Холодная ручка двери отозвалась привычным скрипом. Я толкнула ее, устало волоча за собой сумку с бумагами, тяжелую как гиря после этого сумасшедшего дня в суде. В ноздри ударил резкий, чужой запах – сладковатый, дешевый парфюм, смешанный с чем-то еще, навязчивым и неприятным. Я замерла на пороге.
Мой прихожий, обычно аккуратный и предсказуемый, напоминал поле боя. На моей любимой лакированной тумбочке, подаренной бабушкой, стояла кружка с недопитым кофе – не моя. Рядом валялась крошечная бирюзовая сумочка, явно не из моего гардероба. А на вешалке, прямо поверх моего осеннего пальто, висел кричащий розовый пуховик. Из кухни доносились голоса: низкий, ворчливый – Сергея, моего мужа, и звонкий, какой-то натужно-веселый женский.
Сердце упало куда-то в пятки, оставив в груди ледяную пустоту. Я не стала снимать сапоги, просто шагнула вперед, громко хлопнув дверью. Голоса в кухне смолкли.
– Сергей? – позвала я, стараясь, чтобы голос не дрогнул. – Ты дома? У нас кто-то есть?
Из кухни показался он. Лицо было странным – виноватым, но с какой-то глупой, натянутой решимостью. За ним, как тень, выплыла молодая девушка. Лет двадцати пяти, ярко накрашенная, в обтягивающих джинсах и коротком топе, открывающем плоский живот. Она улыбалась во все тридцать два белых зуба, но глаза бегали по сторонам, оценивающе скользя по моим вещам.
– Оля! – Сергей кашлянул. – Ты… ты уже дома. Это… это Карина.
Девушка шагнула вперед, протягивая руку с длинными, кричаще-красными ногтями.
– Очень приятно! Серёжа так много о вас рассказывал! – Ее рукопожатие было холодным и скользким.
Я кивнула, не притронувшись к ее руке. Смотрела на Сергея.
– Карина. Приятно. И что… привело Карину в наш дом? – Я специально сделала ударение на «наш», глядя ему прямо в глаза.
Он заерзал.
– Ну… мы… Карина немного замерзла, пока ждала меня внизу. Я пригласил… подняться. Выпить чаю.
– Внизу? Ждала тебя? – Я медленно прошла в маленькую комнату – нашу единственную комнату, которая служила и гостиной, и спальней. На диване, моем любимом диване, где мы с Сергеем смотрели фильмы, лежала чужеродная розовая кофта. На журнальном столике – упаковка от суши, которую я терпеть не могла. – Ты ждала Сергея у нашего подъезда? Чтобы потом… подняться? Выпить чаю?
Карина засмеялась, легкий, как колокольчик, смешок, который резанул по нервам.
– Ну да! Мы с Серёженькой после работы хотели кофе попить, а тут такой дождик начался! Он такой джентльмен, предложил зайти погреться. – Она обвила его руку своими руками. Он не отстранился.
В горле встал ком. «Серёженькой». «После работы». Я работала до восьми, разбирая дело. Значит, он привел ее сюда раньше. Пока меня не было.
– Погреться, – повторила я, глядя на Сергея. – В моей квартире. За моим чаем.
– Оля, не начинай, – пробурчал он, избегая моего взгляда. – Чего ты раздуваешь из мухи слона? Человеку холодно было, зашли на полчасика. Чай попить. Разве нельзя?
– Нельзя, – сказала я тихо, но очень четко. – Нельзя, Сергей. Потому что это мой дом. Потому что я не знаю эту девушку. И потому что мне не нравится, когда чужие люди копаются в моих вещах и разваливаются на моем диване. – Я кивнула на розовую кофту и упаковку от суши.
Карина надула губки.
– Ой, ну я же ничего! Я просто присела! И суши Серёжа заказывал, он знает, что я люблю! Мы же просто посидели, поговорили…
– О чем? – спросила я, не отрывая взгляда от Сергея. – О погоде? О работе? Или о том, как вам тесно в вашей съемной комнате, Карина?
Девушка покраснела. Сергей нахмурился.
– Оля! Хватит! Ты ведешь себя как истеричка! Карина ничего плохого не сделала! Просто зашли! Ты что, ревнуешь?
Ревность? Нет. Это было не ревность. Это было чувство чудовищного вторжения. Нарушения границ. Предательства. Эта девчонка, эта… Карина, сидела на моем диване, ела моим прибором (я заметила ее вилку в моей подставке), и мой муж защищал её передо мной в моем доме.
– Ревную? – Я усмехнулась. – К тебе, Сергей? Нет. Меня тошнит от наглости. От твоей и от ее. – Я повернулась к Карине. – Собирай свои вещи. И уходи. Сейчас же.
Карина сделала большие глаза, прижалась к Сергею.
– Серёжа! Ты слышишь? Она меня выгоняет! Твоя же квартира! Скажи ей!
Сергей выпрямился, пытаясь выглядеть властным.
– Оля, это переходит все границы! Я живу здесь! Я имею право пригласить гостя! Карина останется, сколько захочет! И ты не смеешь на нее кричать!
Карина за его спиной бросила мне вызывающий взгляд. «Видишь? Я главная».
Тогда я рассмеялась. Звонко, беззлобно, но с такой ледяной ноткой, что Сергей невольно отступил на шаг, а улыбка Карины сползла с лица.
– Он тебе сказал, что это его жильё? – спросила я, глядя прямо на Карину, мой смех сменился холодной усмешкой. – Милочка, он тебя обманул. Как, впрочем, и меня, судя по всему, уже давно. Эта однушка? Она моя. До последнего квадратного сантиметра. Прописана на меня. Куплена на мои деньги, заработанные адвокатской практикой, пока твой «Серёженька» менял пятую работу за три года. Ипотека платится с моего счета. Коммуналка – тоже. Сергей здесь просто… прописан. Как кот.
Лицо Сергея стало багровым.
– Оля! Замолчи! Какая разница, чьи деньги? Мы же семья!
– Семья? – Я медленно прошлась по комнате, собирая в охапку розовую кофту, сумочку, пуховик с вешалки. – Семья не приводит любовниц в дом, пока жена на работе. Семья не позволяет этим любовницам рыться в вещах жены и сидеть на ее диване. Семья не врет этой любовнице, что квартира принадлежит мужу. – Я сунула вещи Карине в руки. – Вот твои пожитки. Выход там. Не задерживайся.
Карина стояла, обнимая свои вещи, растерянная и злая. Она смотрела на Сергея.
– Сергей! Это правда? Квартира ее? Ты… ты мне врал?
Он не нашелся что ответить, просто бормотал что-то невнятное, избегая ее взгляда. Его величественная поза сдулась, как проколотый шарик.
– Выходи, Карина, – повторила я, открывая дверь в прихожую. – Пока я не вызвала полицию за вторжение в частное жилище. У меня есть свидетели, – я кивнула на дверной глазок, – и я не постесняюсь ими воспользоваться.
Девушка, бормоча что-то сквозь зубы, швырнула розовую кофту на пол, но схватила сумочку и пуховик. Она толкнула Сергея плечом.
– Лжец! Подлец! – выкрикнула она и, не глядя на меня, выбежала в подъезд. Дверь захлопнулась.
Тишина повисла густая, тягучая. Сергей стоял посреди комнаты, опустив голову, похожий на побитого пса. Я закрыла входную дверь на задвижку и повернулась к нему.
– Ну что, Серёженька? – спросила я ледяным тоном. – Хорошо погрелся? Чаек удался?
Он поднял на меня глаза. В них была злоба, стыд и растерянность.
– Зачем ты так? Зачем унизила ее? Зачем унизила меня?
– Я унизила? – Я засмеялась снова, но без тени веселья. – Это ты унизил себя, Сергей. Своей ложью. Своей трусостью. Своей… глупостью. Привести сюда эту… девочку? Прямо в наш дом? Думал, я не вернусь? Или думал, что я буду терпеть?
– Я не думал, что ты так отреагируешь! – выпалил он. – Мы просто… зашли! Поговорить! Ничего такого не было!
– Не ври мне в лицо! – голос сорвался. – Ничего такого? Она сидела на нашем диване! Ела моими приборами! Надевала мою… – Я подошла к комоду и резко выдернула ящик. Там, поверх моего белья, лежала бирюзовая заколка Карины. – …надевала мои вещи? Или это тоже «ничего такого»? Ты разрешил ей рыться в моих вещах, Сергей?
Он молчал, глядя в пол.
– Как давно? – спросила я тихо. – Как давно это продолжается? Месяц? Два? Полгода? Тот самый «проект», из-за которого ты задерживался? Эти «встречи с друзьями»? Все это было с ней?
Он промолчал. Но его молчание было красноречивее любых слов. Воздух в комнате стал густым, спертым. Каждая вещь вокруг казалась чужой, опороченной. Мой диван, мой стол, мои шторы – все было заражено их присутствием, их ложью.
– Собирай свои вещи, Сергей, – сказала я, не узнавая собственный голос. Он звучал устало и окончательно. – Собирай все. До последней носки. И уходи. К своей Карине. В ее съемную комнату. Или куда угодно. Но не здесь.
Он поднял голову, глаза расширились от ужаса.
– Что?! Оля! Ты что, серьезно? Из-за какой-то глупости? Я же сказал, ничего не было! Она сама ко мне пристала! Я не хотел!
– Пристала? – Я покачала головой. – Ты сам привел ее в мой дом, Сергей. Сам позволил ей чувствовать себя здесь хозяйкой. Сам солгал ей, что это твоя квартира. Ты сделал свой выбор. Теперь пожинай последствия. У тебя час. Потом я выброшу все, что останется, в мусоропровод. И сменю замки.
– Ты не имеешь права! – закричал он, теряя остатки самообладания. – Я прописан здесь! Я твой муж!
– Бывший муж, – поправила я его. – Очень скоро. Прописка – не право собственности. А муж… – я посмотрела на него с отвращением, – ты перестал им быть в тот момент, когда привел сюда эту девчонку. Собирайся. Час пошел.
Он пытался спорить, кричал, умолял, обвинял меня в жестокости, в том, что я «ломаю ему жизнь». Я молчала. Стояла у окна, глядя на мокрые от дождя крыши соседних домов, и слушала его истерику как отдаленный шум. Внутри была только ледяная, беззвучная пустота. Боль придет позже, я знала. Сейчас было только оцепенение и жгучее желание вычистить, вымыть, выветрить этот дом от их присутствия.
Он метался по комнате, швыряя свои вещи в чемодан и спортивную сумку. Рубашки, носки, документы, зарядки от телефона – все летело в кучу. Он матерился, плакал, снова кричал. Я не оборачивалась. Слышала, как он звонил Карине, умоляя ее «подождать чуть-чуть», что он «сейчас разберется». Голос в трубке звучал сердито и прерывисто.
Наконец, он застегнул чемодан с таким треском, будто хотел оторвать молнию.
– Ну довольна? – прошипел он, запыхавшись, стоя у двери с чемоданом и перекошенной от злости физиономией. – Выгнала? Как собаку? После стольких лет?
Я медленно повернулась к нему.
– Ты сам себя выгнал, Сергей. Дверью воспользовался. И ключ от подъезда, пожалуйста, оставь. Он мой.
Он швырнул связку ключей на пол в прихожей. Один из них отскочил и звякнул о плинтус.
– Чтоб ты подавилась своей квартирой! И осталась одна! Навеки! – Он рванул дверь и выскочил в подъезд. Дверь захлопнулась с таким грохотом, что задребезжали стекла в серванте.
И наступила тишина. Настоящая, глубокая. Никаких чужих голосов, никакого ворчания телевизора, никакого запаха чужого парфюма. Только тиканье настенных часов и мое собственное дыхание. Я стояла посреди прихожей, глядя на связку его ключей, валяющуюся на полу. Потом медленно подошла, подняла их. Пластиковый брелок был теплым от его руки. Я сунула ключи в карман халата.
Потом я пошла по квартире. Включила свет везде. Открыла все окна настежь, несмотря на прохладу и дождь за окном. Свежий, влажный воздух хлынул внутрь, смывая сладкую вонь духов Карины. Я собрала кружку с остатками кофе, упаковку от суши, ее вилку. Все это полетело в мусорное ведро. Потом я взяла тряпку и ведро с водой с хлоркой. Я отдраивала прихожую, кухню, комнату. Стерла все поверхности, вымыла полы, протерла ручки дверей. Сняла покрывало с дивана и бросила его в стирку вместе с розовой кофтой, которую Карина швырнула на пол. Мои движения были резкими, механическими. Я не думала. Просто чистила. Стирала следы их присутствия. Их лжи. Их предательства.
Когда квартира засверкала чистотой и пахло только хлоркой и свежим воздухом, я остановилась. Усталость накрыла волной. Я опустилась на чистый диван, все еще пахнущий стиральным порошком. Пустота внутри начала заполняться. Сначала просто усталостью. Потом дрожью. Потом на глаза неожиданно накатили горячие слезы. Я не плакала громко. Просто сидела, и слезы текли сами по себе, оставляя соленые дорожки на щеках. Не из-за него. Из-за себя. Из-за того, как долго я, наверное, не хотела замечать перемены. Его поздние возвращения. Новые парфюмы, которые он объяснял «подарком коллеги». Постоянно включенный беззвучный режим на телефоне. Его раздражение, когда я спрашивала о работе. Я была адвокатом, я умела видеть ложь в чужих историях. Но в своей собственной… оказалась слепа.
Сумка с документами все еще стояла у двери. Я встала, вытерла лицо, подошла к ней. Достала телефон. Набрала номер лучшей подруги, Натальи.
– Нать, – сказала я, когда она ответила, и голос мой дрогнул. – Приезжай. Пожалуйста. Срочно. И… захвати бутылку коньяка. Побольше. У меня… форс-мажор. Серьезный.
Через полчаса звонок в дверь. Наталья стояла на пороге, мокрая от дождя, с огромной сумкой, из которой торчала бутылка и явно виднелись коробки с пирожными. Ее лицо, увидев мое, сразу стало серьезным.
– Оль, что случилось? Ты как? – Она шагнула внутрь, оглядываясь. – Где Сергей? Что-то случилось?
– Сергей, – я взяла бутылку из ее рук, – теперь живет в другом месте. Со своей новой пассией. Которую он сегодня привел в мой дом, пока я работала. И которая пыталась объяснить мне, что выгоняет меня из его квартиры.
Наталья застыла с открытым ртом, потом медленно выдохнула:
– Ё-моё… Серьезно? Этот… этот кретин? Он совсем крышу потерял?
Я кивнула, уже наливая коньяк в большие бокалы.
– Абсолютно. Полный отрыв. Привел ее сюда, накормил суши, позволил рыться в моих вещах… А когда я вернулась и попросила ее удалиться, он встал горой и заявил, что это его квартира и он имеет право приглашать кого хочет.
– Да он вообще… – Наталья не нашла слов, махнула рукой и схватила бокал. – Ну, и где сейчас эта… пассия?
– Убежала, когда узнала, что квартира моя, а он – просто приживал. Он пытался оправдаться, но я выгнала и его. С вещами. Сейчас, наверное, утешается с ней в ее съемной конуре. – Я сделала большой глоток коньяка. Огонь разлился по груди, немного согревая ледяную пустоту.
Наталья выпила залпом половину бокала.
– Оль, ты… ты молодец. Железная. Я бы, наверное, на месте Карины оставила бы синяк под глазом. А Сергея… ну, ты знаешь. – Она взглянула на меня оценивающе. – А ты… как? Держишься?
Я пожала плечами.
– Пока… на автомате. Отдраивала квартиру хлоркой. Вымывала их следы. Сейчас… пока пусто. Но коньяк помогает. И твое присутствие.
– Ну, коньяк – это святое, – Наталья налила еще. – А квартиру… правильно. Выжигать каленым железом. Только вот… – она огляделась, – замки надо менять. Срочно. Мало ли что этому придурку в голову взбредет. У меня есть номер толкового мастера, работает круглосуточно. Позвонить?
Я кивнула.
– Да, пожалуйста. И… завтра же к адвокату по семейным делам. На развод. И выписку его из квартиры. Прописан он тут, гад, это факт. Надо решать.
Пока Наталья звонила мастеру, я сидела и смотрела на бокал. Мысли начали проясняться, обретая жесткую, юридическую четкость. Эмоции можно было отложить в сторону. Сейчас требовалось действие. Защита. Моя квартира. Мое пространство. Мое право на спокойствие. Сергей сам сделал выбор, переступив через все границы. Теперь ему придется отвечать по закону. И не только моральному.
Через час дверной звонок оповестил о прибытии мастера – крепкого мужчину с добродушным лицом и увесистым чемоданчиком инструментов.
– Меня Наталья звонила, – сказал он. – Замки? Какие ставили?
Я объяснила. Он осмотрел старые замки, покачал головой.
– Ну, эти… как замки. Дверь-то у вас хорошая, железная. Поставим пару новых, покруче. С броненакладками. И секретки поменяем. Чтобы ни один ключ со стороны не подошел. Будете спать спокойно.
Пока он работал, сверля и стуча, Наталья разогрела привезенные пирожные, и мы допивали коньяк. Шум дрели был удивительно успокаивающим. Каждый удар – это новый барьер. Новая защита. Я слушала, как старые замки со скрежетом выходят из пазов, и чувствовала, как вместе с ними уходит часть прошлого. Того прошлого, где я доверяла. Где верила в «семью».
Мастер работал быстро и аккуратно. Через два часа на двери красовались два новых, блестящих замка солидного вида. Он вручил мне три комплекта ключей – два обычных и один «секретный», для экстренных случаев.
– Все, хозяйка, – сказал он, улыбаясь. – Теперь ваша крепость неприступна. Спите спокойно. Если что – звоните, номер на квитанции.
Я расплатилась, поблагодарила. Когда он ушел, я закрыла дверь на все засовы. Щелчок нового замка прозвучал как точка в конце долгого, грязного предложения.
Наталья обняла меня.
– Ну вот. Первый шаг. Крепость. Теперь отдыхай. Завтра – к адвокату. А потом… потом жизнь начнется новая. Без лживых подлецов.
Я кивнула, возвращая объятие. Усталость валила с ног, но внутри уже не было той ледяной пустоты. Была усталость, была горечь, но было и странное чувство… облегчения? Освобождения? Как будто я долго несла тяжелый, ненужный груз и наконец смогла его сбросить.
– Останешься ночевать? – спросила я.
– Конечно, – Наталья улыбнулась. – Не оставлю же тебя одну в первый вечер новой жизни. И коньяк еще есть!
Мы допили остатки, съели пирожные, говорили о пустяках. О работе, о новых дурацких законах, о подруге Марине и ее вечных проблемах с сыном-подростком. Не о Сергее. Не о Карине. Не о предательстве. Это было как бальзам.
Когда Наталья заснула на диване, укрывшись пледом, я еще долго сидела у окна в кресле. Дождь за окном стих. Город светился тысячами огней. В моей квартире было тихо, чисто и пахло свежестью. И никогда еще тишина не звучала так сладко. Это была моя тишина. Мое пространство. Защищенное новыми замками и моей собственной решимостью больше не пускать в свою жизнь тех, кто не заслуживает доверия.
Завтра будет трудно. Будут звонки юриста, бумаги, разборки с выпиской Сергея. Возможно, он попытается связаться, умолять, угрожать. Но я была готова. Я защищала интересы клиентов в куда более сложных ситуациях. Теперь пришла очередь защитить себя. И свою крепость.
Я потянулась к телефону, чтобы поставить будильник на утро. И заметила новое сообщение. От неизвестного номера. «Оль, прости. Я идиот. Я все испортил. Позвони, давай поговорим. Я без тебя не могу. С.»
Я посмотрела на сообщение несколько секунд. Потом нажала «Заблокировать номер». И выключила телефон. Тишина снова воцарилась в комнате. И в моей душе. Я укрылась пледом в кресле, глядя на огни города, и впервые за много месяцев почувствовала не тревогу, а… спокойствие. Пусть завтра будет борьба. Но сегодня, здесь и сейчас, в моей квартире, за моими новыми замками, я была в безопасности. И это было главное.
Часть вторая
Резкий звонок разорвал утреннюю тишину, едва Оля поднесла к губам кружку с кофе. На экране телефона – ненавистный номер. Она глубоко вдохнула, ощущая, как знакомый холодок злости сжимает грудь. Опять. Взгляд упал на блестящие цилиндры новых замков на входной двери. Уверенный щелчок, когда она закрыла ее ночью, все еще отдавался в памяти приятным эхом.
– Да? – голос прозвучал ровно, профессионально, как у приемной суда.
– Оль! Ну наконец-то! – в трубке захлебывался Сергей, голос сиплый, с явным похмельным надрывом. – Ты где была? Я звонил сто раз! Карина... она ушла! Совсем! Из-за тебя! Из-за этого позора вчера! Ты довольна?! Я остался ни с чем! Как собака!
Оля медленно отпила глоток горячего кофе. Горечь напитка перебивала горечь его слов.
– Сергей, у меня нет ни времени, ни желания обсуждать твои личные трагедии. Особенно в девять утра. – Она специально сделала паузу, слыша его тяжелое дыхание. – И прекрати звонить на этот номер. Все, что нужно обсудить, будет происходить через моего адвоката. Его данные тебе выслали на почту ночью.
– Адвоката?! – он взвизгнул. – Ты что, серьезно?! Из-за какой-то дурочки?! Мы же столько лет вместе! Я же люблю тебя! Олюшка, прости дурака! Дай шанс! Я больше никогда... Я приеду, поговорим! Без Карины, без всего этого! Мы же семья!
– Ты подойдешь к моей двери, Сергей, – голос Оли стал тише, но от этого только опаснее, – и первым делом услышишь вой сигнализации, которую я ставлю сегодня после обеда. А вторым – разговор с полицией по громкой связи. Выбрось мои ключи, которые ты, видимо, так и не оставил вчера. Они все равно уже железный лом. – Она положила трубку, не дожидаясь ответа. Звонок раздался снова почти сразу. Она молча отклонила вызов и заблокировала номер. Шаг первый. Внутри все еще колотилось, но это был не страх. Это была ярость, сжатая в кулак. Мой дом. Мои правила.
В тишине квартиры звонок рабочего телефона прозвучал громче обычного. Ассистентка, Надя, напоминала о встрече с новой клиенткой через час. Оля посмотрела на часы. Времени хватало, чтобы принять душ, привести себя в порядок и... заказать того самого мастера по сигнализациям, номер которого дал вчера слесарь. Она набрала, объяснила ситуацию коротко и четко.
– Сегодня после обеда? – переспросил мастер. – Да, успею. Поставим хорошую, с датчиками на окна и дверь, пультом и громкой связью. Чтобы спали спокойно.
– Отлично, – ответила Оля. Шаг второй. Крепость укрепляется.
Она уже собиралась в душ, когда в дверь постучали. Не звонок, а именно стук – настойчивый, но не грубый. Оля подошла к глазку. На площадке стояла пожилая женщина в скромном, но чистеньком пальто и берете, нервно теребя старенькую сумку. Лицо незнакомое.
– Кто там? – спросила Оля, не открывая цепочку.
– Ольга Валерьевна? – голос дрожал. – Я... я к вам. Соседка снизу. Галина Петровна. Можно на минуточку? Очень важно.
Оля колебнулась секунду, потом сняла цепочку, приоткрыв дверь. Женщина выглядела растерянной, но не опасной.
– Здравствуйте, Галина Петровна. Что случилось?
Соседка оглянулась по сторонам, словно боясь быть услышанной, и понизила голос:
– Вчера... вечером. У вас шум был. И под окном. Я... я сидела у открытого окна, на кухне, воздух меняла. Слышала... – Она смущенно замолчала.
Оля насторожилась. Слышала скандал с Сергеем?
– Слышали разговор? – спросила она нейтрально.
– Да, – Галина Петровна кивнула, ее глаза стали тверже. – Слышала, как этот... ваш муж... кричал. И как та девчонка визжала. И как вы их... выставили. – Она достала из сумки смятый листок бумаги и сунула его Оле в руку. – Вот мой номер телефона. И фамилия. Если вдруг... ну, в суде или где... понадобится свидетель. Я скажу, что слышала, как он врал той девице про квартиру. И как он орал на вас потом. Что вы хозяйка, а он... – она брезгливо поморщилась, – не мужчина. Так себя не ведут.
Оля смотрела на листок, потом на соседку. Эта вечно ворчливая Галина Петровна, которая жаловалась на каждый шаг сверху... оказалась единственной, кто предложил реальную помощь.
– Спасибо вам, Галина Петровна, – Оля искренне улыбнулась. – Огромное спасибо. Это... очень важно. Я сохраню.
– Да ладно вам, – соседка смущенно махнула рукой. – Сама видела, как он порой вел себя. Неуважительно. А вчера... вообще безобразие. Держитесь, Ольга Валерьевна. – Она кивнула и засеменила к лестнице.
Оля закрыла дверь, крепко сжимая листок в руке. Неожиданная поддержка в стенах собственного дома согрела сильнее утреннего кофе. Мир не без добрых людей.
Встреча с клиенткой, Анной Степановной, прошла в рабочем кабинете Оли. Женщина лет семидесяти, с добрыми, но усталыми глазами и дрожащими руками, рассказывала свою историю, едва сдерживая слезы. Сын и сноха, прописанные в ее двушке, фактически выживали ее из собственного дома. Требовали "размена" на две однушки, угрожали, оскорбляли, грозились признать ее недееспособной.
– Ольга Валерьевна, я не знаю, куда идти, – голос Анны Степановны прерывался. – Они говорят, я старуха, мне много не надо, пусть молодежь живет. А квартира-то моя! Бабушка мне оставила! Я тут всю жизнь! А они... как волки. Ждут не дождутся, когда я ноги протяну. А невестка так и говорит: "Тебе пора в дом престарелых, мамаша, а нам жить надо".
Оля слушала внимательно, делая пометки. История была до боли знакомая, только роли поменялись. Она видела в глазах Анны Степановны тот же страх перед потерей дома, тот же ужас предательства близких.
– Анна Степановна, у вас есть документы на квартиру? Свидетельство о собственности? – спросила Оля мягко.
– Да, да, конечно! – женщина торопливо полезла в потрепанную сумку, доставая аккуратно завернутые в полиэтилен бумаги. – Вот, все тут. И завещание бабушкино, и все чеки по коммуналке, я сама плачу! Сын говорит: "Ты же мать, почему ты с нас деньги берешь?" А я... я пенсии еле хватает!
Оля просмотрела документы. Все было чисто. Квартира – однозначно собственность Анны Степановны.
– Хорошо. Первое: они прописаны, но это не дает им права собственности. Второе: вы имеете полное право требовать с них долю за коммунальные услуги, пропорционально занимаемой площади. Третье: угрозы признать вас недееспособной – это серьезно. Для этого нужны веские основания и решение суда. Без вашего согласия и без медицинского освидетельствования – никак. – Оля говорила четко, уверенно, стараясь вложить в слова как можно больше спокойствия. – Мы составим заявление в полицию о фактах угроз и психологического давления. Соберем доказательства: записи разговоров, если возможно, свидетельства соседей. И начнем процесс по признанию их утратившими право пользования жильем. Это долго, Анна Степановна, но шансы есть.
– Вы думаете? – в глазах старушки блеснула надежда. – Они же так кричат... Говорят, суд им ничего не сделает, они прописаны.
– Прописка – не индульгенция, – твердо сказала Оля. – Если они делают вашу жизнь в собственном доме невыносимой, суд может их выписать. Особенно если есть доказательства их противоправного поведения. Доверьтесь мне.
Анна Степановна вытерла слезу уголком платочка.
– Доверяю, доченька. Спасибо вам, что выслушали... что не отмахнулись. Я уже и к участковому ходила, так он только руками развел: "Родственники, бабушка, сами разбирайтесь".
– Теперь разберемся по-другому, – успокоила ее Оля. – Вот список документов, которые нужно собрать. И старайтесь записывать их угрозы на диктофон в телефоне. Храните все записки, если пишут. Каждая мелочь важна.
Проводив клиентку, Оля почувствовала странный прилив сил. Защищать Анну Степановну было не просто работой. Это была месть всем Сергеям и их Каринам. Это было восстановление справедливости. Ее справедливости.
После обеда приехал мастер по сигнализациям. Пока он сверлил, устанавливая датчики и панель управления, раздался звонок от Натальи.
– Оль, как ты? Не скучаешь? – голос подруги бодрил. – Я тут подумала... а не собраться ли нам сегодня? У меня бутылочка отличного грузинского вина завалялась, и Марина с работы сказала, что присоединится. Ей тоже есть что поведать про своего придурка-мужа. Скромно, у тебя? Или в кафе?
Мысль о шумном кафе вызвала у Оли отторжение.
– У меня, Нать. Только тихо, а? И без расспросов. Мастер как раз сигнализацию ставит.
– Отлично! Значит, будет неприступная цитадель! – засмеялась Наталья. – Мы к семи. Захватим закусок. Расслабься, родная, сегодня тебя ждет вечер женской солидарности и беспощадного осуждения негодяев мужского пола!
Оля улыбнулась. Подруги были лучшей терапией. Пока мастер копался с проводами, она сходила в ближайший магазин. Проходя мимо цветочного киоска, остановилась. Раньше она редко покупала цветы просто так, для себя. Сергей считал это "бесполезной тратой денег". Сегодня она выбрала большой, ярко-желтый гербер. Солнечный и нахальный. Мои деньги. Моя трата.
Установка сигнализации заняла пару часов. Мастер объяснил, как ставить на охрану, как снимать, как работает громкая связь с пультом вневедомственной охраны.
– Теперь хоть танком ломись – не прорвутся, – пошутил он, получая оплату. – Спите спокойно.
Оля закрыла дверь, поставила квартиру на охрану. Тихий светодиод на панели замигал зеленым. Неприступная цитадель. Готова.
Подруги пришли ровно в семь. Наталья – с обещанным вином и огромным тортом "Прага". Марина, ее коллега-бухгалтер, хрупкая брюнетка с умными глазами – с коробкой изысканных конфет и бутылкой сока "для трезвенниц".
– Оль, привет! – Наталья обняла ее крепко, оглядываясь. – Ого! И правда крепость! – она кивнула на панель сигнализации. – Молодец! А цветочек красивый! – Она ткнула пальцем в герберу.
– Значит, так, – начала Марина, едва они расселись на диване с бокалами (у нее – с соком). – Наташа вкратце доложила обстановку. Сергей – конченый идиот. Поздравляю с началом новой жизни, Оль. Без балласта. – Она чокнулась своей кружкой с Олиным бокалом. – А теперь рассказывай подробности, если не против. Мы тут для моральной поддержки и генерации праведного гнева.
Оля рассказала. О вчерашнем вечере, о наглости Карины, о лжи Сергея, о своем решении. Подруги слушали, ахая, возмущаясь, подливая вино. Потом Марина поведала свою историю – про мужа-игромана, про тайком заложенную машину, про бесконечные долги. Наталья добавила байку про бывшего, который пытался приписать себе половину ее дачи, купленной до брака.
– Главное, девчонки, – Наталья подняла бокал, ее щеки порозовели от вина, – не вешать нос! Никогда! Мужик нашелся – другой найдется. А если не найдется – так и без них проживем! Главное – свой угол, своя копейка в кармане и подруги, которые не дадут в обиду! За нас! За то, чтобы все Сергеи и Вадимы этого мира получили по заслугам!
Они чокнулись. Оля чувствовала, как теплая волна поддержки разливается внутри, оттесняя остатки дрожи и горечи. Они смеялись над глупостью мужчин, возмущались их наглости, делились советами. Никто не говорил "забудь" или "прости". Говорили "борись", "защищайся", "ты права". Это было то, что ей сейчас было нужно. Не жалость, а солидарность.
После ухода подруг (Наталья осталась ночевать снова, "на всякий пожарный"), тишина квартиры уже не казалась враждебной. Она была наполнена эхом смеха, теплом дружеского участия и запахом кофе, который Оля сварила себе перед сном. Она стояла у окна, глядя на ночной город. Сигнализация мигала зеленым. Новый замок надежно запирал дверь. Впереди была юридическая волокита с выпиской Сергея, возможно, суд. Но сейчас она чувствовала не страх, а усталую уверенность. Она справится.
Утро началось с неприятного, но ожидаемого сюрприза. Оля только выпила кофе и собиралась ехать к адвокату по семейным делам, как раздался резкий, раздраженный стук в дверь. Не звонок, а именно стук кулаком. Через глазок Оля увидела разгневанное лицо свекрови, Людмилы Борисовны. Рядом топтался Сергей, бледный и помятый.
– Ольга! Открывай! – рявкнула свекровь. – Мы поговорить пришли! Немедленно!
Оля глубоко вдохнула. Началось. Она не стала открывать, нажала кнопку громкой связи на панели сигнализации.
– Людмила Борисовна, Сергей. Уходите, пожалуйста. Я с вами разговаривать не намерена. Все вопросы – к моему адвокату.
– Как это не намерена?! – взвизгнула свекровь. – Ты моего сына на улицу выгнала! Как ты могла?! Он без денег! Без вещей толком! Ты же его жена! Обязана содержать!
– Обязана? – холодно отозвался голос из динамика. – По закону, Людмила Борисовна, супруги обязаны содержать друг друга, только если один из них нетрудоспособен. Сергей трудоспособен. И он был не просто мужем. Он был предателем, который привел любовницу в мой дом. Содержать его я больше не обязана. И не буду.
– Какая любовница?! – закричал Сергей, толкаясь к двери. – Я тебе объяснял! Ничего не было! Она сама навязалась! Ты все выдумала! Открой! Я забрать забытые вещи пришел!
– Вещи, которые ты забыл, уже собраны в коробку у двери подъезда, – спокойно ответила Оля. – Ключ от подвала лежит сверху. Забирай и уходи. Если ты попытаешься подойти к моей квартире или ломиться сюда, я нажму тревожную кнопку. Через три минуты здесь будет наряд полиции. И я напишу заявление о нарушении моих границ и угрозах. У вас есть две минуты, чтобы уйти от двери.
– Да как ты смеешь?! – орала Людмила Борисовна. – Я тебя в суд затащу! За моральный ущерб! За издевательство над сыном! У меня связи есть!
– Пользуйтесь своими связями, Людмила Борисовна, – голос из динамика звучал ледяно. – Мне есть что предъявить Сергею в суде. И свидетелей его вчерашнего поведения хватает. Ваше время истекает. Пятьдесят секунд.
Послышалось громкое, нецензурное ругательство Сергея, потом вкрадчивый голос свекрови:
– Оль, ну одумайся! Ну что ты делаешь? Ну поругались... Бывает! Мужики они все такие! Ну прости его! Он же без тебя пропадет!
– Сорок секунд, – безжалостно отсчитала Оля.
За дверью стояла тишина. Потом раздались тяжелые шаги, спускающиеся по лестнице. Оля подождала, подошла к глазку. Площадка была пуста. Она выключила громкую связь. Руки дрожали, но внутри было пусто и тихо. Отразила первую атаку.
Встреча с адвокатом, Еленой Викторовной, подругой по университету, прошла в ее уютном кабинете. Елена внимательно выслушала Олю, просмотрела копии документов на квартиру, распечатки платежей по ипотеке (все с личного счета Оли), квитанции по коммуналке.
– Прописка – это проблема, – констатировала Елена, снимая очки. – Выписать его без его согласия можно только через суд. Основания? Он делает невозможным совместное проживание? Нарушает покой? Угрожает? Твои слова и свидетельство соседки – это хорошо, но суду нужны более веские доказательства. Запись его угроз, полицейские протоколы, если вызовут. Его приход сегодня с матерью – уже инцидент. Зафиксировала?
– Сигнализация с громкой связью записывает все разговоры у двери, – пояснила Оля. – Запись есть.
– Отлично! – Елена одобрительно кивнула. – Сохрани. Если повторится – вызывай полицию, пусть составляют протокол. Чем больше таких фактов – тем лучше. Также мы подаем иск о расторжении брака. В нем же можно заявить требование о выселении и снятии с регистрационного учета. Суд, рассматривая вопрос о разделе имущества (хотя тут делить особо нечего, квартира твоя однозначно), учтет и невозможность дальнейшего проживания. Но процесс не быстрый, Оль. Настраивайся.
– Я настроена, – твердо сказала Оля. – Главное – начать. И чтобы он знал, что обратного пути нет.
– Он узнает, – улыбнулась Елена. – Я сегодня же направлю ему и его мамаше официальное письмо с уведомлением о начале бракоразводного процесса и моем представительстве. Пусть нервничают. А ты держись. И докупай флешки – записей с твоей двери может быть много.
Возвращаясь домой, Оля зашла в цветочный киоск снова. Купила еще один гербер, нежно-розовый. Ее квартира. Ее цветы. Подходя к подъезду, она увидела коробку с вещами Сергея, стоящую у мусорных баков. Кто-то уже порылся в ней – крышка была сдвинута, видна мятая рубашка. Оля прошла мимо, не останавливаясь. Не ее проблема.
Вечером, после рабочего дня, заполненного звонками и бумагами по делу Анны Степановны (удалось найти старую расписку сына, что он не претендует на квартиру матери!), Оля стояла в своей чистой, тихой, защищенной квартире. Два ярких гербера стояли в вазе на столе. На плите шипел ужин. Телефон молчал – заблокированные номера Сергея и его матери больше не беспокоили. Было тихо. Так тихо, что слышалось биение собственного сердца. Не бешено, как раньше от страха или гнева, а ровно, спокойно.
Она подошла к окну. Город зажигал огни. Где-то там был Сергей. Злой, обиженный, вероятно, пьяный. Где-то маялась Анна Степановна, боясь возвращаться в свою квартиру. Где-то бушевали страсти.
А здесь, за новыми замками, под защитой мигающей зеленым глазком сигнализации, было тихо. Было безопасно. Было ее.
Оля обняла себя за плечи. Вдруг из глаз покатились слезы. Не рыдания, а тихие, облегчающие слезы. Слезы по ушедшим иллюзиям. По разрушенному доверию. По той Оле, которая еще вчера верила в "семью".
Но вместе со слезами пришло и другое чувство. Не радость. Еще нет. Но – уверенность. Усталая, выстраданная уверенность. Она выстояла первый штурм своей крепости. Она знала, что впереди еще бои. Но она знала и то, что не сдастся. Потому что эта крепость – ее последний рубеж. Ее дом. И она будет защищать его до конца. Ключ поворачивался в замке плавно и уверенно. Как и все в ее жизни теперь. Шаг за шагом. Сама.
Читайте также: