо ладонями и наконец разрешила себе заплакать. Тихими, бессильными слезами. Не из-за Татьяны Петровны – та была лишь фоном, раздражителем. Плакала она из-за Сергея. Из-за его предательства. Из-за того, что он в решающий момент выбрал не их семью, не их общую боль и потерю, а свою вину перед матерью, которая эту боль и причинила. В памяти всплывали кадры: холодный дождь, мокрая скамейка на автобусной остановке, пока они ждали риелтора; сырые стены той комнаты; ужас в больнице; пустые глаза врача… И вот теперь – его растерянное лицо и слова: «Не мог бросить мать». А их? Их он бросил тогда. И бросил сейчас.
«А может, я не права?» – пронеслось в голове сквозь слезы. «Может, надо было сжалиться? Проявить христианское всепрощение? Дать ей шанс?» Но тут же всплыл ехидный голос свекрови: «Выгоняет старуху!». И взгляд Сергея – не любящий, не защищающий, а… обвиняющий. «Жесткая». Нет. Это не жесткость. Это защита. Защита своего крова, своего спокойствия, своих границ, которые уже однажды были грубо растоптаны этой женщиной с молчаливого согласия мужа.
Она встала, подошла к зеркалу. Лицо было заплаканным, тушь размазана. Она смахнула слезы тыльной стороной ладони. «Хватит», – сказала себе вслух. Голос звучал хрипло, но твердо. Она сняла костюм, надела старые удобные треники и футболку. Пошла на кухню. Там все еще пахло чужими щами. Она открыла окно настежь, впуская холодный ночной воздух. Поставила чайник.
Пока вода закипала, она обошла квартиру. Проверила, все ли на месте. На полке в комнате стояла фотография ее и Сергея на море, пять лет назад. Они смеялись, обнявшись. Она взяла рамку, посмотрела на его лицо. Больше не было тепла. Только горечь и обида. Она аккуратно положила фотографию лицом вниз в ящик комода. Потом увидела его зарядку для телефона, забытую у кровати. И старую футболку, которую он любил спать. Собрала все это в пакет и поставила у входной двери.
Выпив чашку горячего чаю, она почувствовала, как адреналин начинает отпускать, сменяясь глухой усталостью. Но и странным облегчением. Тяжкого груза не стало. Не стало лжи, не стало ожидания предательства. Она взяла телефон. Набрала номер лучшей подруги, Ирины.
– Ир, привет, – сказала она, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Ты не спишь? Можно я к тебе? Ненадолго. Произошло… кое-что. Сергей… он ушел.
В трубке раздался возглас удивления и тревоги. Ирина тут же стала расспрашивать, но Маргарита мягко остановила ее:
– Потом расскажу, ладно? Сейчас… мне просто не хочется быть одной. Я быстро, на такси.
– Конечно! Лети! Дверь не закрою! – тут же отозвалась Ирина.
Маргарита быстро собрала небольшую сумку с самым необходимым. Перед уходом еще раз окинула взглядом свою однушку. Ее крепость. Пока еще с чужим запахом, но уже снова только ее. Она выключила свет, вышла, плотно прикрыв за собой дверь. Пакет с вещами Сергея оставила в коридоре у лифта.
В такси, глядя на мелькающие огни ночного города, она почувствовала пустоту, но не безысходность. Было больно, горько, обидно. Но не страшно. Она справилась. Она защитила себя. А завтра… завтра будет новый день. И первым делом она позвонит мастеру, чтобы сменить замки. Надежные. Чтобы ключ был только у нее. Потом… потом подумает обо всем остальном. О работе. О жизни. О том, что будет дальше. Но уже без них. Она прислонилась головой к холодному стеклу и закрыла глаза. Завтра. Оно будет другим.
Читайте также: